«Меняться это сложно, больно и плохо получается». Тутта Ларсен – о трансформации, которую пережила, в семье, работе и благотворительности

Тутта Ларсен – известная теле- и радиоведущая, блогер.

В молодости – одно из ярких лиц телеканала MTV и неформальной культуры, затем Тутта предстала в совсем ином образе многодетной мамы и верующей православной христианки. Это отразилось и на работе, среди проектов Тутты Ларсен был YouTube-канал для родителей и целый ряд программ о вере.

Сегодня наша героиня – автор нескольких документальных проектов о Донбассе, а также программы «Делатели» на «Радио ВЕРА» о людях, которые помогают другим. В 2025 году Тутта Ларсен стала лауреатом премии «Блогема» в номинации «Благотворитель года».

О том, как меняется ее мироощущение сегодня, Тутту расспросила Софья Бакалеева.

Отвалилось много ненужного

– В вашей жизни уже был момент, когда вам пришлось сильно измениться. Это изменение было связано с вашим материнством, с вашим воцерковлением. А сейчас изменения происходят?

– Мне кажется, что изменения происходят ежедневно. Однажды на «Радио ВЕРА» я делала интервью с замечательным священником протоиереем Вячеславом Перевезенцевым, Царство ему Небесное! Он сказал потрясающую мысль, которую я на всю жизнь запомнила.

«Что Господь имел в виду, когда говорил: «Будьте как дети»? Будьте хорошими? Но дети бывают плохими. Будьте чистыми? Но дети бывают коварными. Будьте наивными? Но дети бывают искушенными. Чем вообще дети отличаются от взрослых? Они растут».

И для меня это стало программой. Мне это очень созвучно: человек создан для постоянного движения, для постоянного изменения. И, конечно, если ты встал на путь христианства, то у тебя каждый день должен быть ближе к Богу, чем предыдущий.

– За последние пять лет вы сильно изменились?

– Я вижу колоссальную трансформацию. Отвалилось много лишних и ненужных в жизни отношений, установок, дел.

– Каких, например?

– Ну, например, «Передо мной весь мир открыт» или «Я должна быть частью какого-то эстеблишмента и соответствовать чьим-то ожиданиям».

Я потеряла очень большое количество ненужных мне контактов. Оказалось, это были необязательные, светские, политесные отношения с большим количеством абсолютно неинтересных мне людей.

«Ты безумная, что ли?»

– Что сильнее всего повлияло на ваше духовное изменение за последнее время?

– Специальная военная операция. Смерть стала настолько близкой, что жизнь стала гораздо ценнее, чем прежде.

Хотя все, что происходило в Донбассе с 2014 года, касалось непосредственно моей семьи. У меня папа живет в Донецке, брат – в Макеевке. Там мои родственники, одноклассники, друзья. Моя мама Елена Романенко еще в 2014 году организовала волонтерскую группу «Москва – Донбасс».

Но я сама долго была не готова соприкасаться с этой темой так плотно. Перевести деньги? Да. Написать о каком-то сборе? Да. Собрать вещи, помочь беженцам найти жилье? Да. Но когда мама начинала рассказывать о деталях, например, как она вытаскивала ополченца, которому осколком повредило глаз, я была не готова к этой информации. Это было как будто на другой планете.

А когда началась специальная военная операция, это был шок, это был «колокол, который звонит по тебе». Да, война – это то, чего мы всегда боялись, и старики всегда говорили: «Лишь бы не было войны». Но когда я читала первые сводки с фронта, понимала, что я хочу туда. Там сейчас происходит настоящая жизнь, а я здесь пребываю в каком-то анабиозе, в каком-то сне.

– И вы действительно решились поехать? А что сказал ваш муж?

– Когда я узнала о предсказаниях старца Зосимы (Сокура), прочитала об его обители – Свято-Успенском Николо-Васильевском монастыре, который объединил мужской Свято-Васильевский и женский Свято-Николаевский монастыри в селе Никольское, мне очень захотелось помочь монастырю и особенно остро – поклониться могилке старца, помолиться там.

Это был Великий пост 2023 года. Я нашла их социальные сети, реквизиты. Но переводить деньги по этим реквизитам мне казалось не очень разумным – монастырь находился под обстрелом. В Синодальном отделе по благотворительности мне сказали: «У нас есть один священник, который возит туда помощь, – протоиерей Дмитрий Кротков».

Связалась с ним. Отец Дмитрий сказал: «Хотите помочь? Собирайте свечи, пауэрбанки, налобные фонарики, антисептики, пылесос…» Я все это собрала и спрашиваю: «А как мне вам все это отправить?» И слышу в ответ: «Зачем отправлять? Привозите сами». И дальше два дня я ходила и думала, как об этом рассказать мужу.

У нас маленькая квартира, он же видит, что я складирую коробки с какими-то свечами, лампадным маслом. И я ему аккуратно говорю: «Валера, поехали в Никольский монастырь гуманитарку отвезем». «Какой Никольский? Который под Угледаром? Ты безумная, что ли? Я слежу за ними в телеграме, я подписан на их канал, их все время обстреливают подразделения ВСУ». Но все-таки он списался с отцом Дмитрием. И мы поехали.

– Было страшно?

По дороге Валера несколько раз повторял: «Мы доедем до Волновахи, перегрузим все – и уедем. Дальше ехать даже не думай». Мы доехали до Волновахи, и тут отец Дмитрий говорит: «А что вы стоите? Надевайте бронежилеты, каски. Вы же с нами едете?» И мой муж, совершенно неожиданно для меня, говорит: «Да, мы с вами едем». И начинает облачаться в бронежилет.

До монастыря мы не доехали 800 метров. Мы застряли в поле, потому что над нами началась «артиллерийская дуэль». И мы молились в машине, читали Псалтирь и считали удары. Было не страшно. Скорее было ощущение чего-то иррационального. Как в кино.

Мы вернулись в Волноваху, а гуманитарный груз в монастырь передал потом отец Дмитрий. С тех пор муж Валера уже дважды был в Никольском монастыре. И я доехала с ним в этом году на Радоницу.

– Что самое главное удалось понять в той поездке?

– Очень гнетущее впечатление на меня произвел Мариуполь. Жуткие остовы домов, на которых написано «Здесь люди», «Осторожно, дети», «Мы живы», «Убежище». Трупами уже не пахло. Но тем не менее было очень мрачно.

Телефонной связи в Донбассе тогда не было, и когда мы въехали обратно в Ростовскую область, мне начали сыпаться сообщения на мой московский номер. А там девочки в чате обсуждают, где сейчас самые свежие устрицы в Москве. И меня это поразило: в каких разных мирах мы живем. Я смотрела из окна машины на яркие ростовские вывески: маркетплейсы, рестораны, барбершопы. А у меня на эти картинки, как какой-то фильтр на фотографии, накладывались виды разрушенных высоток Мариуполя.

– Когда вернулись в Москву, сохранилось ли это обостренное чувство жизни?

– Оно не просто сохранилось, оно стало потребностью. Почему люди, которые ездят в Донбасс, возвращаются снова и снова и не боятся попасть в какие-то неприятные ситуации? Потому что им важно это чувствовать.

«Это ты ко мне приехала? Твоя бабушка все про тебя рассказала»

– Ваш проект «Православный щит Донбасса» – это десять документальных фильмов. Как возникла идея?

– Да, этот грантовый проект, который состоялся благодаря Президентскому фонду культурных инициатив. Идея была в том, чтобы рассказать, как в сложные времена люди помогают Церкви, а Церковь – людям.

Но этот проект мне дался очень тяжело! Он, как песочный куличик, рассыпался сквозь пальцы. Во-первых, некоторые епархии оказались разделены: часть епархии находилась на территории России, а другая часть – на территории противника. И священники отказывались со мной общаться, чтобы лишний раз не подвергать опасности ни себя, ни свою паству.

Во-вторых, мы никак не могли попасть со съемочной группой на территорию Донбасса. Первый раз я отменила поездку, потому что начался активный обстрел, и я не могла рисковать командой. Второй раз мы доехали до КПП, перешли на ту сторону, и выяснилось, что за нами не приехала машина, которая должна была нас возить. Представляете, мы провели 36 часов в пути, просто развернулись и вернулись в Москву. В третий раз мы доехали. На тот момент у меня даже сменилась съемочная команда. И тут начали происходить чудеса.

– Можете поделиться?

– Я стою в Донецке, и вдруг мне приходит голосовое сообщение от епископа Кирилла (Зинковского): «Танюшенька, я тут вспомнил про вас и про ваш проект. Не хотите сделать интервью с матушкой Анной, игуменьей Никольского монастыря?» Я говорю: «Конечно, хочу, владыко. А она что, даст мне интервью?» Я уже привыкла, что мне все отказывают. Он говорит: «Конечно, даст. Только вы-то в Москве, она-то в Донбассе». «Владыко, а я как раз в Донбассе!»

И оказалось, что она может с нами встретиться ровно в тот день и в те часы, когда у нас было единственное незанятое съемками окно. Так мы познакомились с матушкой Анной (Морозовой). Это просто солнце. Когда я о ней вспоминаю, у меня сразу тепло на душе становится.

– С вами же там произошла и личная чудесная история?

– Да. Мы поехали снимать серию про Социальный центр в Мариуполе, который организовала Московская больница святителя Алексия. Нашей героиней была женщина по имени Елизавета, у которой погиб муж и на руках остался пятилетний сын. У Елизаветы было онкологическое заболевание. И вот я захожу к ней в дом. Мне навстречу выходит милая женщина, лет на пять меня моложе, и говорит: «Это ты? Это ты ко мне приехала? Да мне же твоя бабушка все про тебя рассказала».

И выясняется, что в 18 лет Лиза ехала с моей бабой Таней, в честь которой меня назвали, из Москвы в Донбасс в поезде, в одном купе. И бабушка ей всю дорогу рассказывала о нашей семье и особенно обо мне, потому что это было начало 2000-х, моя карьера взлетела, и бабушка мной очень гордилась. А еще она читала Лизе стихи и делилась чем-то сокровенным. «Твоя бабушка перевернула всю мою жизнь. Она мой духовный ориентир. Я за нее всегда молюсь».

Мы сидели с Лизой, плакали, вспоминая бабушку, которая уже почила. А периодически Лиза поднимала глаза к потолку и говорила: «Ну, баб Тань, ты даешь!» (Весной 2025 года Елизавета Калашникова скончалась. – Ред.)

«Шанс стать нужным есть у каждого»

– Другой ваш проект о Донбассе – «Рожденные сердцем», о волонтерстве?

– В какой-то момент я поняла, что волонтерство – это очень широкая тема. Мы собрали широкую палитру самых разных людей – врачей, священников, художников, поэтов, писателей, кинематографистов, пенсионеров. И хотели бы рассказать о том, что каждый человек, который что-то в этой жизни умеет, может стать волонтером и своим делом послужить людям. Мы уже сняли все десять серий, монтируем и постепенно их выкладываем. Это тоже грантовый проект.

– А какая из этих историй сильнее всего вас удивила?

– Запомнилась история женщины, которая работает на горячей линии Синодального отдела по благотворительности и социальному служению. Когда ее муж ушел на фронт и даже когда у нее не было с ним связи, она все равно находила в себе силы помогать людям. Таким же, как она, женам, родственникам бойцов. Она не психолог, ее задача была направить человека дальше, но она принимала на себя эту первую панику, истерику, стресс всех этих людей и находила возможность их успокоить, поддержать и найти для них помощь.

А когда муж позвонил ей из госпиталя и сказал, что у него теперь одна нога, первое, что она произнесла: «Слава Богу! Значит, живой». Это простая русская женщина. С таким доверием Господу и такой любовью к супругу!

– Как вы думаете, это важно, с какой мотивацией люди едут в Донбасс помогать?

– Сейчас часто говорят, что люди ездят в Донбасс отмываться от каких-то своих «косяков». Но мы же не знаем, какие они оттуда вернутся, понимаете? Поэтому я думаю, что шанс стать нужным есть у каждого. У нашей молодежи, например, сейчас колоссальный запрос на служение.

Когда «бабушка донбассит»

– А вы действительно видите молодежь, которая хочет нести служение?

– Я это вижу по старшему сыну Луке, например. С восьмого класса мы готовили его к поступлению в хороший вуз: маркетинг, пиар и какие-то там коммуникации. А за полгода до ЕГЭ он сказал: «Это все не мое. У меня слишком низкая мотивация, я не знаю, чего я хочу. И вообще у меня слишком комфортная жизнь, я пойду в армию».

Мы были в шоке. Но это был очень полезный опыт. Он научился стирать носки руками!

Год назад он вернулся и заявил, что хочет заниматься медициной. Это нас опять удивило. Во-первых, он никогда этим не интересовался, и у нас нет медиков в семье. Во-вторых, он был бесконечно брезглив. Но после армии у него полностью исчезла эта брезгливость. Теперь он учится на медбрата.

– Как вы думаете, какие движения души подвинули его на этот путь?

– Я думаю, в первую очередь потребность в правде. Мы им и себе так много лет лгали, что «мир такой прекрасный, открытый перед ними».

Мои дети с 2014 года видят, как много помогает бабушка, моя мама. У нас это называется «бабушка донбассит». Она, даже когда приезжает к детям в гости, не слезает с телефона, и у нее постоянно в разговорах «тонна гуманитарки туда, тонна сюда». Бабушка привозила Луке какие-то гильзы в подарок. А он писал бойцам письма в госпиталь.

Дедушка – мой папа – приезжает два раза в год и рассказывает, как он в свои 80 лет с девятого этажа спускается в подвал, чтобы набрать воды.

Да, наши дети не жили в каком-то информационном вакууме, но все равно это было не так близко, как сейчас, когда папин «броник» (бронежилет. – Ред.) валяется на полу, потому что папа собирается ехать в очередной гуманитарный конвой.

– Были за это время такие вопросы от детей, на которые вы не знали, что сказать?

– Нет, и это тоже такая большая перемена в нашей жизни, когда тебе есть что ответить твоим детям. А если ты не знаешь, что ответить, ты ищешь ответ для себя, потом возвращаешься с ним к детям.

Дети – это вообще мои курсы личностного роста. Лука в свои 20 лет, например, бывает невыносим. Говорят, что в наших детях больше всего бесит именно то, в чем видишь свое отражение. Это правда. Мне бывает с ним безумно тяжело. Но я очень уважаю его. И стараюсь принять, что это другой человек. С одной стороны – плод моего воспитания, с другой стороны – отдельная личность, с которой ты ничего не можешь делать. Ты можешь за него молиться, но ты обязан предоставить ему свободу.

Чихающий котенок всегда наберет больше лайков

– Вы написали у себя в блоге «Социальный контент сложно продвигать в соцсетях. Условно, чихающий котенок всегда соберет больше лайков, чем любая публицистика». Вы чем-то жертвуете, продвигая этот социальный контент?

– Наверное, я могла бы заработать больше денег. Но я просто не умею по-другому. Я могу хорошо делать только то, что меня саму греет и зажигает. А зажечь может только то, что горит.

Я не умею делать вид, что мне интересен чихающий котенок или бриллиант на попе. Мне интереснее история семьи, прошедшей через испытания и сохранившей свою любовь. Что им позволяет, например, потеряв ребенка и родив другого ребенка-инвалида, спустя двадцать лет брака смотреть друг на друга влюбленными глазами и держаться за руку?

– В ноябре 2025 года вам вручили премию «Блогема» в номинации «Благотворитель года». Как вам кажется, это профессиональное признание сможет поменять отношение к социальному контенту?

– Я надеюсь. Для меня это было приятной неожиданностью, потому что за лауреатов этой премии голосуют не только зрители, но и коллеги по цеху. Очень важно, что социальная деятельность в принципе была замечена в блогосфере.

Хотя то, что я делаю, сложно назвать в чистом виде социальной деятельностью. Я же просто рассказываю истории. Это рассказы о том, как можно жить счастливо, несмотря на разные обстоятельства. О том, что есть вера, и надежда, и спасение. И любовь покрывает все. Такие истории нужны мне самой, а значит, они точно нужны еще кому-то. Потому что они очень жизнеутверждающие, это прямой маршрут к миру в душе и к спасению в конечном итоге.

Уповать на Бога страшно, а меняться – больно

– Планировать, наверное, сложно в такое время? Или вы планируете что-то?

– Мне бы хотелось продолжать рассказывать о семьях, снимать фильмы из серии «Счастливы по-разному». Мы придумали некоторое количество форматов и готовы снимать. Например, я очень хочу продолжать наш проект про семейные путешествия «ПутеРодитель». Поэтому мы снова подаемся на гранты. И, к сожалению, это единственный способ найти финансирование для таких проектов. Большие медиаплощадки нас не берут. Но я не расстраиваюсь, уповаю на Господа.

– Во всем?

– Хотелось бы во всем. Но в самых острых моментах, когда дети болеют, когда деньги кончаются, когда как будто бы работы нет, становится не по себе.

– Что делаете тогда?

– Еду в монастырь. Или в Оптину пустынь, или в Троице-Сергиеву Лавру. Это всегда мощнейшая перезагрузка.

– Мы начали с того, что вы постоянно меняетесь. А меняться – это сложно?

– Это очень сложно, это очень больно, и это очень плохо получается. Шаг вперед, пять назад. Как преподобный Силуан Афонский сказал: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся».

То есть ты должен принять тот факт, что ты никогда не будешь линейно двигаться и что ты всегда будешь ограничен в этом движении. Но и свои ограничения ты должен со смирением принимать. Может быть, никогда не получится измениться так, как тебе бы хотелось. Но это не значит, что ты не должен пытаться.