Мечты о России

Потомок русских белоэмигрантов, наш собеседник родился, вырос и получил образование в Венесуэле, а впервые приехал в Россию в 1984 году. Тогда он и не думал, что через несколько лет откроет здесь свой бизнес, примет активное участие в возрождении в России скаутского движения, в детских благотворительных проектах. Сегодня у него сеть популярных демократичных ресторанов, которые работают в 38 городах России, странах СНГ и Европы. О своей семье и взглядах на настоящее и будущее России Ростислав Ордовский-Танаевский Банко рассказал корреспонденту «Милосердие. RU»

Россия — Франция – Венесуэла

— Ростислав Вадимович, в интернете я читал, что ваш отец переехал в Венесуэлу после того, как французы выдали его советским властям, и он чудом спасся от расстрела. Значит, союзники после войны выдавали советскому правительству не только советских граждан, но и белоэмигрантов? Почему?

— Отец не любил об этом рассказывать — слишком больно было ему вспоминать, но то, что он чудом спасся от расстрела — правда. Я могу только предполагать. Скорее всего, союзники хотели (не знаю, по собственной инициативе или по какому-то соглашению со Сталиным), чтобы русские люди вернулись на родину. А отец мой, как и многие белоэмигранты и их дети, не имел гражданства — они до последнего надеялись на возвращение, но, конечно, не в большевистскую Россию. Сразу после Второй мировой войны он приехал по делам во Францию (жили они с родителями в Германии), был задержан во время полицейской облавы и передан в советское посольство, а оттуда доставлен в Восточную Германию и передан в СМЕРШ. Как ему удалось бежать, не знаю, но в Европе он оставаться не захотел (решил, что опасно), разослал заявки на визу в разные страны, первой откликнулась Венесуэла. Через несколько лет он познакомился с мамой. Она испанка, но после гражданской войны в Испании они с братьями и сестрами переехали в Венесуэлу. Венесуэльцы — очень открытый народ. Испанцы, португальцы, даже итальянцы близки им по культуре, традиции. Но и к остальным иммигрантам — русским, армянам, немцам — они относились с любопытством (другая культура — экзотика!), но при этом открыто, дружелюбно. Это и отец рассказывал, и я еще с детства чувствовал. У нас был смешанный класс, но никогда никаких конфликтов на национальной почве не возникало.

— Разве вы учились не в русской школе?
— Нет. Русское воспитание и образование мы получали в семье и в церковно-приходской школе, где учились по субботам. Там мы изучали русский и церковнославянский языки, русскую литературу, географию, Закон Божий, церковное пение, историю культуры. Очень важно, что и мама горячо поддерживала эту учебу. Сама она так и не выучила русский, но хотела, чтобы я помнил свои корни. За испанский язык и культуру она, естественно, была спокойна, понимала, что их я в любом случае буду знать, но принимала живое участие и в моем русском воспитании — наняла гувернантку, которая до моих 12 лет жила с нами. Тетя Оля, Ольга Николаевна Лихорева, тоже эмигрантка первой волны. Мама католичка, но часто ходила с нами на службу в православный храм (кстати, и я иногда провожал ее в католический храм и присутствовал на мессе). Основная русская жизнь в Венесуэле крутилась вокруг храма, прихода. Иногда мы, конечно, ссорились между собой, но только не в храме. Там мы учились любить Россию, в которой никогда не были. Не имея возможности поехать в Троице-Сергиеву лавру, ездили в Джорданвиль, православные монастыри во Франции.

Прадедушка – схимник

— А надеялись когда-нибудь побывать в России?
— Наши родители верили в возвращение. Или хотели верить вопреки логике, но говорили о возвращении русские эмигранты постоянно. И когда собирались вместе на праздники, первый тост всегда был «За Россию». Лет до 10 и я верил — а как же иначе, если родители говорят? Потом стал сомневаться, а годам к 20 мы с друзьями поняли, что это светлая, но наивная мечта старшего поколения, в реальности нам всю жизнь придется жить в эмиграции, а Россию узнавать только по книжкам и воспоминаниям стариков. И вдруг в 1984 году мне позвонили из советского посольства и пригласили на кинофестиваль в Ташкент. Некоторые советские актеры и спортсмены, приезжая за границу, на свой страх и риск встречались с эмигрантами из России, в том числе со мной — я с компаньонами владел видеостудией. Поэтому я не удивился, что обо мне в СССР слышали, но приглашение из посольства?.. Между русской эмиграцией и советским посольством была «берлинская стена». Я и обрадовался, и удивился, и не знал, как поступить. Хоть и немного отец рассказывал о себе, но то, что советская власть чудом его не расстреляла, я всегда знал. Спросил у отца, соглашаться ли. «Ты родился и вырос в Венесуэле, тебе нечего бояться. Поезжай», — без колебаний сказал он. И только тогда впервые рассказал мне про своего деда, моего прадеда, тобольского губернатора — на этом посту он встретил февральскую революцию. В 1918 году был арестован ЧК, сидел в Петропавловской крепости. Когда начинался красный террор, в газете «Известия» его фамилию опубликовали в списке расстрелянных. К счастью, опубликовали по ошибке, на самом деле его на барже перевезли в Кронштадт. В конце 1918 года он бежал в Сербию, там принял сначала монашеский, а потом схимнический постриг. Прадед оказал огромное влияние на моего отца, по его просьбе написал воспоминания о жизни в дореволюционной России. Рассказал мне отец и про моего деда, своего отца, русского офицера, прошедшего также всю Первую мировую войну. Ничего этого я до 26 лет не знал.

В советских кафе «мест нет»

— Какое впечатление оставила у вас первая поездка?
— Сложное, смешанное. Было радостно все время слышать русскую речь, осознавать, что я на родине своего деда и прадеда, что здесь живут другие Ордовские-Танаевские. Об этом отец мне тоже только перед поездкой рассказал. Достал из стола какую-то советскую газету 70-х годов (она в ГДР выходила), там была статья некоего Дмитрия Ордовского-Танаевского. «Ростик, наверное, кто-то жив. Постарайся найти их», — сказал он. После революции у эмигрантов не было никакой связи с живущими в России. Позже, в следующие приезды, я нашел многих родственников: и Дмитрия, написавшего статью (он в Ивантеевке жил), и троюродного брата Михаила — режиссера Ленфильма… Много Ордовских-Танаевских по всей России!

Но нищета, пустые полки в магазинах, настороженность людей радовать не могли. Возвращался я через Москву, несколько дней провел здесь. Однажды гулял по городу без сопровождающих, решил перекусить и не смог. В немногочисленных кафе и ресторанах висели таблички типа «Мест нет», «Санитарный день», «Учет».

— Именно тогда вы задумали открыть в России ресторанный бизнес?
— Через год, когда перестройка началась. Я сразу поверил, что вскоре в России откроются большие возможности для бизнеса. Естественно, решил заполнить нишу, в отсутствии которой убедился как потребитель. Меня тогда не только отсутствие доступных закусочных потрясло. Пленки «Кодак» даже в магазине «Березка» не оказалось! А ту, что купил, в Венесуэле проявить не смогли, сказали: «прошлый век».

Вот по этим двум направлениям — ресторанной сети и торговле фототоварами — я и стал искать партнеров для работы в России. Но большинство коллег отнеслись к моей идее скептически, считали меня мечтателем-утопистом. С фототоварами все получилось — я зарегистрировал несколько совместных предприятий и открыл более 400 магазинов «Фокус», но после прихода цифровых технологий мы ушли с этого рынка. А на российском ресторанном рынке, слава Богу, работаем уже 20 лет. В России и сегодня многие относятся к бизнесу предвзято, и по-человечески это понятно. В 90-е годы в нем было много криминала, и это тоже объяснимо. Рухнула вся государственная структура, новое стало создаваться с нуля. Так называемый дикий капитализм. Произошло жуткое социальное расслоение.

На 20 лет раньше что-то похожее происходило в Венесуэле. Многие баснословно разбогатели, когда во время Арабского эмбарго резко подскочила цена на нефть. Поверьте, по своим замашкам, поведению они ничем не отличались от новых русских. Тоже сорили деньгами направо и налево, кичились своим богатством. Когда на человека, ничего не имевшего, внезапно обрушивается богатство, у него, естественно, едет крыша. Главное — вовремя эту крышу поймать и поставить на место, чтобы двигаться дальше, заниматься делом, вкладывать в него деньги. Но мало кому это удается сразу. Кого-то отрезвляет только потрясение. Во время кризиса многие новые русские в одночасье лишились яхт, недвижимости за границей. И в Венесуэле был такой крах. Шальные деньги — большой соблазн. Деньги надо зарабатывать.

— Вы всегда хотели заниматься бизнесом?
— Первую свою сделку я провернул в 14 лет. Правда, неприбыльную. В кадетском корпусе, где я учился, мы сами покупали учебники. Это дорогое удовольствие. Однажды я попросил отца позвонить в редакцию и заказать три дюжины учебников. На такой опт они давали скидку 40%. Отец купил книги, а я их продал одноклассникам по себестоимости, то есть каждый смог приобрести необходимую ему книгу по оптовой цене. В университете тоже торговал книжками, но уже с политической целью и отчасти ради небольшой прибыли.

В то время все студенческие союзы в университетах управлялись студентами левыз политических убеждений. А я, естественно, придерживался противоположных принципов и очень активно участвовал в политической жизни университета. Создал свою группу, ассоциацию или партию, которая как раз оппонировала левым движениям. И так как федерация студентов управлялась левыми партиями, они управляли и всеми социальными направлениями в университете, в том числе и книжным магазином для студентов, где якобы торговали по специальной цене со скидкой для студентов. Имея уже опыт в книжном деле, я быстро разобрался и понял, что можно продавать книги гораздо дешевле и при этом даже зарабатывать немного денег. Итак, мы на практике доказали, что студенты правых политических взглядов могут создавать гораздо лучшие условия для своих коллег. На последнем году моей учебы в университете была попытка левых движений закрыть университет, организовав огромную забастовку. Вот тогда наша группа очень активно включилась в дебаты, и нам удалось сорвать забастовку, и университет был закрыт только на несколько дней. Думаю, что сегодня кое-кто еще нас помнит, и какой парадокс (!) – сегодня большинство студенческих федераций в большинстве университетов Венесуэлы находится как раз под управлением студентов правого толка, находящихся в оппозиции действующему президенту Уго Чавесу, который пытается создать так называемый социализм XXI века в Венесуэле.

По образованию я инженер-химик, и мне нравилось учиться, а после университета я совмещал бизнес с преподавательской работой. Искал себя. Но поскольку от мамы унаследовал коммерческую жилку (по ее инициативе они с отцом еще до моего рождения открыли фабрику по производству и продаже мебели), в итоге стал бизнесменом. И не жалею — это очень интересно.

Мысли о благотворительности

— Занимаетесь ли вы благотворительностью? Если да, то считаете ли ее обязательной для бизнесмена?
— В мире много людей (прежде всего дети, инвалиды, старики), которым необходимо участие, тепло, внимание. И низкий поклон всем, кто им это дарит, часто жертвуя своим свободным временем. Но не у всех есть такая возможность. Когда у тебя крупный бизнес, все дни надолго вперед расписаны по минутам, ты можешь в первую очередь помочь деньгами. И это тоже очень важно – ведь масштабные добрые дела (то, что называют социальными проектами) невозможны без материальной базы. Но благотворительность может быть только внутренней потребностью, к ней никого нельзя принуждать. У меня такая потребность есть, нас, детей русских эмигрантов, с детства приучали быть неравнодушными к чужой беде, помогать ближнему.

Я участвовал в возрождении скаутского движения в России. Не только в память об отце, который создал и несколько лет возглавлял венесуэльское отделение организации российских юных разведчиков (отец умер в 1993 году в России, похоронен на Пятницком кладбище). Я убежден в важности этого движения. Право на успешное будущее имеет только та страна, которая занимается своими детьми. А скаутское движение я хорошо знаю с детства, поэтому мне сам Бог велел принять активное участие в его возрождении. Также помогаю малоимущим и больным детям, школам. Наши компании уже давно дружат с детским реабилитационным центром «Дети Марии», мы делаем с ними вместе благотворительные аукционы в пользу детей из интернатов и приютов с физическими недостатками. Помогаем фонду «Подари Жизнь», который занимается судьбами детей с онкологическими заболеваниями.

Уже третий год в «Деловой России» (я там член Совета директоров) реализуем проект помощи патронатным семьям. Поскольку чаще на патронат берут больных детей, мы заключили договор с одной частной клиникой, оплачиваем медобслуживание этих детей.
Вообще за последние 20 лет портрет российского бизнесмена сильно изменился. Мало осталось из поколения новых русских, малиновых пиджаков. Сегодня классический русский бизнесмен — человек с высшим образованием, думающий о России, связывающий с ней свое будущее, понимающий важность благотворительности.

— Есть ли у вас в Москве любимый храм?
— Сначала мы жили на Таганке и ходили в храм Мартина Исповедника. А сейчас ходим в храм Климента Папы Римского. Младший сын даже прислуживает в алтаре. Сейчас он учится в Лондоне, но, когда приезжает, алтарничает. Старшему 28 лет, у него был период подросткового бунта, когда он перестал ходить в храм. Но сейчас, слава Богу, снова ходит.

— Станет ли возвращение потомков белоэмигрантов в Россию массовым или мало кто повторит ваш путь?
— Приехать в гости хотят все. Но вернуться… Как правило, массовая эмиграция – следствие экономических проблем. Пока этих проблем в России гораздо больше, чем в развитых странах. Россия — страна, трудная для иммигрантов.

В предисловии к своей книге «Мечта о России» я написал, какой я хотел бы видеть нашу страну. «Эта мечта о той России, которой бы я мог гордиться и о которой я мог бы с гордостью говорить. О той России, в которой сотрудник ГИБДД останавливает меня лишь для того, чтобы помочь или предостеречь. О той России, где скорая помощь приезжает вовремя, и где в больницах действительно безвозмездно помогают людям. О той России, в которой беременная женщина получает полную поддержку государства, а общество ее всячески лелеет и помогает ей во всем. О той России, которая заботится о детях, понимая, что в них – ее будущее. О той России, где уважение к старости — это не пустые слова. И, наконец, о той России, которую все воспринимают и как партнера, и как конкурента, и всячески пытаются ей подражать». Думаете, иллюзия? Я назову вам страну, у которой нет ни нефти, ни алюминия, ни золота и которая очень пострадала во время кризиса 2009 года и там сейчас 20 % безработицы, но средний по достатку гражданин живет лучше, чем у нас новый русский. Это Испания. Там эта «иллюзия» давно проверена и работает. Тем более реально претворить это в жизнь в России с ее богатейшими природными ресурсами. Но многое надо менять в экономике, прежде всего, развивать конкуренцию. Монополистическая экономика бесперспективна.

Ростислав Вадимович ОРДОВСКИЙ-ТАНАЕВСКИЙ БЛАНКО родился в 1958 году в Венесуэле. Отец — сын русского офицера, мать испанка. Учился в кадетском корпусе. В 1981 году окончил Венесуэльский университет имени Симона Боливара. Тогда же основал компанию «Ростик Интернэшнл». В 1984 году впервые приехал в СССР на кинофестиваль в Ташкенте. В 1990 году открыл в Москве свой первый ресторан рядом с Красной площадью, «Испанский Уголок», который посвятил своим родителям.

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ