Мама-профессионал, тетя-помощница и другие секреты детской деревни-SOS

Есть дети — в России их около 400 — которые живут в семье, но их можно усыновить. Они живут в SOS-семьях в детских деревнях. SOS-мама Лариса Ивановна работает в «Детской деревне» в Томилино с самого ее основания — с 1996 года. За это время у нее появились выпускники и внуки. Она лучше всех знает, что значит «работать мамой».

Фото с сайта http://www.sos-dd.ru

Сейчас детских SOS-деревень в России шесть. У каждой мамы там — по 6-8 детей разного возраста, обычный дом, свои семейные традиции, кухня, праздники.

О том что можно «пойти работать мамой», Лариса Ивановна узнала из газеты – в «Комсомолке» была статья про деревни SOS на целый разворот. Автор статьи Елена Брускова — инициатор создания «детских деревень SOS» в России (она увидела их в Австрии).

К тому моменту Лариса Ивановна работала бухгалтером, хотя по специальности она авиационный инженер. Бухгалтерия ей не нравилась, а статья в «Комсомолке» вдохновила. Лариса отправила письмо с анкетой, которая прилагалась к статье, по указанному адресу. Через какое-то время ей позвонили, пригласили поговорить, затем были тестирование и работа с психологами. Потом дали время на обдумывание — это было лето, а осенью она уже пришла в школу мам.

Фото с сайта http://www.sos-dd.ru

Лучше, когда они приходят не по одному: им не так страшно

— У вас к тому времени была своя семья, опыт воспитания детей?

— Нет. Но у меня был племянник, с первого дня, как его выписали из роддома, он жил вместе с нами и своими родителями, с дедушкой и бабушкой. Я не боюсь детей – ни маленьких, ни больших. Я знаю, что делать с маленьким ребенком, на что он может реагировать, о чем еще не может сказать.

Первое время я вообще не понимала, за что тут платить: вы сидите дома, готовите еду и убираете, у вас есть деньги на содержание детей, раз в неделю у вас есть машина для поездки за продуктами, вы лечите детей и собираете их в школу, как любая мама. И за это еще и платят зарплату, пусть и небольшую. Это не укладывалось в голове, хотя первые три года я уставала так, что засыпала в любой ситуации и в любой позе. С тех пор я поняла, для чего зарплата: есть потребности по лечению, в том числе маминому, есть друзья с их днями рождения и т.п. Есть мечта повидать мир, путешествовать.

— А чему пришлось научиться уже в Школе мам?

— Там много блоков, но самый большой и познавательный — это возрастные психологические этапы развития ребенка: и первые кризисы, и первые ломки, восприятие подростка, как оно меняется от маленького до пубертатного периода. Все остальное было житейское: деньги, кухня… Послушать можно, но все равно каждый планирует по-своему. Бывало, конечно, что люди в бюджет не вписывались: тогда приходится учиться планировать. Но это решаемо, а психология — это самое сложное.

— Как близкие и друзья отнеслись к решению работать мамой?

— Очень настороженно. Но мама моя — мудрый человек, хотя года четыре она очень переживала — я это видела. Боженька дал такую матушку, что с ней ничего не страшно. Да и было мне не 15 и даже не 20 лет, а 35. Даже если бы у меня не получилось, никто бы меня не осудил, — это я знала. Потом мама и папа (он был еще жив) увидели, что мне здесь душевно комфортно, и успокоились.

Конечно, круг общения сократился. Но нет худа без добра: остались настоящие друзья. С семью детьми мы ездили и в гости, и на целый месяц в Загорск к моей подруге, и в Питер на целых девять дней — жили в двух номерах в гостинице. Самый маленький шестилетний Славка был самым благодарным слушателем на всех экскурсиях.

— Первые дети запомнились больше остальных? С кем вы начинали в 1996 году?

— У меня сразу была семья, четверо детей, родных друг другу. Старшей девочке было 14, второй девочке — восемь лет, старшему мальчику — семь, а младшему — три. У них умерла мама, и их должны были по возрасту распределить в три разных дома.

Через два месяца пришла другая семья — еще трое.

Старшая девочка из первой семьи вскоре закончила девять классов и вышла замуж. После этого мы чуть-чуть пожили вшестером, а потом мне дали двух мелких. Они были неродные между собой, но я специально попросила их забрать и привести в один день: они вошли в дом вдвоем, им тоже было не так страшно. Мальчику было три года, а девочке четыре.

— Как лучше — принимать детей в семью по одному или вот так, по нескольку сразу?

— Принципиально лучше, когда они приходят не по одному: им не так страшно. Представляете, он заходит: новый дом, новые люди, всё безумно страшно. Как переселиться детский сад без знания, что вечером мама заберет тебя домой. Даже если ребенок сильный духом — и такие дети были — должно пройти время, пока он чуть-чуть расслабится. А когда пришли четверо и трое — и им не так страшно, и мне к ним привыкать проще. Приход каждого ребенка — это ломка: и тех, кто живет в доме, и тех, кто пришел.

— SOS-мама может выбирать детей?

— Я не могу вам сказать про всех, я скажу про себя. У меня был такой принцип: кого даст Господь, с тем я и соглашусь. Так было с первыми семьями. Было два случая, когда я отказалась от ребенка: это мое право. Я не могу объяснить, почему, но у меня было четкое ощущение, что мне не надо их брать. И опыт показал, что я была права: у первого ребенка в течение месяца нашлись родственники и забрали его в семью, а второго усыновила приемная семья.

— Бывает ли так, чтобы ребенок успел прийти в SOS-семью, а потом ему пришлось менять SOS-маму?

— У нас был такой случай, когда мама уходила на пенсию — по состоянию здоровья была не в состоянии дальше работать. У ребят спрашивали, не будут ли они возражать против перехода в новую SOS-семью. Не знаю, что было бы, если б они сказали: «Нет, я в новый дом не пойду».

Фото с сайта http://www.sos-dd.ru

Выпускники и внуки

— Куда дети отправляются из SOS-семьи?

— В 16 лет ребята выходят в Дом молодежи. Одна девочка у нас задержалась, она заканчивала 11 классов и очень просила и меня, и директора, чтобы мы ее оставили, потому что в Доме молодежи ей было тяжело одной приходить из школы и делать уроки. Она закончила 11 классов и тогда уже пошла в Дом молодежи. Потом она закончила институт, живет здесь неподалеку и, так как она ближе всех территориально, то, естественно, и бывает здесь чаще всех.

— Сколько у вас выпускников?

— Трудно сказать. Первая семерка, потом были две близняшки, которых забрали в приемную семью, потом пришли двое маленьких, которые сейчас подрастают, потом пришел Юра, которому на следующий год уже выходить, ему 16 исполняется. Потом был мальчик, который в 15 с половиной пришел, прожил всего полгода, ушел в Дом молодежи, в этом году уже получил свое жилье, но он до сих пор называет меня мамой. Хотя мальчик, мягко говоря, непростой. Еще один мальчишка прожил здесь год и его забрали в приемную семью. Кого из них считать выпускниками? Они все мои, мы с ними жизнь прожили по 24 часа сутки.

— Все ваши SOS-дети называют вас мамой?

— Да. Я не могу объяснить, как это происходит. Я их об этом не просила. Когда пришли первые ребята, было тяжело, потому что 14-летняя девочка очень хорошо помнила родную маму, и просить об этом было как минимум глупо. Прошло некоторое время, и я поняла, что у мелких под влиянием старшей девчонки раздваивается сознание: с одной стороны, им хочется называть меня мамой, потому что надо к кому-то прислониться в жизни, с другой стороны, старшая сестра, которая на них косится и говорит мне «вы».

— Как справиться с такой ситуацией?

— Было тягостно и тяжело, но у меня, слава Богу, очень мудрая мама. Я позвонила ей и спросила, что делать. Она говорит: «Ничего. Живи, как ты жила, жди, и всё». Потом она приехала, позанималась с ними, варежки им привезла, а вечером позвонила мне и говорит: «Если ты хочешь понять перспективы на будущее, поговори со старшей девчонкой». Я позвала ее вечером к себе в комнату: «Надя, есть такой разговор». Я ей честно сказала, что ни в коем случае не пытаюсь заменить маму, которая их родила. Но раз судьба так распорядилась и мелким еще какое-то время расти со мной… И она ответила: «Я не буду возражать, если малыши станут называть вас мамой». То ли она с ними поговорила, дала им добро, то ли она их эмоционально и душевно «отпустила», но утром они стали называть меня мамой, и никто не ловил Надин взгляд.

Может быть, Надя ждала, что я спрошу разрешения у нее. Может быть, она поняла, что я вижу в ней не конкурента, не соперницу, а просто человека, который может мне помочь. С этого момента я не знала проблем: я могла оставить на нее малышей, она могла сварить суп, присмотреть за старшими. До того она не предлагала мне помощи, а после этого разговора могла сказать: «Если тебе надо с кем-то в поликлинику, не переживай, не бери тетю, я с остальными посижу».

— «Тетя»-помощница не находится в доме постоянно?

— Нет, их меньше, чем мам и домов, и они перманентно передвигаются. В каком-то доме малышей побольше, там нужнее. У меня сейчас дети уже большие: девочке 16, мальчику в январе 16, второму — в августе 16. Мне два года до пенсии, поэтому я имею право не брать маленьких. Если у меня выходной или, не дай Бог, больничный, или отпуск, то конечно, тетя приходит. А так — какая тетя уже, это смешно. Они пришли — разогрели и поели. Если кто не поел — не с ложки же в 16 лет кормить. Один учится в девятом классе, другой — в училище: мы в седьмом просидели два года, с трудом его закончили и пошли в училище. Там домашних заданий не задают, дальше его свободное время — то качалка, то футбол, то хоккей.

— Вы не хотите остаться работать после наступлении пенсионного возраста?

— Вряд ли. Пока я не вижу себя здесь дальше.

— Вы уже настоящая SOS-бабушка — сколько у вас внуков? Вы с ними общаетесь?

— Их уже пять. С теми, кто близко, общаемся. Девочка-выпускница, которая живет под Питером, в Москву приезжает крайне редко (у нее, правда, деток нет). Другая девочка живет в Брянске, и они тоже приезжают нечасто. А тех, кто живет в Дубне, во Фрязино и здесь, в Томилино, я вижу чаще.

— Есть ли проблема любимчиков?

— Невозможно всех любить одинаково. Внутри себя можно испытывать к одному меньше симпатии, к другому больше, это нормально, я человек, а не робот. Другое дело — не дать почувствовать это другому, это уже моя задача. Для этого есть тренинги, литература, и отпуск для этого — чтобы понять себя и в какой-то момент сдержаться.

— Дети с инвалидностью принимаются в детскую деревню?

— Нет, с тяжелой инвалидностью мы не берем — это невозможно. Женщина здесь в одном лице — и ночная няня, и повар, и уборщица, и репетитор, и многое другое. Если у ребенка какая-то серьезная проблема, чисто физически вы не сможете его носить на второй этаж, где и спальни, и душевая…

— Есть стереотип, что дети, прошедшие через систему детских домов — это дети заведомо более проблемные. Бывают какие-то проблемы, когда кажется, что не справиться?

— Наверно, мне везло. Говорить, что проблем вообще нет — это лукавить… Но так не бывало. Все дети растут, меняются, взрослеют. Все проблемы были в пределах возрастных рамок.

— Как преодолеваются проблемы, которые выдает детям в наследство казенная система?

— С ребятами работает большой штат психологов, есть программа по переживанию горя, если родители умерли, когда ребенок еще был в семье. Есть много тренингов, индивидуальных и групповых супервизий. Что-то преодолевается дольше, что-то быстрее, что-то не пройдет никогда, потому что сильные потрясения навсегда оставляют след в душе.

— С вашими детьми психологи тоже работали?

— Конечно. Самый младший мальчик из первой семьи никак не мог осознать, что его мама умерла. Ему было тогда только два года, и старшие-то все помнили, и фотографии сохранились, но он это осознал, когда ему было уже девять лет. Шесть лет прошло, и он начал горевать. До этого у него не было понимания, хотя он все знал, никто от него не скрывал. Еще такое печальное стечение обстоятельств, что мама умерла в день рождения старшей девочки. Подходит ее день рождения, и она не знает, как быть. Опять спасибо моей матушке, которая сказала: «У нее такое имя замечательное: Надежда, — пусть празднует день рождения в именины, Вера, Надежда, Любовь, 30 сентября, а в день смерти мамы едет на кладбище». Надя вздохнула спокойно.

Фото с сайта http://www.sos-dd.ru

Срочно в отпуск!

— Психологи помогают только детям или мамам тоже?

— И детям, и мамам. Есть психологи, которые работают на семью, есть психологи, которые работают индивидуально на какую-то ситуацию, есть возможность у мамы в сложной ситуации обратиться к специалисту, и он уже смотрит, с ребенком нужно работать или с мамой. Мама тоже может выступать в качестве психолога, но это немножко не то, это чисто житейский опыт, а у них профессионализм. Работая в тандеме, мы можем помочь и мне, и ребенку, и всей семье. Проблемы одного часто оборачиваются проблемами для других.

Много работы с тем, как разделить и уравновесить свое внимание, потому что детям всегда его мало. Некоторым оно нужно 24 часа в сутки: он спит, а ты стой у него под дверью и слушай. В основном так ведут себя отказники: они не получили этого в первый год жизни, и это невозможно восполнить. Можно реабилитировать, социализировать, но восполнить по-настоящему невозможно. Другие, наоборот, хотят, чтоб ты к нему подошла, только когда он это разрешает. Это больше касается ребят, которые приходят почти взрослыми.

Мамы могут обращаться к психологам и с проблемами, которые не касаются детской деревни напрямую. Мало ли, какие ситуации могут возникать с родственниками, с собственными взрослыми детьми и т.д.

— У SOS-мамы есть возможность уволиться?

— Конечно, можно, никто вас здесь на цепи не держит. Но Томилину в этом плане крупно везло. Первая мама, которая ушла, ушла на пенсию, вторая, видимо, не смогла перестроить свой образ жизни и дотянула до момента, когда совсем выгорела. Но после ухода из деревни она взяла своих подрастающих девчонок под опеку. Третья и четвертая мамы ушли на пенсию.

— Бывает ли, что кто-то — психолог или другая SOS-мама — диагностирует проблему до того, как мама сама ее осознала, и вмешивается?

— У вас не должно быть такого ощущения, что мы здесь слишком тесно живем. Мы не знаем проблемы каждого дома — со своими бы разобраться. Конечно, с кем ближе общаешься, про тех знаешь: я очень хорошо знаю проблемы первого дома, а мама из первого дома знает мои. Но не все мамы в деревне знают мои проблемы.

Бывает, что психолог или директор замечают, что маму срочно нужно отправлять в отпуск. И отправляют. Это лучше, чем довести до выгорания. Если ты проснулся утром и тебе глубоко по барабану, что и как будет происходить, нужно отдохнуть и на отдыхе осознать, готов ли ты продолжать работать. Если нет — лучше сказать об этом честно. Это бывает.

Фото с сайта http://www.sos-dd.ru

Подработай в «Макдональдсе» и купи себе телефон

— Ваши дети ходят в обычные школы — и ребята из разных домов оказываются одноклассниками?

— И одноклассниками, и друзьями, и в гости приходят. Дети из домашних семей могут приходить в гости и оставаться хоть с ночевкой — если родители позвонят или записку напишут. Нашим тяжелее, потому что кровный родитель взял на себя ответственность и отпустил своего ребенка, а я не могу сама этот вопрос решить, и даже директор не может. Ребята, конечно, капризничают, обижаются.

— А отправить ребенка в магазин за хлебом можно?

— Они и ходят. И в магазин, и в поликлинику, и сами ездят в Люберцы, в Москву. Как только паспорт получают, делают ксерокопию, получают социальную карту и ездят. И к друзьям ездят, и на встречи всякие, праздники. Документы на паспорт ездят подавать со взрослым, а забирать паспорт — уже сами. Учатся платить за коммуналку, общаться с главврачами, если где-то не хотят принимать, хотя полис есть. Они знают, что это понадобится в быту. Выпустившись, они, конечно, могут звонить и спрашивать совета, но живут-то сами, без родителей и бабушек…

— Дети пользуются гаджетами и соцсетями?

— Да, и вай-фай у нас по всей деревне летает. Есть проблема — я, бывало, находила непотребное. Разговаривала.

— Деньги на гаджеты выкраиваются из месячного бюджета семьи или помогают спонсоры?

— По-разному. Телефоны у всех есть, но не при каждой потере тут же все восполняется. Я им сразу говорю: ребята, выбирайте себе модель в том ценовом диапазоне, который мы можем себе позволить. Не все сразу, но на день рождения каждому по телефону я куплю. Но учтите: если вы теряете, топите, давите, ко мне с этим вопросом не подходите. Поэтому у меня сейчас двое с телефонами, а третий его оставил в электричке, и это не моя головная боль. Искренне сочувствую, но лопухнулся — сам виноват. 16 исполнится — иди подработай в «Макдональдсе» и купи себе телефон, какой хочешь. Симку им до 18 лет не продадут — это, конечно, я сама покупаю.

— Гаджеты — это ведь и интернет-зависимость…

— Таких проблем у нас не было.

— Даже у мальчишек? Учатся нормально?

— Если, предположим, я замечаю, что они утром начинают вставать «никакунчики», я день-два-три терплю, потом собираю их и говорю: «Ребята, у вас есть выбор: либо вы свои агрегаты выключаете в 11 вечера и ложитесь спать, либо мы поступаем кардинально, собираем всю технику, кладем в комнату и ждем, когда вы войдете в нормальное русло». «Мам, не проблема», — и я точно знаю, что без пяти одиннадцать я могу пройти и увидеть выключенные телефоны, планшетники и так далее. Я все равно раньше полуночи не ложусь, у меня с десяти до полуночи время, когда мне надо понять приоритеты на завтра, — если кто-то нарушает уговор, пережидает, когда я усну, это все равно видно утром, я же не слепая и не дурочка. Им это может не нравиться, но они должны выспаться ночью. А так я не лезу в их социальные сети, личную переписку, смски.

— Возможно ли социальное расслоение между разными домами? Например, здесь у всех есть планшеты, а там ни у кого нет?

— Такого нет. Всем выделяется по 12 тысяч на ребенка. В этом году нам не разрешили пропускать через бюджет предметы «не первой необходимости». В том числе нельзя покупать электронную технику. Можно тратить на питание, одежду, школу, дом (лампочки, посуда, химия, гигиена), медицину и «прочее» — то, что не вошло в первые пять пунктов. За «детские» деньги, вплоть до копейки, мы отчитываемся. Электрический чайник или мультиварка тоже не входят в предметы первой необходимости, как и гаджеты. Теперь мы даже не имеем права покупать на «детские деньги» лыжи, коньки и велосипеды. Мы можем только принять спонсорский дар.

— Были ли случаи, что кого-то из деревни усыновляли?

— Да, конечно. Это очень тяжелый процесс и для мамы, и для ребят. Какие бы хорошие отношения ни были, они все равно понимают, что семья — это другая жизнь: «Почему взяли его, а не меня»? Хотя они каждый раз говорят: «Если бы спросили, я бы сам не пошел, мне и тут неплохо», но осадок остается. У меня забирали двух девчонок-близняшек, которые даже улыбаться не умели, когда ко мне пришли, хотя были уже во втором классе. Они четыре года прожили здесь, а потом их забрали в приемную семью — и я считаю, что их взяли, чтобы платить ипотеку. Может быть, я не права. Право новых родителей — оборвать нашу связь с ними, и мы не общаемся.

Фото с сайта http://www.sos-dd.ru

SOS-папы существуют!

— Существуют ли SOS-папы?

— Да. У нас есть SOS-папы в первом и в четвертом домах. Мама Вера из первого дома была знакома с мужем задолго до начала работы в деревне, а поженились они уже здесь. Вася и в доме ремонт сделал. Выходить замуж не запрещено, конечно. Скорее всего, эти два дома в первую очередь будут переоформлены как приемные семьи. Это полная юридическая ответственность до достижения детьми 18 лет, со всеми льготами и пособиями.

— Все-таки SOS-семья — это чаще всего неполная семья, без папы. Тем не менее ваши дети женятся и заводят детей — то есть у них формируется обычная семейная модель?

— Меня очень радует, что все они хотят создать семью, что они рожают детей, очень трепетно относятся к мелким. Мне нравится их деревенское содружество выпускников. Они друг другу помогают, сидят с детьми, меняются колясками, обувью, одеждой. У нас есть праздник, когда они приезжают с мужьями, с женами, с детьми. Переживают друг за друга, кого-то отправляют в армию, кого-то встречают, селят в квартиру, пока кто-то в армии, чтоб тот платил за коммуналку. Все это — бальзам на душу.

— Как строится религиозная жизнь и воспитание в детской деревне?

— В каждом доме по-своему. У нас было две семьи, где дети учились в православной школе в Малаховке. У нас был случай, когда ребенок пришел и сказал, что он хочет в православную школу, и никто ему препон не ставит. Было и наоборот: приходит и говорит, что понял, что это не его, — переводят в обычную школу.

— Как вы проводите отпуска и выходные?

— Уезжаю. Они куролесят и, когда я возвращаюсь, мы разгребаем: один училище прогулял, другая подралась… Но я все равно говорю: что бы вы ни сделали, я все равно в отпуск уеду. Надо отдыхать, иначе я не смогу дальше работать. В выходные навещаю маму, друзей. Обязательно уезжаю. На это время вместо меня приходит тетя. Отпуск у нас, как у педагогов, 49 дней, в основном летом, когда дети в лагере. Но я разбиваю: беру неделю весной и неделю осенью, и уезжаю. Сентябрь всегда очень тяжелый, их надо после лета собрать, поэтому где-то в ноябре отдыхаю, и в марте, чтобы дотянуть до лета, потому что сил уже нет.

— Вы сама как-то оцениваете эффект от своей работы?

— Для меня очень ценно, что все мои выпускники работают. Неважно, в какой сфере. Конечно, кому-то больше дано, кому-то меньше, кто-то технарь, кто-то гуманитарий, кому-то вообще тяжело учиться. Но они все работают, стремятся завести семью, растят детей. Они помнят о том, что было, и чувство общности с деревней, которое у них остается, я считаю очень ценным. С кем больше получилось, с кем меньше, трудно судить, потому что все разные, и у меня нет желания поднимать им планку. Кто-то окончил институт и хочет идти дальше, кто-то закончил училище и счастлив в своей семье, не надышится на мелкого и хорошо относится ко второй половине, и для меня этого более чем достаточно. В моем представлении они все состоялись.