Лишение дееспособности – это гражданская смерть

Все знают о проблемах инвалидов – стигматизации и дискредитации, отсутствии безбарьерного пространства, тяжелой обстановке и нехватке кадров в психоневрологических интернатах, бюрократии соответствующих законов и т.п. Все это широко обсуждается, и время от времени происходят некоторые подвижки. Но недавно в Санкт-Петербурге получили огласку два случая, связанные с гораздо реже обсуждаемыми проблемами инвалидов.

Согласно Гражданскому кодексу РФ, человек автоматически считается дееспособным с наступлением совершеннолетия, т. е. 18-лет, а в ряде случаев (законный ранний брак) – еще раньше.

38-летний Сергей – инвалид с проблемами умственного развития, официально считающийся дееспособным. Несколько лет назад он остался единственным обитателем и владельцем квартиры, в которой он проживал с детства, и дачи. Его близкие люди – дед, бабушка, мама – умерли, более дальние родственники проживают за рубежом, и за ним стала ухаживать, никак не оформляя этого официально, давняя подруга его семьи. В какой-то момент им заинтересовался сосед, начал оплачивать коммунальные счета Сергея, когда Сергей с сиделкой выехали на дачу – заявил в милицию о похищении инвалида (в тот раз все разъяснилось и последствий этого заявления не было). В конце-концов, сосед подкараулил момент, когда Сергей с опекающей его дамой вышел на прогулку, затолкал его в свою машину и увез в неизвестном направлении. Через несколько дней он оформил в опеке попечительство в форме патронажа над Сергеем (обычно процедура такого оформления занимает несколько месяцев).

Попечительство в форме патронажа устанавливается над совершеннолетними дееспособными гражданами, которые по состоянию здоровья не могут самостоятельно осуществлять свои права и выполнять свои установленные законом обязанности, по их просьбе. Патронаж – это «регулярное оказание помощи в осуществлении прав, их защите и выполнении обязанностей совершеннолетнему дееспособному лицу, нуждающемуся в этом по состоянию своего здоровья: болезнь, физические недостатки, немощность по старости». В законе ничего не говорится о том, что приоритетное право при установлении патронажа принадлежит родственникам, но есть такая сложившаяся практика.

Теперь сосед хочет в судебном порядке лишить Сергея дееспособности и стать официальным опекуном, ожидается соответствующая медицинская экспертиза. Родственники и ухаживавшая за Сергеем дама полагают, что соседом движет не столько сочувствие к инвалиду-сироте, сколько интерес к его жилплощади. Дело передано в суд, но он отложен до проведения экспертизы по дееспособности Сергея.

Признание гражданина недееспособным осуществляется только в судебном порядке с обязательным участием прокурора и представителя органа опеки и попечительства, на основании судебно-психиатрической экспертизы. Решение суда о признании недееспособным является основанием для назначения над этим гражданином опеки. До 18 лет опекуны недееспособного инвалида – родители, являющиеся его законными представителями. После достижения им совершеннолетия органы опеки назначают ему опекуна отдельно. Опекуном может стать кто-то из родителей или родственников. Опекун действует от имени признанного недееспособным гражданина, является его законным представителем и может совершать от его имени и в его интересах все необходимые сделки.

Как заявил адвокат Сергея Алексей Манкевич, «чрезвычайно трудно добиться отмены решения о незаконном установлении опеки, и, кроме того, очевидно отсутствие контроля исполнительных органов над действующим механизмом опеки и попечительства».

Второй упомянутый случай – Натальи, 43 лет. Так же, как и Сергей, она является инвалидом с детства. Интеллектуальное развитие у нее в норме, но она почти не может передвигаться из-за очень тяжелой формы миопатии. Большую часть жизни она провела, не выбираясь из квартиры, где она проживает вместе с матерью. Мать способна, например, оставить дочь более чем на сутки в кресле, то есть не уложить на ночь в кровать; может отодвинуть от нее телефон, компьютер, чтобы прервать всякую связь с внешним миром. Раньше в их квартире был специальный дверной замок, который Наталья могла открыть с помощью пульта дистанционного управления – теперь он заменен на обычный. Также мать препятствовала социальным работникам посещать Наталью. Видимо, на отношение матери к Наталье также повлияли проблемы, связанные с недвижимостью. Наталье принадлежит комната в другом доме, генеральную доверенность на которую она в свое время оформила на свою сестру. Мать и сестра попытались продать эту комнату, не поставив Наталью в известность, и написали заявление о помещении Натальи в психоневрологический интернат. Узнав о готовящейся тайной сделке, Наталья отозвала доверенность, после чего ее мать и стала применять к ней репрессии. Стало известно об этой истории благодаря тому, что когда-то Наталья сама сумела наладить контакты с внешним миром, освоив компьютерный дизайн, работая в этой области, и общаясь в Интернете. Сейчас с родственниками Натальи удалось договориться о визитах социального работника, а ей самой Санкт-Петербургская Городская ассоциация общественных организаций родителей детей-инвалидов (ГАООРДИ) предложила переехать в социальную гостиницу.

По мнению юриста и правозащитника из Санкт-Петербурга Аркадия Чаплыгина, российское законодательство в области защиты прав инвалидов близко к совершенству, но часто закон используется или не используется в чьих-то корыстных целях. Однако, президент ГАООРДИ Маргарита Урманчеева полагает, что это не совсем так. Например, статьи закона «О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов», согласно которым в некоторых случаях допускается помещение граждан пожилого возраста и инвалидов в стационарные учреждения социального обслуживания без их согласия или без согласия их законных представителей, по словам Урманчеевой, нарушает гарантированную конституцией свободу.

Общее в двух этих случаях – неспособность людей с ограниченными возможностями защитить себя от внешней агрессии. Физически развитый, но имеющий умственное недоразвитие Сергей может не вполне адекватно воспринимать происходящее с ним, поддаться манипулированию, а если он будет признан недееспособным – его мнение потеряет вес, даже если ему удастся составить его самостоятельно. Умственно сохранной, но немощной физически Наталье только чудом удалось донести до внешнего мира свою позицию по жизненно важным для нее вопросам, попросить о помощи. О том, в каких случаях имеет смысл признавать человека недееспособным и кто должен контролировать надлежащее осуществление ухода за ним, мы беседуем с президентом ГАООРДИ Маргаритой Урманчеевой.

– Что такое лишение дееспособности?

– Дееспособности лишают через суд по представлению членов его семьи, общественной организации, прокурора, органов опеки и попечительства, психиатрического лечебного учреждения. Признанный недееспособным, человек поражается в 17 гражданских правах, не может вступать в брак, не может распоряжаться своим имуществом, не может голосовать и т.п. По закону, если человек в судебном порядке признается недееспособным, ему назначается опекун, и если с его опекуном что-то случается, он оказывается беззащитен. Опекуном может быть родственник, или знакомый, а если желающих нет – такие люди помещаются в учреждение, и опекуном назначается директор учреждения. Лишение дееспособности – это «гражданская смерть», потому что у нас нет опыта по восстановлению дееспособности. Это шаг только в одну строну и оттого, что обратной дороги нет, это очень страшный шаг. Надо десять раз взвесить, как поступить. Конечно, когда у человека проблемы с пониманием или с ориентацией в окружающем пространстве, совершенно отсутствуют какие-то коммуникативные навыки, и явно, что они не разовьются – у него очень тяжелые поражения, он безречевой – может быть, в этом случае наличие человека, который ведет его по жизни, оправдано. Говорить, что такие люди могут быть полностью самостоятельны, не приходится, они должны находиться в поле зрения социальных служб. Но социальные службы пока еще не умеют справляться с этим, они предоставляют людям очень малый перечень услуг. Поэтому человек все равно остается один на один с проблемами, и, как правило, забота о нем лежит на родственниках, на знакомых, на добрых людях, которые могут это делать. И в какой степени они это делают, не очень понятно. Поэтому однозначно решить, как лучше поступить в той или иной ситуации, нельзя, нет никакого рецепта.

У нас есть пример: бабушка воспитывает внука-инвалида. У него интеллектуальные нарушения, но он достаточно сохранный, в состоянии и работать в определенных условиях и при определенной поддержке. Но бабушка все-таки прошла через процедуру объявления внука недееспособным. И теперь она очень боится, что когда она умрет, ее внуку не будет назначен другой опекун и он попадет в психоневрологический интернат. И скорее всего, так и будет. Потому, что кто найдется? Чужой человек? У нас такой практики, когда чужие люди берут людей с интеллектуальными нарушениями, очень мало. Обычно это делают родственники.

Я думаю, для ее внука можно было бы присмотреть лучшее, более интересное будущее, если бы она не устанавливала опеки над ним и не проходила процедуру лишения его дееспособности. Все-таки у нас что-то меняется, возникают новые службы, возникают альтернативные формы для проживания. Пусть медленно, пусть по чуть-чуть, но это все равно неизбежно наступит. Я считаю, что лишение дееспособности и установление опеки – это крайний вариант. Пока непонятно, кто от этого что получает. Те родители, которые установили опекунство над своими даже очень тяжелыми детьми, сами получили большую психологическую травму. Переход из статуса матери в статус опекуна, который обязан отчитываться во всех своих действиях чужим дядям и тетям из органов опеки, согласовывать с ними всякие имущественные и прочие права, травмирует. Вроде бы она продолжает оставаться матерью… Очень часто слышишь от родителей, оформивших опекунство над своими детьми: «Раньше никто не интересовался, как я за ребенком ухаживаю, никто мне не помогал, а сейчас я стала опекуном и должна ходить и отчитываться, обязана в свою квартиру впускать людей из органов опеки и показывать, как устроен быт моего ребенка и так далее».

– Психоневрологический интернат – это однозначно плохо?
– Вы знаете, мы ходим в разные интернаты, и мне кажется, что это по-любому плохо. Наверно, если человек останется на улице, без помощи… Просто если бы не было ничего альтернативного придумано, то тогда с этим можно было бы мириться. Но ведь можно же по-другому организовать быт человека. И от того, что можно по-другому, а используют такой вариант, берет горечь и обида. Понятно, что люди живут в этих интернатах, что там есть хороший персонал, ответственный. Я вам могу совершенно точно сказать, работники ПНИ, с которыми мы общаемся, находятся на своем месте, заботятся о проживающих там. Но все равно, даже условия – это общие комнаты, иногда и на 19 человек, и так далее. После того, как человек привык к лучшим, домашним условиям, это сравнимо с тюрьмой.

– Одинокий недееспособный инвалид попадает в ПНИ. Что в этом случае происходит с его собственностью, наверное, здесь – поле для махинаций?
– Даже если он остается дома под опекой, имущественные права не переходят на опекуна. То есть тому же соседу Сергея не выгодно лишать его дееспособности, если он хочет завладеть его имуществом. Он может, пока Сергей официально дееспособен, заключить с ним договор на продажу. Опекун может распоряжаться имуществом опекаемого с разрешения органов опеки. Я тоже этим интересовалась, как можно злоупотребить этим. Он может сдавать это жилье по одной цене, а отчитываться перед органами опеки за меньшую сумму. И какую-то разницу употреблять для себя. Можно вообще не декларировать, что квартира сдается, заявлять, что она пустует. Но органы опеки могу настаивать, чтобы квартира использовалась на благо опекаемого. Я думаю, что в нашей стране народ на выдумки хитер. Та же продажа – с согласия органов опеки можно квартиру и продать, чтобы деньги от сделки положить на счет опекаемого, так можно же продать по одной цене, а продекларировать другую. Думаю, наверно, есть еще что-то … Я пыталась спрашивать официальных опекунов о том, как можно злоупотребить их положением, но, конечно, они об этом неохотно говорят. Упомянутые варианты лежат на поверхности.

А если инвалид попадает в ПНИ, что происходит? По идее, принадлежащее ему жилье, как раньше говорили, уходит в зачет государству. Сейчас так: если это право собственности, то опекун, директор ПНИ, может сдать это жилье и деньги, вырученные от аренды жилья, положить на счет своего подопечного. И тем самым подопечный может улучшить каким-то образом свою жизнь. Но насколько подопечный будет владеть информацией о наличии своих денег? И как вообще себе представить это? Вот люди живут в ПНИ (от 300 до 1200 человек). От того, что у человека есть деньги, ему что, сделают отдельный стол для питания? Или в спальне на 19 мест одна кровать будет из красного дерева? Да нет же, конечно. Человеку выделят комнату отдельную? Нет потому, что у интерната нет таких возможностей. Или для одного человека организуют поездку летом на Канары? Нет потому, что нет этой системы. Даже с деньгами человек, проживая в психоневрологическом учреждении, разве что оденется чуть-чуть получше, или магнитофон купят ему, если ему это нравится. И все. А как он воспользуется своим капиталом? Собственно, это профанация. Там же уравниловка, он все равно будет жить в тех условиях, в каких живут все остальные. Особенно если он не отдает себе отчета в том, что у него что-то есть.

– Какова альтернатива ПНИ в случае, когда инвалид остается один?
– В перспективе это дома социального назначения, социальные квартиры. В Санкт-Петербурге есть закон о социальных жилых домах. На сегодняшний день в этих домах могут находиться пожилые люди. Инвалидам, которые не справляются с самообслуживанием, там жить нет возможности. Сейчас мы с помощью Комитета по труду вносим изменения в этот закон. У нас есть, например, социальная квартира на улице Садовой, где коллективно, под надзором социального работника проживают люди с нарушенным интеллектом. Они ездят на работу, ведут хозяйство и так далее. Это вроде маленького общежития, коммуналки. Одиннадцать человек по одному или по два человека в комнате. Сейчас основная проблема социальных домов в том, что социальные службы предоставляют очень маленький спектр услуг. То есть если у пожилого человека ухудшается здоровье, например, он переносит инсульт и становится ограничен в физических движениях, то его не оставляют в этом доме потому, что за ним некому ухаживать. И он также помещается в стационар. Речь идет о том, чтобы при этих домах были более развитые социальные службы. Сегодня закон позволяет это. Вот – довольно близкая перспектива.

– А какие варианты есть уже сегодня?
– Например, договор пожизненного содержания с иждивением. Найти человеку, у которого не осталось родственников, опекуна, который заключил бы такой договор на жилье, как это делается с пожилыми людьми. Если речь идет о молодом человеке, тот, кто взялся бы его опекать, чтобы потом получить его жилье, должен быть сам достаточно молодым, чтобы успеть воспользоваться этим жильем. Еще есть центры реабилитации с проживанием, можно сдавать жилье и поселить человека к себе.

Согласно статьям 601–605 ГК РФ граждане могут заключать между собой договоры пожизненного содержания с иждивением. То есть немощный гражданин передает свою жилплощадь в собственность плательщику ренты, а тот обязан будет его пожизненно содержать и обеспечивать едой, одеждой, а если надо, то и уход за ним. Договором может быть также предусмотрена оплата плательщиком ренты ритуальных услуг в случае смерти получателя.

Это должны делать не органы опеки, это задача социальных служб. Есть такое понятие, как социальный надзор. В принципе каждый человек, у которого есть какие-то проблемы с инвалидностью, должен находиться в поле зрения социальных служб района. Социальная служба должна знать, где он учится, где он работает, куда он ходит. Даже если он не пользуется системой обслуживания на дому, они должны хотя бы иногда узнавать, жив ли он, посещает ли центр реабилитации, работает ли. И когда тот же Сергей остался один, социальная служба первая должна была спохватиться: «А что с ним происходит? Куда он ходит? У него не осталось родителей – кто за ним ухаживает? Кто его кормит?». Но этого не было. Я знаю похожую ситуацию: молодой человек остался без родственников, с квартирой. И его поместили в ПНИ. Я спрашивала: «Почему такой однозначный вариант? Что, вы не могли ему опекунов найти?» Засунули в ПНИ, и все. Есть же другие формы помощи. Но это хлопотно, система не отработана. Первые шаги делать страшно, проверяющих набежит сразу с десяток, каждый будет со своей инструкцией… Проверяющие из отдела социальной защиты районной администрации (если они имели отношение к созданию этих форм помощи), от тех, кто платит деньги, плюс Росздрав и пожарные надзоры, и прочие надзирающие органы.

– Есть какие-то механизмы поиска опекуна?
– В России я о таких не слышала. В Бельгии давно есть проект, который называется «Живые ресурсы».То есть просто кинули клич через СМИ: «Готовы ли вы взять такого человека, чтобы он проживал в вашей семье?». Ну, как детей отдают в приемные семьи, так и этих людей. И там это, кстати, почти не оплачивается. То есть здесь материальный стимул – это не то, на что надо упирать. Я думаю, это тоже путь. Но, честно говоря, ни мы так не пробовали, ни государство наше такого не предлагает. Вобщем, пока есть такие варианты проживания этих людей: в доме своего детства человек может остаться, но ему будет оказываться социальная поддержка, либо человек может поселиться в социальной квартире, либо в большом стационаре, либо в приемной семье. Из всего этого у нас сейчас реально существуют только социальные квартиры и стационары. И вот, если пробьем это дело, то будут отдельные квартиры в социальном доме. Такая квартира не является собственностью, она неприватизируемая и неотчуждаемая, и потом переходит другому человеку. Также, может быть, у нас получится частные ресурсы объединить и, не рассчитывая на государство, построить самим социальное жилье. Причем, чтобы пожилые родители могли бы тоже там жить, а их ребенок будет жить не вместе с ними, а рядом. И после их смерти он останется в привычных условиях. Вот наши коллеги из Финляндии: собрались отцы, у которых такие дети, взяли кредит в банке под залог своего жилья и построили шикарный дом под названием «Катарина» для инвалидов, полностью оснащенный, с квартирами, сдающимися в аренду. Речь ведь не может идти о том, что человек свою квартиру продает и живет в этом доме. Это же неправильно. А вдруг он захочет поменять место жительства? У него же должно быть это право. Вот они сдают эти квартиры на какой-то срок. И в них живут достаточно тяжелые инвалиды, и социальные службы ими занимаются. Отцы эти еще кредит не выплатили, но они говорят, что с них во всей Финляндии пылинки сдувают, чтоб они не померли раньше, чем выплатят.

– Вы сказали, что в России нет практики восстановления дееспособности. А в других странах?
– Там нет пожизненного ограничения дееспособности, там это устанавливается на какой-то срок. Нет безвозвратности в этом вопросе. По-моему, сейчас вообще не оперируют такими понятиями. Это никому не нужно. Зачем? Есть социальные службы, которые помогают людям реализовывать имущественные, социальные права. То есть не назначается кто-то один, кто за все отвечает, душеприказчик, это разные службы, они не пересекаются. Человеку дают возможность прожить свою жизнь. Например, мы интересовались, как это происходит в Германии. Спрашиваем: «Вот он дееспособный. А мы же понимаем, что он имеет ограничения. Вот он сейчас пошел на работу из своего общежития или из своей квартиры и попал под машину. Кто будет виноват в этом случае?» Они говорят: «Ну как? Если он нарушил правила дорожного движения, значит, он будет виноват, а если водитель нарушил, значит, водитель будет виноват». По закону все равны. На человека с умственными нарушениями распространяются все законы его страны, но есть определенные исключения и ограничения (он не может совершать крупные сделки по продаже имущества и т. д.). Человек имеет право жить и умереть так, как и любой другой человек. Если у него другой склад ума, по-другому выражаются эмоции, это не значит, что мы теперь должны водить его за руку и решать за него, как он должен жить. Вот это – уважение к человеку. Вообще, очень сложно работать в сфере, где люди с нарушенным интеллектом. Очень легко перейти ту тонкую грань, за которой будет вторжение в чужую жизнь.

– Из истории с Сергеем становится понятно, что и социальные службы могут представлять опасность для человека. Как их можно контролировать? Кто, по-вашему, должен это делать?
– Органы опеки не относятся к социальным службам, я думаю, у них разные функции. Социальная служба в лице отдела социальной защиты при администрации района определяет, где жить инвалиду, как ему жить и т. д. Орган опеки должен найти опекуна для инвалида в течение одного месяца после ухода родителей. Если не находят, то ничего кроме ПНИ не светит. И социальные службы тоже не могут помочь. Фактов о том, что социальные службы опасны для человека, у нас нет. Скорее можно говорить о бездействии социальных служб и о некачественных социальных услугах, особенно в закрытых учреждениях. Я думаю, достаточно в городе и стариков, и инвалидов, которыми никакие корреспонденты не интересуются, которые тихо исчезают в недрах психоневрологических интернатов, и что там происходит с ними и их жильем, неизвестно. Ну, а контроль должны осуществлять родственники, знакомые, общественность и журналисты. Тогда будет и «прозрачность».

– У нас есть еще один пример – Натальи. В связи с ним возникает вопрос: как контролировать положение инвалида в семье?
– Решение все то же – социальная служба должна знать, что уже 42 года мама Наташи, не отрываясь, ухаживает за ней. У мамы уже к этому времени элементарно «съезжает крыша». Я ее совершенно не осуждаю, но понимаю, что неоказание помощи по закону уголовно наказуемо. Социальная служба имеет право, и не только имеет право, а обязанность интересоваться, как живет человек, у которого есть специфические потребности. И социальная служба обязательно должна вмешиваться в ситуацию с разрешения самого инвалида. Наташа в 18 лет вышла из-под опеки матери, стала самостоятельным человеком, так же, как и все. И как складывается ее жизнь, должна интересоваться социальная служба. А не только люди добрые вокруг.

Беседовал Игорь Лунев