«Так-то меня из тюрьмы взяли, теперь владыке помогаю», – так иногда Вера Лещенко могла эпатировать гостей любого ранга, хоть монахов, хоть архиереев. 23 года она проработала в системе ФСИН, пройдя путь от надзирательницы в томском СИЗО до начальника аналитического отдела в Екатеринбургском СИЗО № 1. А потом с нуля создала юридическую службу Екатеринбургской епархии.
С юности Вера Гавриловна работала с заключенными и поэтому всю жизнь «ботала по фене» – виртуозно владела тюремным жаргоном. Знакомые епископы говорили как она: «первоходы», долгое время считая, что это те иноки, которые подвизаются в монастыре первый год. И даже священники не вздрагивали, когда она командовала: «Батюшки, теперь этапируемся в трапезную!» Это же Вера Гавриловна!
«Мама всегда говорила: «Тюрьма – мой дом родной»
Родилась Вера Лещенко в 1963 году в Томской области в глухом селе с красивым названием Верхнее Добро. В 19 лет устроилась надзирателем в томский СИЗО. Для молодой девчонки из глубинки тюрьма стала и школой жизни, и пропуском к высшему образованию.
«Мама всегда говорила: «Тюрьма – мой дом родной» и «Тюрьма меня вывела в люди» и всегда была благодарна за этот опыт», – вспоминает дочь Надежда.
С Надиным отцом отношения не сложились, и Вера растила дочку одна. Тюрьма не санаторий, и на работе бывало всякое. Однажды в середине 90-х заключенные захватили в заложники врача и сотрудника. Вера смело пошла на переговоры с захватчиками. Она все и всегда делала стремительно и решительно. Ей почти удалось заговорить и отвлечь агрессивных нападавших, как внезапно один из них бросил гранату. Группа захвата все равно сработала – и освободила заложников. А Вера получила ранение и контузию, которая давала о себе знать все последующие годы.
«Или вы полюбите мой предмет, или я полюблю вас»
Когда спустя несколько лет Вера перевелась в Екатеринбургский СИЗО, она параллельно устроилась преподавателем в Уральский государственный юридический университет.
«Первый раз я увидел Веру Гавриловну в магазине недалеко от дома, где жил. Точнее, я увидел женщину, одетую во фсиновскую форму, которая так виртуозно ботала по фене с продавцами, что невольно привлекала к себе внимание. Она всегда была яркой, экстравагантной женщиной. Ее просто невозможно было не заметить», – вспоминает нынешний проректор, а тогда – студент УрГЮУ Данил Сергеев.
Каково же было его удивление, когда через несколько дней он встретил эту же необычную «тюремщицу» в институте, в котором учился. С тех пор он не пропустил ни одну ее лекцию.
На ее лекциях по уголовно-исполнительному праву явка всегда была 200%: в аудиторию набивались студенты со всех курсов. «Или вы полюбите мой предмет, или я полюблю вас», – начинала лекции Вера Гавриловна, и студенты замирали. Это были самые увлекательные и самые полезные лекции, полные жизненного опыта. Между собой студенты и аспиранты звали Веру «оперша ВГ», и она это знала.
«Вы из какой камеры? Займите свою шконку», – ошарашивала она опоздавших студентов.
А однажды она пришла на лекцию с заключенным. Так называемые расконвойники в СИЗО имели особый режим и могли выходить в город по служебной надобности. Этот же нарушил распорядок и был пойман Верой Гавриловной. Но ведь надо ехать на лекцию. Куда его деть? Взяла с собой. И осужденный скромно сидел в уголочке всю лекцию. «И даже не пытался сбежать?» – «Попробуй от нее сбеги», – смеется Данил Сергеев.
«А вот бранных слов я от нее никогда не слышал, – добавляет он. – Самыми страшными ругательствами у нее были «кот тряпичный» и «Шахерезада вокзальная».
Под шляпку – шелковый платок
Для Елены Прусаковой общение с Верой Гавриловной в стенах Екатеринбургского СИЗО № 1 стало отдушиной. «Когда я в 24 года пришла работать в психологическую лабораторию в СИЗО, то чувствовала себя неуютно. Серые стены, серые люди без эмоций на лицах, строгий порядок. Встретить здесь такую женщину, как Вера Гавриловна – яркую, своеобразную, энергичную, было неожиданно. Даже когда она просто проходила по коридору, становилось тепло».
«Форма у всех была одинаковая, – вспоминает Елена, – но даже в этой одинаковой форме она выделялась. А когда переодевалась, и вовсе выглядела экстравагантно. Сапоги-ботфорты или какие-то огромные каблуки, вызывающе яркая одежда, рыжие волосы – все это смотрелось гармонично. Если бы я так одевалась, на меня бы тыкали пальцем. А ей это очень шло».
«Вера Гавриловна любила носить шляпки. Под шляпку – шелковый платок. Обязательно – украшения. Она всегда выглядела как французская звезда!» – замечает Данил Сергеев.
«В самой сути тюрьмы есть что-то неправильное»
«Ее боялись заключенные, даже пожизненники, которым вообще нечего было терять, – вспоминает дочь Надежда. – Боялись, но, наверное, и уважали. Они прозвали ее – «Милейшая». Потому что у нее была привычка ко всем так обращаться: «Милейший». Это было очень необычно. И поэтому словечко превратилось в прозвище. У других оперов прозвища были куда менее приятные – в основном матерщинные».
А вообще, бывших заключенных Вера «пеленговала» (как она выражалась) сразу. И умела с ними разговаривать. Ее соседка по лестничной площадке в Екатеринбурге все время меняла сожителей. И вот однажды вечером, когда Вера с дочкой поднимались по лестнице домой, площадку перегородил новый «муж» соседки. Он сидел на корточках и встретил их злобно: «Щас поговорим». «Щас поговорим?» – сверкнула глазами на него Вера и так отчитала, что он вскочил и автоматически сложил руки за спину.
Больше сосед их не задевал. Наоборот, забрал соседку с ее детьми и увез к себе в деревню.
А вот жалости к заключенным Вера не испытывала. Она держала дистанцию – и они это уважали. «Не стоит здесь никого жалеть. Они здесь все заслуженно», – учила она свою молодую коллегу Елену Прусакову. – Не поддавайся на их манипуляции. Они 24 часа думают, как нас обмануть».
Много позже, став адвокатом, Вера почувствовала, что оказалась будто «по другую сторону баррикад».
«Я переоценила свою предыдущую работу и поняла, что в самой сути тюрьмы есть что-то неправильное», – делилась она с друзьями. И она начинает искать, что не так. И пишет диссертацию о том, как вера действует на осужденных. И приходит к выводу, что главная беда российских тюрем – это недостаток духовной и нравственной поддержки для заключенных.
По ее мнению, вера и внутренние моральные принципы человека – гораздо более эффективный способ заставить человека исправиться, чем просто строгость и наказание. Поэтому, по ее словам, цель тюремной системы должна быть не в том, чтобы бесконечно ужесточать условия, а в том, чтобы помочь заключенным обрести душевный покой, захотеть искупить свою вину и вернуться к нормальной, честной жизни.
И это слово – помочь – для самой Веры становится главным.
«Когда-нибудь о моей жизни снимут фильм»
В 2003 году она ушла из СИЗО – ее позвали создавать юридическую службу в Екатеринбургской епархии. Для церковных юристов в те годы работы было непаханое поле. В нулевые, когда храмы и монастыри возвращали Церкви, нужно было придумывать, как юридически легализовать и оформить те постройки, которые в советское время потеряли все свои имущественные права. И Вера Гавриловна без устали, днем и ночью, писала письма, ходила на встречи, подавала ходатайства и отстаивала права.
Иногда приходилось общаться и с сильными мира сего, иногда приходилось жестко отстаивать свою позицию. Мало кто знает, чего ей стоили эти переговоры. «Когда-нибудь о моей жизни снимут фильм – и это будет боевик», – признавалась она. Иногда было страшно. Но она шла и делала.
«Где бы ни оказалась Вера Гавриловна, везде находились люди, которых нужно было срочно спасать, – вспоминает ученик и друг Веры Лещенко Данил Сергеев. – Если человек просил милостыню, она, начав с ним разговор, разрабатывала целую операцию по спасению: сажала в машину, везла в социальное учреждение или больницу, кормила или восстанавливала ему документы.
За пять минут она могла полностью перестроить свой график. У нее всегда в машине оказывались какие-то продукты, которыми она делилась. Мне кажется, она для этого их и возила. И если что-то получалось, всегда объясняла это: «Господь сподобил». Потому что не наказание, а вера и помощь помогают человеку вернуться к обычную жизнь.
«Бывало, мы сидим на даче и отмечаем какой-то праздник, – вспоминает дочь Надежда. – Маме звонит подруга (такая же, как она: не может жить спокойно): «Нужно какой-то девушке помочь в магазине!» И мама срывается и едет в ночи».
Однажды Вера забрала с паперти грязную, замерзающую бабушку. Документов у бабушки Анны не было: кто-то когда-то убедил ее, что получать паспорт – грех. Наткнувшись на нее возле храма, Вера не смогла пройти мимо. Свозила в больницу: там быстро вынесли приговор «состояние запущенное» и выписали умирать. Сказали: проживет пару дней.
На некоторое время бабушку разрешили поселить при монастыре Царственных Страстотерпцев. Но бабушка была с проблемами по здоровью, и когда она отогрелась и выспалась, от ее буйного поведения устали все. Тогда Вера забрала бабушку в свой недостроенный домик – точнее, баньку, поскольку в квартире был ремонт. Каждый день она сама или дочка Надя ходили топить печку и кормить прибившуюся к ним старушку. Так и прожила она там несколько лет до своей кончины.
«Господь вперед – и я за ним!»
«Господь – вперед. А я за ним!» – эти слова стали лозунгом Веры Гавриловны. Она решала любые задачи: нужно ли было «отбить» монастырь от застройщиков, пристроить в больницу заболевшую монахиню или ответить на официальное письмо. Не было задачи, которая была бы не по плечу «огненной» Вере. Иногда решала – с юмором.
Однажды в монастырь Царственных Страстотерпцев на Ганиной Яме пришло письмо от природоохранной прокуратуры, в котором требовалось привлечь к ответственности монахов, спиливших без разрешения две сосны. «Ну как я могу привлечь монахов к ответственности?» – сокрушалась Вера Гавриловна, которая разбирала такие письма. И она составила ответ: «Монахи понесли наказание в виде епитимии в 1000 поклонов». И отправила в прокуратуру.
«Это ураган», – так вспоминают о ней все, кто общался с Верой Лещенко, и вспоминают, как за ночь посреди центральной площади Екатеринбурга «выросли» деревянные кресты. Когда-то на этом месте стоял Богоявленский Кафедральный собор – главный собор губернии. Около него хоронили архиереев и первых лиц города. В 30-е годы собор взорвали, а кладбище постепенно замостили брусчаткой.
В 2008 году, когда рабочие стали менять брусчатку, обнаружили захоронения. Священники и активисты старались привлечь внимание общественности к этому святому месту, пока его просто не закопали заново, но достучаться до властей не получалось. И вот за ночь на площади появились деревянные кресты – чтобы люди помнили! Они простояли недолго – день или два – захоронения потом снова покрыли брусчаткой, по которой так и колесят автомобили. «Но тот ночной подвиг Веры Гавриловны был для меня примером самоотверженности», – рассказывает ее ученик Данил Сергеев.
Практически все храмы и монастыри Екатеринбурга и Свердловской области благодаря Вере получили необходимые имущественные документы. Да и не только. Она помогала и Николо-Сольбинскому монастырю, и ездила в Москву, когда просили помочь. Она вообще никогда и никому не отказывала в помощи.
В монастыре же нужно слушаться!
Ее пламенный характер, казалось, меньше всего сочетался с монастырской жизнью. Но все друзья и родные свидетельствуют: она не раз говорила о том, что хочет уйти в монастырь, что в Николо-Сольбинском монастыре ей уже приготовили келью.
«Куда тебе в монастырь? Там же нужно слушаться! Ты же не сможешь быть в подчинении», – я ей говорила. И она вроде бы соглашалась», – вспоминает дочь Надежда.
Онкологическое заболевание постепенно забирало силы у Веры. Химиотерапия, операция. Ковид 2019 года, очевидно, подкосил ее окончательно.
«Последнее время Вера Гавриловна часто заводила разговор о монастырской жизни. И даже поделилась, что получила благословение на монашеский постриг», – говорит Данил Сергеев.
Ей становилось все хуже, и она перебралась к дочери в Москву. Но и здесь ей не могли помочь. Органы отказывали один за другим. Ее забирали ненадолго в больницу, подлечивали и отправляли домой.
Владыка Исилькульский Феодосий вот-вот должен был постричь Веру в монахини. Настоятельница Николо-Сольбинского монастыря игуменья Еротиида специально приехала в Москву, чтобы забрать ее к себе в обитель. «Не надо, – твердо сказала Вера. – Послезавтра я туда сама приеду».
«Послезавтра», 12 июня 2020 года, ее не стало и тело привезли в Сольбу. 56-летняя Вера Лещенко, адвокат и тюремщица, пламенный борец с несправедливостью и милосердная христианка, как и собиралась, приехала в монастырь навсегда.
Коллажи Татьяны СОКОЛОВОЙ на основе личного архива дочери Веры Гавриловны ЛЕЩЕНКО
