Концерт на руинах

В августе прошлого года дирижер Валерий Гергиев прервал европейские гастроли и привез в Южную Осетию свой оркестр «для выражения солидарности с людьми, которые пережили страшное испытание, и для траурного посвящения тем, кого нет». Новый фильм Сергея Мирошниченко «Сумерки богов» рассказывает об этом выступлении в разрушенном Цхинвале. А так же о выдающемся российском музыканте, который в экстремальных условиях раскрылся с неожиданной стороны. Проблемы, затронутые в картине, режиссер Сергей Мирошниченко согласился обсудить с корреспондентом «Милосердие.ru.»

Что такое зачистки
– Как документалисту разобрать, где правда и ложь в ситуации военного столкновения, когда пропаганда идет со всех сторон и ложь горой?

<-- Художник правду чувствует сердцем. Я избегал в фильме категорических оценок. Гергиев, конечно, говорил очень темпераментно, он осетин, а тогда все только-только произошло. Но о чем он говорил? О том, что в таких случаях виноват тот, кто первым открыл «ящик Пандоры». Тот, кто сделал первый шаг. Неважно, провоцировали ли на это, или нет. А дальше, конечно, справедливости уже невозможно найти, в войне не бывает справедливости. Кроме того, речь о том, что нельзя ни грузинский, ни осетинский народы унижать. Гергиев говорил не о народе, не о солдатах, а о том, какой из политиков заигрался. И о тех, кто подталкивает соседей к конфликту. Что нельзя, когда у тебя проблемы с соседом, слушать человека, который не живет рядом. Надо быть очень осторожным в этом смысле, потому что может оказаться, что советчик совсем далеко, а тут гибнут люди -- в стихии несправедливости, взаимных убийств, и души их предстают перед Господом Богом. Так что я больше думал не о том, на чьей стороне правда, а о высшей правде и о высшем Суде. И в этом отношении мне очень помогал Гергиев, потому что он тоже думал именно об этом. Помните его замечательное рассуждение о том, что в оркестре – люди разных национальностей, и если бы он, дирижер, взялся бы решать, какая национальность выше, музыкальнее, талантливее – это тут же уничтожило бы оркестр. Его слова обращены к тем, кто волей или неволей сейчас влияет на ситуацию во всем мире. Конечно же, нет лучших народов и худших народов, такая практика решения проблем как в Югославии – очень несправедлива, чревата убийствами и длительными конфликтами, которые уходят куда-то в глубину и обязательно всплывут через какое-то время. Ведь и пока Россия пыталась решать все путем военной силы в Чечне, это ни к чему не привело. Как только Россия стала договариваться с чеченским народом, пытаться найти компромиссы, взаимовыгодные условия, в Чечне началась жизнь. Война еще тлеет, но уже ближе к разрешению. Так же Россия поступала, когда была на грани конфликта с Татарстаном, Башкортостаном. Великобритании, как точно сказал Гергиев, удалось найти общий язык с непримиримыми шотландцами, несмотря на то, что они веками подумывали об автономии, и даже с ирландскими террористами, которые универмаги взрывали. Я думаю, что был момент, когда можно было договориться с народами Осетии и Абхазии, пока они были в составе Грузии, но он был упущен. Любое использование силы в подобных ситуациях, как показывает практика, не даст результатов. Можно выбить какие-то народы на время с их земли, но они всегда будут помнить, что это их земля. Осетия -- еще, на мой взгляд, неразрешенный конфликт. Но фильм о другом – о том, что надо собирать мир, а не разрушать его. В ХХI веке человечество начало двигаться к открытому, общему миру. А открытый мир – это радуга, оркестр, а не казарма, в которую загоняют. Если натравливать одних на других, будет какофония, которая приведет в итоге к уничтожению мира. Вот о чем я думал во время съемок, и поэтому взял за основу фильма репетицию и постановку «Гибели богов». Это часть оперы Вагнера «Кольцо Нибелунгов», ее Гергиев поставил уже в нескольких местах (в Лондоне ее показывали четыре дня подряд – 17 часов музыки, колоссальный труд). Сам Вагнер в свое время писал (я точно не помню цитату, но смысл такой): что его опера – прообраз современного Вагнеру мира, идущего к революции, катастрофе. И нынешние политики и бизнесмены ведут себя, как герои этой оперы: они потеряли главное – чувство любви, гармонии, они борются не за человека, а за «кольцо Нибелунгов», которое даст возможность владеть золотом. — Какой была Осетия, когда вы там снимали?
– В тот момент (21 августа прошлого года, сразу после войны) люди там не жили – существовали. Это трудно представить: совсем нет электричества, нет воды в городе, все в руинах, только какие-то островки Господь случайно сохранил. Для освещения на концерте понадобились специальные машины. Я думаю, что многие жители Цхинвала уехали к себе, к родственникам, в Северную Осетию и им уже трудно возвращаться, после двух войн, обратно. Там я понял, что такое «зачистка» — неважно, с чьей стороны. «Зачистка» – это когда стирают с лица земли деревни, села, жилье, чтобы потом пришли другие люди, поселились на этом месте и начали жить заново. Я бы не хотел, чтобы на территории бывшего Советского Союза мы – мы, мыслящие люди – допускали эти «зачистки». Их надо предотвращать до войны. Я согласен с Гергиевым, что надо ясно и четко показывать, что такие вещи недопустимы, мы не должны разрушить это братство народов, особенно православных народов. Нужно все делать для того, чтобы такие эпизоды больше не повторялись. И министерства иностранных дел, если возникает конфликтная ситуация, должны не раздувать пожар, а идти навстречу, идти и работать на мир. Это одна из важнейших проблем современных – мы как бы всё не навоевались, нам всем на территории Советского Союза хочется еще довоевать, мы какие-то все солдаты войны. А может быть, мы должны стать солдатами мира? И политики, и не только политики. А если конфликт движется к какой-то тяжелой ситуации, нужно ясно показать военными средствами, что последствия будут тяжелые. И не допускать потерь людей ни в коем случае. Вот английская группировка в Афганистане находится с 2001 года, погиб двухсотый солдат – как много сейчас разговоров об этом в Британии! И нам нужно пересмотреть свое отношение к людским потерям. Я согласен с Гергиевым: нас уже не так много, очень точно надо все продумывать, не спать, работать над тем, чтобы не было военных конфликтов, а если бы и были, то решались бы минимальными потерями.

Валерий Гергиев. Один из тех людей, которые удерживают мир. Удерживают от пошлости, от злобы, от нелюбви

– Вам не кажется, что с распадом советской империи, люди в России перестали интересоваться тем, что происходит на окраинах? Никто не знает и не понимает, что такое Осетия, кто такие осетины?
— Осетины — это народ, который никогда не предавал Россию. Он всегда был опорой русских на Кавказе, ближайший друг – в любое время. Наверное, если бы мы не вмешались в эту ситуацию, то потеряли бы друга навсегда. Кроме того, есть еще один очень страшный момент. Пока едешь в Цхинвал, видишь, что на территории России в Северной Осетии есть грузинские села, во Владикавказе компактно проживают грузины, десятки тысяч, там даже школа есть с изучением грузинского языка. Что было бы, если бы мы не вмешались? Что этих грузин не вырезали бы? Да, жертв было бы еще больше. Если бы мы допустили уничтожение граждан Грузии на территории Грузии, то потом нам надо было бы защищать российских граждан грузинской национальности в России. Я это понял прежде всего: фактически не было возможности не вводить войска, это повлекло бы за собой межнациональный конфликт на территории России. В той же Москве огромные диаспоры, и осетинские, и грузинские. Это не шутка, это Кавказ, где за сына и за брата — кровавая месть. Нельзя было ни в коем случае играть в эту игру. Так же, как и в Абхазии – несчастная же республика! Ничего не строится, многое до сих пор в руинах. Например, бывший прекрасный санаторий Союза кинематографистов. Дома, где жили грузины… Никто строить не может, вкладываться не хотят. А из-за чего? Из-за того, что зачистку хотели произвести и произвели в обратную сторону. Мне кажется, что можно было решить все вопросы иным путем, путем переговоров, не нагнетая, и, России надо всегда помогать переговорному процессу. А сейчас мне не очень нравится ситуация с Украиной, не потому, что я по фамилии Мирошниченко, просто считаю, что решать проблемы с соседями надо последовательно добром. Например, я сильный человек, у меня коллектив. Они слабее меня, я для некоторых как отец. Я могу и жестко что-то от них просить, но если я иногда не буду им помогать добром, какими-то поступками, то у них из рук все будет валиться; а потом – они могут испугаться, уйти с работы, обидеться на всю жизнь и сделать мне зло, потому что я сильнее их. И так же если мы сильнее наших соседей географически, сильнее, потому что у нас природных ресурсов больше, мы должны своих соседей привлекать, зазывать. Много ли мы сделали таких поездок на Украину, которые могли бы показать, что мы хотим мира? Только Святейшие Патриархи ездили – сначала Алексий II, потом Кирилл — с акцией мира. Нужно и политикам поехать, поговорить с элитой, призвать к добру, компромиссу, к любви, потратить время, организовать пару-тройку совместных культурных проектов. Если мы действительно считаем, что колыбель Православия на территории России – в Киеве, то почему бы не поубеждать людей?! Съездить во Львов, найти общий язык с Западной Украиной, объяснить, что мы не собираемся больше никого там расстреливать, убивать. Не нужно доводить до глупости. Почему мы всегда выступаем в стиле: «мы приедем и вам наподдаем», в Крыму, например? И к Грузии надо как-то двигаться, убеждать элиту, напоминать о том, что мы все-таки православные братья.

В ХХI веке человечество начало двигаться к открытому, общему миру. А открытый мир – это радуга, оркестр, а не казарма…

Общество без любви уже не жалко
— Кажется, в вашем фильме нет грузинской точки зрения. Это странно для непропагандистского документального кино…
— Грузинскую точку зрения услышали во всем мире, некоторые люди из грузинской культурной элиты высказывались в том роде, что всех русских надо поставить к стенке. А Гергиев говорит о мире. Он что, с оружием приехал? Он приехал дать концерт, который поставил бы точку, призвать к миру; более того, он несколько раз говорит, что у него грузины друзья, грузины в оркестре, родственники – грузины. Он спрашивает: как мы потеряли эту дружбу, как мы попали в эти сети ненависти? И у меня среди друзей грузины. Грузины – это высокообразованные люди, Грузия — одна из колыбелей христианства; страна выдающихся художников, кинематографистов, музыкантов. После телепоказа одним из первых мне позвонил грузин и поблагодарил за картину, он увидел, что этот вопрос в картине задан не только грузинам, но и нам. И, вообще, больше звонили из-за границы: и политики, и крупные бизнесмены, это их встряхнуло. Мне кажется, что мой фильм – это призыв к миру, он против войны, против борьбы за «кольцо Нибелунгов», которое нас отталкивает от Бога, от любви, от сострадания. И ради чего? Ради того, чтобы нефтепровод тек в одном или другом месте? Ради того, чтобы горстка людей, которая живет хорошо, жила бы еще лучше? Общество сейчас достигло грани – как бегун, который бежал-бежал сломя голову, и вот начинает рвать финишную ленточку – за которой начинается общество без любви. Тот мир, который уже не жалко. Война – это как раз отсутствие любви, неумение любить ближнего. Я об этом делал фильм и, мне кажется, об этом говорит Гергиев: о неумении любить ближнего, неумении жить по соседству.

— Такое впечатление, что этот ваш фильм опять часть какого-то нового большого проекта…
— Гергиева мы будем снимать дальше, мы с ним договорились. Я хочу сделать несколько портретов моих сверстников, которые по своему таланту могут достойно представлять Россию в мире. Необязательно людей искусства… Раньше я снимал людей старшего поколения: Астафьева, Солженицына, Жженова, Юза Алешковского. А сейчас мне интересны мои сверстники, способные мыслить и делать большие дела. Гергиев – первый такой герой: он и мыслитель, и сильная личность, есть о чем рассказать. Он человек еще более замкнутый, чем Солженицын, но во время этих съемок он открылся, ситуация подтолкнула. Он не побоялся потерять международные контракты и поддержать Осетию и Россию. Я тоже, может быть, что-то потеряю, за то, что я сделал эту картину, но мне не жалко, потому что я шел вслед за большим художником. У него нет цели обогатиться за счет искусства. Он может построить концертный зал для Мариинского театра – не своего имени, не для себя. Вы когда-нибудь слышали о замках, которые он покупал? Никогда не услышите. Они ему не нужны, он в квартире-то редко бывает, гостиница – его замок. Гостиница – аэропорт, аэропорт – гостиница… Я очень рад, что этот замысел – портреты сверстников — начал с него: задана планка для будущей работы. Это попытка найти в России тех людей, которые удерживают мир. Удерживают от пошлости, от злобы, от нелюбви. Таким был Солженицын. Таким был — я уже снял его – иркутский издатель Сапронов. Последний вопрос, который я ему задавал – что такое смерть; он мне рассказывал, и через три дня после окончания съемок умер, умер, не пережив того, что увидел в нашей совместной поездке по Ангаре и Енисею, не выдержало сердце.

— А что вы увидели? Затопление деревень?
— Самое страшное – не разрушение деревень, самое страшное – это духовная гибель человека: он становится усредненным, просто потребителем телевидения. Символ «вера, надежда, любовь» модернизирован. Живут по принципу: вера должна быть, но декоративная, надежда должна быть, но лишь на то, что машина будет мощнее, квартира – шире, шмотки – дороже.… А любовь — мы сейчас даже не можем представить, что бывает настоящая, истинная любовь. Любовь к родителям и любовь к стране сейчас более сухая, к Богу потребительское отношение. Квартира становится дороже дома. Люди живут в доме на Ангаре, а хотят жить в квартире, в сотах. Во всем мире стараются строить дома, а мы продолжаем лепить эти соты и лезть с ними в поднебесье, как будто земли не хватает. Человеку в этом сотовом состоянии наплевать, что все затопится. Его довели до такого состояния всяческими экспериментами идиотскими. Мне кажется, что нужно нам опять учиться любить, переступить от звериного состояния к человеческому, учиться быть народом, а не населением. Мы стали народом, когда во время нашествия Наполеона выбрали, что в наших храмах не лошади будут стоять, а будут люди молиться.

А сейчас мы меньший народ, чем граждане Уэльса, чем литовцы. Знаете, когда народ кончился? Это началось задолго до Горбачева: вот не надо ничего, тащи с завода гвоздь, катушку ниток, деталь с «ЛогоВАЗа» и ты будешь счастлив. Тащи, укради, чтобы жить лучше. Элита давно стала фальшивой и деградировала. Я помню детей обкомовской элиты – они все жили только ради того, чтобы им диски или джинсы привезли из-за границы. Веры там не было никакой — ни в светлое будущее, ни в светлое прошлое, разве что в возможность когда-нибудь уехать куда-нибудь в Ливерпуль. Когда стало ясно, что лучше разрушить империю Советов, но получить кусок недвижимости на руинах – в этот момент все и началось. Это деградация продолжается почти тридцать с лишним лет, она породила уже несколько поколений – обманутых, развращенных… Слава Богу, что Церковь борется против этого, там были и есть порядочные люди, которые положили жизнь на то, чтобы сохранять общинную нравственность. Этот труд нельзя бросать сейчас, я чувствую, как ослабевает эта подвижническая часть деятельности Церкви – борьба за души тех, кто себя еще считает народом. Иначе российский народ будет рассеян — как население. Потому что население не имеет своей территории, его можно передвигать, переселять.

Беседовал Андрей КУЛЬБА