Коллеги, я умираю. Или отравился

Неудобно беспокоить

Первый день думал, что отравился. Написал в рабочий чат: «Так, я умираю. Ну, или отравился» и ушел домой. Думал, что остроумно пошутил, оказалось, нет. По дороге меня мутило, рот наполнялся слюной, как будто сейчас стошнит. Останавливался подышать. Дома выпил угля, сел за компьютер и вроде отвлекся, полегчало. Нашел в кровати удобную позу и заснул.

Второй день легче не стало, ну, видимо, серьезно отравился. Еще угля, кишечный антисептик, под вечер уже так плохо, что выпил обезболивающее. На третий день стало сложно сконцентрироваться на своих мыслях из-за боли и ощущения, что в животе давит, и мне очень плохо. Все-таки загуглил симптомы аппендицита. Померил температуру – есть. Живот надавить и резко отдернуть руку – да, больно. Конечно, бывает, что прочитаешь про рак и у тебя по всем симптомам рак. Но очень уж больно, и надо что-то делать.

А что делать, куда бежать? Стал искать, как записаться и к какому врачу, и параллельно воспользовался проверенным методом – звонок супруге.

– Ммм, у меня, кажется, аппендицит, как в больницу уехать?
– Вызывай скорую, это самое простое.

Мне неудобно по пустякам бригаду гонять, там же жизни спасают реально, а не больные животы возят, скажут, симулянт. Но как представил, что сейчас надо где-то куда-то записываться, а потом ехать, стал звонить. Не смог сразу найти телефон скорой – 03 теперь не работает, 112 долго не берут.

Нашел, позвонил, ответил на вопросы про живот и услышал: «Ожидайте». Стал собираться в больницу, мысли путаются, куда положил телефон? Вот же он, на полке – подсказывает сын. Собрался, положил рюкзак на кровать и лег рядом, скрючился как-то, стоять уже не могу. Пишу маме, жене и на работу. Не с первого раза получается.

Скорая приехала через восемь минут, два молодых фельдшера – девушка и парень. Поставили желтый чемодан, девушка стала щупать живот, а парень остался у дверей и задумчиво наблюдал, иногда подсказывая напарнице. Тут болит, а вроде и тут болит. Тут тянет, вот так больно, но терпимо. Хмм. Парень решительно подступает и двумя пальцами в синей перчатке с первого раза глубоко давит, это неприятно, потом резко, нет, РЕЗКО отдергивает руку.

–АЙ, БЛИН!

–Больно?

– Да!!!

– Контрольный. Собирайся, поехали с нами.

В скорой

В скорой болтаю с врачом, чтобы как-то отвлечься. Не знаю, куда себя деть. Взял пакет, чтобы не пачкать машину рвотой. Хочется кричать, плакать, бить во что-то, лишь бы не болело, выступили слезы.

Плакать перед девушкой неудобно. Трясу ногой. Плохо. Больно. Я умираю? Сознание немного раздваивается, и одна часть нервно травит байки и шутит, чтобы переключиться. Вторая уже отстранилась и думает о том, что у меня была хорошая жизнь, умирать не жалко. Помолился.

«Потерпи немного, почти приехали». Ленинский, заезжаем под шлагбаум, встаем у железных дверей с табличкой «приемное отделение», на улице уже темно. В комнате яркий свет, врачи в кроксах и форме с героями комиксов. Страдальцы всех мастей ждут своей очереди в зале. На скоропомощном сленге, слышал, называют «волчьей ямой».

Женщина лежит на каталке в одежде и прижимает к груди сумку. Человек не славянской внешности сидит, опустив голову, с него не спускает глаз полицейский с пистолетом. Карикатурная пара, очень худой юноша и плотная невысокая дама, которая за него все решает, а он ходит следом с виноватой улыбкой. Люди разглядывают друг друга – у кого что.

Миловидов! Это я. Полис, паспорт, анализы. Бригада скорой передает меня больнице, прощаюсь, благодарю. Пальпируют. У меня уже от любого прикосновения к животу рефлекс выработался, дергаюсь, как от боли, потому что боюсь, что будет больно. И долю секунды непонятно, тебе больно или щекотно. Рентген, раздеться, крестик в рот, повернуться, не дышать. УЗИ, темная комната, водят аппаратом по животу под разными углами.

– Ай, тут больно (хватаюсь за руку узиста).
– Понимаю, надо потерпеть.
– Что там?
– Аппендицит.

Обратно в приемное, залезаю на каталку.

– На операцию согласен?
– Я правильно понимаю, что никаких вариантов без операции нет, и мне просто будет все хуже, и потом я умру?
– В целом, да.
– Согласен.

Второй врач, молодой и лысый в круглых очках, похож на моего одноклассника, говорит готовить операционную. Давно болит? Три дня? Качает головой.

– А чего ждал-то так долго?
– Не хотел беспокоить по пустякам.
– Когда ели, пили в последний раз?
– В час дня сегодня одну ложку каши.

Сестра говорит раздеваться. В каком, простите, объеме? Догола. Тогда можно простынку? Принесли, я при сестре раздеваюсь и под простынь, меня трясет от холода, смотрю в потолок, яркий свет. Сестра закрывает окно, чтобы я не мерз, после чего приносит бритву, приспускает простынь, смотрит, говорит: «Так, понятно». Бреет низ живота.

Звоню супруге – если не увидимся, то я люблю вас, у меня была хорошая жизнь, спасибо. Замуж можно после траура. Слушай мою маму, она хорошая. Простите меня, в чем виноват. Хотя никаких тайн нет, ты все знаешь. Пришел санитар, едем в оперблок.

Лязг дверей, лифтов, пожилая ласковая лифтерша. Поднимаемся наверх, над головой проплывают лампы, как в кино. Всегда хотел покататься на каталке больничной. Поставили, подходят операционные сестры. Открывают операционную и завозят.

Туда и обратно

Будничного вида комната желтого цвета и какого-то советского вида. Ну, разве что оборудование и потолки повыше. Играет Fatboy slim. Переползаю на операционный стол, как на алтарь. Привязывают ноги. Если я тут умру, будет очень заурядно. Слышу голос сестры: «Почему мне одни старики достаются, а вам молодые?» Отшучиваюсь, приходите к нам, тут сейчас тоже будут молодые. Анестезиолог представляется. Аллергий нет, операций не было.

Сообщаю ему, что сейчас они познакомятся с моим богатым внутренним миром. Это ничего, отвечает, главное, чтобы после операции не пришлось с ним знакомиться. Меня просят уже сбавить градус веселья, но я отвечаю, что это нервное и это лучше, чем плакать.

Мне и больно, и страшно, и холодно. «А что, можно и поплакать, ничего такого тут нет», – отвечает сестра.

Операционная бригада, 6 человек, обступает стол. Анестезиолог говорит: «Начали». Вводят в катетер что-то из шприца.

– Это наркоз, сейчас будет странное чувство, не пугайтесь.
– Спасибо, так намного спокойнее. Я даже когда у дантиста сижу, прошу, чтобы мне все рассказывали.

Дает ручку держать. Я говорю, давайте, а еще считать буду. Один, два, лицо теплеет, становится трудно сфокусировать взгляд на потолке. Сколько я смогу досчитать? Три. Наверное, до двадцати. Четыре? Не может же так быстро выключать. Пяаапбрррвзжжжж…

Кадр из «Матрицы», когда Нео в горло проваливается жидкое стекло зеркала, и его крик переходит в компьютерный синтетический звук. Кроличья нора. «Интерстеллар», полет через измерения. «Космическая одиссея 2000», полет через цветное гиперпространство. Меня нет. Чисто технически это так, я умер, перестал дышать, но сердце бьется, ведь за меня дышит ИВЛ. Открой двери, Хал.

Я снова есть? Мне тепло, хорошо, как в теплой ванной, первобытное состояние. Меня отвратительно и жестоко будят и тащат из теплой воды. Что ж вы делаете, гады? Я не выспался, на улице зима и темно, а меня будят в школу. Я всю ночь пил и только-только прилег, имейте совесть.

Пытаюсь выскользнуть обратно в ванну, снова тянут, понимаю, что там больно, плохо, требуют «просыпайся, просыпайся!» Жестокие люди, за что вы так со мной? Вытащили. Я снова живой, дышу самостоятельно.

Тело разбито на тысячу кусков, больно, больно, плохо, верните, нет, больно. Я беспомощен, могу только слабо стонать, плачу от бессилия. Умоляю, помогите, мне больно, больно, пожалуйста, умоляю, не надо. Помогите, больно, плохо, пожалуйста, больно. Кажется, кто-то меня погладил по голове? Сказал, что сейчас будет легче? Вроде бы да, это хотя бы стало терпимо, а не так, что лучше умереть.

Мы едем, каждая неровность отдается болью в животе, я отвечаю стоном. Как иголка по пластинке, озвучиваю весь больничный рельеф. Стоп, мы не едем. За окном ветер шелестит листьями, какая-то комната? Постепенно начинаю осознавать себя. Не могу пошевелиться и посмотреть, здесь кто-то есть? Чувствую, что я не один. Спрашиваю: «Где я? Что со мной?» В ногах кто-то сидит. Зову, не отвечает. «Скажите, что со мной?» Человек в ногах, кажется, встает и молча уходит.

Я все понял

Проснулся внезапно уже полностью в сознании. Да, я в палате. На кровати. Болит, но терпимо. Лучше, чем эти три дня. Помню, кто я и где я. В ногах никого, там стена сразу, но сверху кто-то шевелился, не могу посмотреть. За окном московская ночь. Здравствуйте?

Сосед Саид, тоже только что с операции. Зонд мешает спать, дотянуть бы до утра. Разговариваем, кто как сюда попал, он тоже не может встать или пошевелиться. С разговором как-то полегче. Светает. У меня в животе трубка и на ней мешок. Живот толком не видно, но, кажется, забинтован, крови нет. Я живой, меня спасли, все хорошо.

Утром не понимаю, можно ли вставать, ходить, пить? Сестра говорит, что это все к доктору, но никто не приходит. Кричать «сестра» неудобно. С большим трудом все-таки сажусь, собираюсь с силами и встаю. Я еще голый, вещей нет. Обернувшись простыней босиком шаркаю в коридор, боюсь упасть.

Врач просит принести мне вещи, «пока я всех пациенток не распугал своим видом». Пить можно, но по чуть-чуть, ходить тоже, вечером можно будет есть. Мне удалили отросток, он был воспален, выполнили лапароскопию. «Сделали все очень хорошо». Киваю, и так же печально скрючившись, медленно шаркаю обратно, волоча за собой дренаж и простыню.

Вечером начал ходить по совету врача. Попил воды осторожно, потом и супа. Кашлять или смеяться больно. В туалет больно. Вставать долго и больно. Шевелить прессом страшно, поднимаешь себя руками и ногами. На перевязку дойти не смог, стало плохо и вернулся лежать в палату. Принесли вещи. Оделся. Поужинал уже полноценно, понемногу возвращается аппетит.

На следующий день зонд вынули! Сначала, правда, лезвием обрезали, где к нему кожа приросла, уже потом тянули из дырки. Больновато, 4 из 10, но больше страшно, старался не смотреть.

Еще сказали «красивому парню – красивую перевязку», действительно, все очень аккуратно. Хожу, ем, выпил кофе с грушевым сиропом в кафе внизу.

Выписали. Шел по летней улице, было очень странно, я не волочу ноги, нет мешка в руке. Странно, что из больницы можно просто так взять и выйти обратно в жизнь летнего города. За три дня полная деградация из силы в несамостоятельность, немощь и страдание и обратно. Отдал 6 кг веса. Вся жизнь в миниатюре, очень поучительно.

Низкий поклон 64 ГКБ (им. Виноградова), врачу Александру Михайловичу Леонович, операционной бригаде, сестрам первого хирургического отделения, бригаде 4 подстанции СМП. Спасибо, что спасли мне жизнь, трем детям – отца, жене – мужа. Я все понял и обещаю исправиться.

Коллажи Татьяны Соколовой