Киевский хоспис: один

Читать предыдущую историю

Он был из первых моих больных в Киеве. У нас еще не было палат. Да и ничего не было.
Святошино — место, которое обслуживает хоспис — полно пятиэтажных панельных домов желтого цвета. Там грязные подъезды и неистребимый запах , замешанный на моче и кислой капусте. На пятом этаже жил Серега. Еще его звали Серьгой. Тридцатилетний парень, жена бросила, с дочкой видится раз в три недели. Они боялись заразится от него. Раком. Об этом мне сказала мать Сереги на кухне. Плакала. Просила взять куда-нибудь в больницу, потому что характер у него стал невыносимым. Он был зол на весь мир, на здоровых и благополучных, на женщин, включая мать, на друзей, которые не приходили, оттого. что он откашливал мокроту с плохим запахом. Он не мылся и не брился много дней.
Ел, как едят бомжи иногда — складывая первое и второе в одну тарелку сразу.
В его комнате была одна икона. Николая — Чудотворца. Когда я вошла в первый раз, он эту икону демонстративно повернул к стене. Я нарушила его пространство. Он не собирался делить его со мной.
Диван, относительно чистое белье, три одеяла — он мёрз всё время. Табуретка с тарелкой и стаканом воды. Пепельница с водой на дне и тремя размокшими окурками. Поллитровая банка с кровавой мокротой на дне.
На полу — вытертый ковер. На стене — ковер целый. Мать подарила на свадьбу. Три журнала. Пачка газет с кроссвордами.
Под диваном — бутылки из под вина.
«Я пью по стакану, когда болит сильно».
Это было его «Здравствуйте».
— И помогает?
— Нет, не помогает. Вы кто вообще ?
— Я доктор.
— А… А у нас денег нет больше. Мать последнее отдала. А еще я алименты плачу. Дочке. Так что говорить нам не о чем.
— Бесплатно.
— Дожил. Вы что, баптистка?
— Нет.
— Так чего надо?
— я Вас осмотрю и попытаюсь помочь.
— А сдохнуть Вы мне не можете помочь. Я хочу этот мир покинуть. Поможете?
— Нет.
— Тогда — в сад.
Он хрипло засмеялся и закашлялся надолго.
Сплюнул в банку и показал мне.
Взяла банку в руки — он вместе со мной заглянул в содержимое.
— А это кровь?
— Да.
— Плохо.
Он сел, попробовал закурить, но передумал. Крутил в желтых пальцах сигарету и крошил табак на одеяло.
— Ну что, на ты? — спросил.
— Давай.
— Че делать-то надо? — обреченно так спросил, я даже интонации помню. Наверное, так спрашивают ментов, или захватывающих в заложники.
— Ничего. Я сама. Дыши как обычно, я послушаю.
Худой. Слева дыхание проводилось, справа — тишина. Правого легкого уже не было. Осмотрела. Все было очень плохо.
— И что скажешь?
— Давай обезболимся, и от кашля тебя найдем что — нибудь.
— Поможет?
— Да. Должно помочь.
— Врёшь.
— Почему?
— Все врут.
Отрицать не имело смысла. Говорил он правду. Это я его обманывала.
Дала лекарства, вызвала на себя районного онколога, чтобы выписал ему обезболивающие.
— Я буду тебе звонить.
— Ага, будешь.
— И послезавтра я зайду снова. А ты или мама скажете помогает или нет.
Он не ответил.
— До свидания, Серега.
В ответ — ни звука. Я пришла к нему через день. Он побрился и вымылся. Бутылка стояла на табуретке. Банка с мокротой была прикрыта салфеткой.
— Здравствуй, Сергей.
— Ты не бросай меня.
— Не брошу.
— И сестры твои, пусть приходят.
— Хорошо.
— Только не бросай меня.