В Центре социокультурной анимации «Одухотворение» занимаются танцами, театром и вокалом с самыми тяжелыми инвалидами – людьми с различными формами эпилепсии и задержками в развитии, олигофренией, ДЦП, инвалидами-колясочниками. Для чего это нужно и о том, каких результатов добиваются, мы в рамках проекта «Кто есть кто в благотворительности» поговорили с директором центра Леонидом Тарасовым, для которого не существует диагноза «необучаем».
– Чем отличается танцевальная реабилитация от просто занятий танцами? Например, у здорового, никогда не сталкивавшегося с этой проблемой человека, может возникнуть вопрос: зачем умственно отсталому человеку учиться танцевать, что это ему дает?
– В отличие от спортивных и вообще от любых танцев танцевальная реабилитация связана не столько с физической составляющей, сколько с духовной, эмоциональной. Я вообще пришел к выводу, что это большая иллюзия нашего общества, что инвалидам больше всего нужно лечение и физическая реабилитация. С моей точки зрения мы все немного загипнотизированы медициной и соцзащитой. Мы привыкли мыслить в русле сложившихся стереотипов о том, что инвалиды ущербны, что им нужна помощь, что их необходимо лечить. Это все, конечно, правильно и нужно, но это рамки, из которых мы не можем выйти.
А инвалиды – это живые люди, которые могут жить, используя те возможности, которые у них есть. И более значимая, с моей точки зрения задача, это создание необходимых условий для их полноценной душевной жизни. И весь мой опыт работы, а работаю я с ребятами-инвалидами уже более 13 лет, доказывает это.
– То есть, грубо говоря, нужно не пытаться исправить неисправимое, а работать с тем, что есть?
– Именно. Инвалидность – это факт закрепления некоего хронического заболевания, вылечить которое либо крайне сложно, а чаще всего просто невозможно. И то, что раз в год они проходят самую дорогую реабилитацию, для тех же ментальных инвалидов редко что меняет.
Кардинально меняется ситуация, когда для инвалидов создаются условия для полноценной и качественной жизни 12 месяцев в году. Вот это влияет очень сильно не только на сознание, но и на самочувствие.
Но сил государственных специалистов тут явно недостаточно. Это задача слишком масштабная и объемная, и это вообще изначально не задача государства. Чтобы вовлечь инвалидов в духовно-социальный пласт жизни, нужно общество, нужны люди, волонтеры. Более того, если бы общество у нас было более терпимым, милосердным, то такая мощная система социальной защиты инвалидов была бы уже не нужна. Чем общество равнодушнее, тем больше средств нужно государству, чтобы компенсировать это равнодушие. А ведь инвалиды тоже могут помогать обществу.
– Чем же инвалиды могут помочь обществу?
– Сейчас вокруг очень много потерявших жизненные и нравственные ориентиры людей. И вот такое волонтерство – бесплатная работа за «спасибо», причем очень искреннее «спасибо», от людей, которые действительно очень нуждаются в помощи, может вернуть людям понимание чего-то главного в своей жизни. Мы сейчас живем в мире каких-то симулякров. Люди сидят в офисах или за прилавками и годами делают и продают то, что на самом деле никому не нужно. А вот когда ты приходишь к человеку и в течение часа с ним чем-то занимаешься, и видишь, какие у него глаза, как он рад – вот это та ценность, которую ты лично ощущаешь.
– Как же привлекать людей? Как донести до них то, что, работая с инвалидами, они, возможно, обретут новый смысл жизни?
– Должны быть крупные волонтерские организации, которые создавали бы целые программы, проводили яркие интересные мероприятия, не для своего пиара, а для того, чтобы людям было интересно туда приходить.
Преодоление изоляции – вот для чего работает центр
– Как у вас вообще появилась идея создания центра «Одухотворение» и когда он был создан?
– Центр был создан в 2002 году, нам уже 11 лет. Хотя сама идея появилась у меня еще в 1999 году. Началось все с того, что я пришел работать в общественную организацию инвалидов в Рязани, чтобы работать там именно с молодыми людьми-инвалидами. Я все больше и больше стал погружаться в эту тему, хотя на тот момент очень успешно занимался спортивными бальными танцами. Танцами я продолжал заниматься даже когда переехал в Москву. Параллельно я завершил свое обучение в Рязанском институте культуры, защитив диплом по теме «Социокультурная анимация инвалидов». В Москве окончил аспирантуру Московского государственного университета культуры и искусств, а в 2005-ом году – кандидатскую диссертацию по теме «Формирование жизненной устойчивости инвалидов в процессе социокультурной анимации в учреждении культуры».
Но мне не хотелось просто вести какие-то отдельные занятия для инвалидов. Поэтому проработав в Москве в ряде организаций для инвалидов и поняв, что возможностей для реализации моих идей в этом месте нет, я решил создать свой центр.
– Откуда вы взяли стартовые средства на создание центра?
– Это был порыв души. Средств на тот момент, естественно, никаких не было. Я сам был практически нищим, потому что учился в аспирантуре и одновременно продолжал заниматься спортивным бальным танцем. Но для первых шагов, для регистрации фонда средства особо и не были нужны. Это уже потом, когда мы начали развиваться, понадобились деньги.
– Как вы нашли помещения для занятий? Ведь аренда стоит немалых денег.
– Когда я приехал на учебу в Москву, я еще совершенно ничего не знал: ни о том, что такое НКО, ни о профессиональной работе с инвалидами. Просто у меня было огромное желание с ними работать. И я бегал и искал. И мне повезло. Однажды я позвонил в Дом культуры «Надежда» – это специализированное учреждение Департамента культуры города Москвы, находящееся в Новогиреево, – и познакомился с его директором, замечательным человеком – Медведевой Людмилой Борисовной. Мы с ней пообщались всего раз, но сразу поняли, что очень близки друг другу по нашему мировоззрению и целям. Я пришел в «Надежду» сначала преподавать бальный танец и был некоторое время сотрудником, начал вести анимационные занятия с инвалидами. До этого у них проводилась аэробика для инвалидов и дискотеки.
– Объясните, пожалуйста, что означает термин социокультурная анимация и как этот термин связан с инвалидами.
– Анимационная работа с инвалидами отличается от развлекательной и культурно-досуговой тем, что она предполагает не только развлечение и отдых, но затрагивает развитие человека комплексно. Специалисты-аниматоры создают некое благоприятное пространство для того, чтобы человек-инвалид мог себя в нем проявить. В нашей работе есть и педагогика – ведь мы же учим людей танцу. Но есть много и от психологии, потому что наша цель работать с человеком эмоционально, чтобы он раскрылся и пошел на контакт и далее уже начал развиваться сам. Причем в нашей работе важны не психологические приемы, потому что большинство людей не хотят видеть перед собой психолога. Тут важна искренность, душевная теплота, заинтересованность в общении преподавателя, волонтера с инвалидом. Не важно, чем ты занимаешься в жизни, важно, что ты за человек, как ты влияешь на человека через общение с ним. Потому что люди-инвалиды приходят к нам именно погреться душой, а не на прием к психологам.
– С какими инвалидами вы занимаетесь и сколько их у вас?
– Сейчас в центре только танцевальной реабилитаццией занимаются 60 инвалидов. Большей частью это люди с различного вида интеллектуальными нарушениями, причем очень тяжелыми нарушениями: тяжелые родовые травмы, серьезные задержки в развитии, эпилепсии, различные формы олигофрении. Есть люди и с ДЦП, и инвалиды-колясочники. Больше всего мы востребованы инвалидами ментального характера.
– Приходят ли к вам люди с приобретенной инвалидностью, например, после травм?
– Такие инвалиды к нам практически не приходят. Мы в основном работаем с инвалидами детства. Дело в том, что инвалидам после травм нужна совершенно иная помощь. Мы занимаемся тем, что социализируем людей, которые до этого вообще мало с кем общались. А инвалидам после травм не нужно социализироваться или учиться общаться, у них в этом уже большой жизненный опыт и есть круг общения. Просто они были из него вырваны своей травмой.
– Я так понимаю, вы в основном работаете с молодыми людьми?
– Да, у нас две возрастных категории инвалидов – от 18-ти до 35-40 лет и от 7-ми до 18-ти лет. Дело в том, что молодые люди и люди среднего возраста с инвалидностью зачастую оказываются в гораздо более сложной ситуации, чем инвалиды-дети или пожилые люди. С детьми государство еще как-то занимается и уделяет им внимание – есть школы, есть замечательные места, где с ними работают и общаются. Пенсионерами тоже более или менее занимаются социальные службы. А вот инвалиды среднего возраста, с их стремлением жить, самореализовываться как раз остаются за бортом. Причем такая сложная ситуация не только в России, но и во всем остальном мире. У них нет никого вокруг, кроме родных. А у некоторых и родных-то нет.
– Первоначально в вашем центре все начиналось с занятий танцами?
– Поскольку я профессиональный танцор, мне было проще и ближе начать с танцевальной интеграции инвалидов. Но танец здесь не цель, а всего лишь средство, средство для общения.
У нас никогда не было установки на то, что мы такие гениальные – инвалидов танцевать выучим. Конечно, и в нашем центре мы учим инвалидов танцевать, по-настоящему, хотя и по специальной адаптированной программе. Но эта задача не является главной. Преодоление изоляции, нахождение друзей, чтобы человеческая душа питалась впечатлениями, эмоциями, без которых она погибает, – вот для чего работает центр. Ведь как бы мы не лечили инвалидов, какие бы курсы реабилитации они не проходили, одно это не поможет. Человек существо духовно-социальное, ему необходимо духовное общение, именно оно его лечит. Поэтому мы создаем условия для того, чтобы человек мог проявить свой творческий потенциал, нашел друзей, способных его поддержать, а все остальное уже происходит само собой, без нашего участия.
– Какие сейчас у вас занятия помимо танцев?
– Кроме танцев у нас есть свой театр, изостудия, вокал. Есть даже своё периодическое издание «Луч Фомальгаута», где ребята публикуют свои стихи, рассказы и другие литературные работы. Естественно мы проводим различные мероприятия. Сейчас, например, проводим Международный благотворительный фестиваль инклюзивного танца.
– Где сейчас базируется Центр «Одухотворение»?
– Около 8 лет мы существовали при центре «Надежда». Затем начали расширяться. Сейчас большая часть занятий проводится в муниципальном учреждении «Спортивно-досуговый центр «Вешняки», где замечательные паркетные залы для танцев. Там проводятся занятия по танцам на колясках и с ментальными инвалидами, инклюзивные занятия, театральные занятия и волонтерские мастер-классы. Вторая площадка также расположена недалеко – это Дом культуры «На Вешняковской». Там проводятся такие же занятия. Просто в одном месте мы уже не помещаемся. Да и люди просто не выдерживают такое количество инвалидов в одном здании, поэтому, чтобы не возникало проблем, мы стараемся не концентрироваться в одном месте.
– А какие могут возникнуть проблемы?
– Например, некоторые сотрудники учреждений или просто посетители начинают некорректно себя вести по отношению к этим людям, высказывают свое недовольство. Правда, в тех местах, где мы работаем сейчас, к нам хорошо относятся. Но мы уже научены горьким опытом, поэтому стараемся не перегружать одну точку, а проводим наши занятия в нескольких местах.
– Вы эти помещения арендуете или это ваши собственные?
– По закону, государственные учреждения, дома культуры и спорта, не имеют права забесплатно пускать нас к себе, только за арендную плату. Но такая аренда для нас совершенно не подъемна. Волонтеры приходят работать к нам бесплатно, денег за занятия мы тоже не берем – нам просто не с чего было бы платить. Слава Богу, что люди это понимают и руководство перечисленных мной центров идет нам навстречу.
А собственного помещения у нас нет до сих пор. И даже распоряжения правительства Москвы нам не помогли. Несколько раз Швецова подписывала распоряжение о выделении нам помещения, но воз и ныне там. Причем есть распоряжение, но Департамент имущества города Москвы его просто не исполняет. И такая ситуация не только у нас.
У нас есть идея организовать в центре Москвы такую специальную танцевальную площадку, где мы могли бы вести работу с такими ребятами. И чтобы эта площадка работала постоянно – 7 дней в неделю и с утра до вечера. Но пока такой возможности у нас нет.
– Как вы договаривались с директорами досуговых центров, чтобы вас впустили без арендной платы?
– При желании и доброй воле руководства такие формы работы, можно организовывать во многих местах и привязывать к месту жительства инвалидов, чтобы люди из Тушино не ездили в Новогиреево. Не секрет, что многие государственные и муниципальные культурно-досуговые учреждения загружены только наполовину, а то и меньше. Когда мы к ним приходим, мы занимаем только те ниши, которые у них не заняты. К примеру, у нас занятия проводятся в основном днем – с 10-ти утра до 16-ти часов. А для здоровых людей занятия начинаются, как правило, вечером, после школы и работы. Получается, что это удобно всем: инвалидам, которым просто хочется заниматься и им все равно, в какое это будет время; нам, так как мы не платим арендную плату; и даже директорам муниципальных учреждений: их помещения не стоят полдня без дела.
– А как вы ищете волонтеров?
– Люди сами приходят к нам. Мы создали сайт и ведем активную информационную работу. Присутствуем в соцсетях – Facebook и Вконтакте. Там мы активно общаемся переписываемся, и в том числе приглашаем к себе людей.
– Допустим, к вам приходит человек, который, да, осознал, что ему нужно как-то поменять свою жизнь. Но ведь не каждый человек может работать с инвалидами.
– Как такового фильтра у нас не существует. Мы никому не отказываем и не говорим: «Ты не подойдешь!» Отсеивание происходит само собой, например, на мастер-классах для волонтеров. Туда мы зовем всех. Любой может туда прийти, посмотреть, попробовать свои силы. Бывает ведь по-разному: кто-то приходит с большим энтузиазмом, но потом не может работать. А бывает наоборот: человек пришел просто из любопытства и вдруг он что-то такое для себя открыл, что заставляет его остаться и приходить к нам снова и снова.
На начальном этапе человек может быть просто ассистентом преподавателя. Или, если человек занимается танцем, то он может становиться в пару с каким-то инвалидом и с ним танцевать. Это уже помощь конкретному человеку. Или, например, он может быть куратором какого-то нашего проекта.
– Но какая-то подготовка для работы с инвалидами человеку все-таки нужна?
– Это только на первый взгляд кажется сложным. Мы во многом находимся в плену своих стереотипов. К нам приходят профессиональные танцоры, и они сразу встраиваются в работу. Человеку, который умеет танцевать, ему на самом деле все равно с кем танцевать – движения они и есть движения. Когда к нам приходят танцующие волонтеры, я просто провожу инструктаж, и люди очень быстро начинают работать самостоятельно. И сейчас у нас много очень сильных педагогов, у которых хорошие отношения с ребятами. Ведь танец – это универсальное средство для того, чтобы люди встретились и контактировали друг с другом. Он имеет ряд преимуществ перед тем же театром или изобразительным искусством. Театр – искусство более синтетическое, оно не всем доступно. Парами рисовать тоже нельзя, это индивидуальное занятие, а танец – он очень демократичен.
– Сколько у вас сейчас работает волонтеров и есть ли нехватка в них?
Сейчас в Центре работает три штатных сотрудника, включая меня, и около 200 постоянных волонтеров. А нехватка есть и будет всегда, и слава Богу! Во-первых, у нас очень много планов. Во- вторых, мы в принципе всегда так планируем наши мероприятия, чтобы нам не хватало людей и нужно было расширяться и звать новых. Ведь волонтеры – это не только средство, но и цель. Мы заинтересованы в вовлечении все большего и большего количества людей в свою деятельность. Главная цель анимационной работы – наладить взаимосвязь, взаимное духовное обогащение здоровых людей и инвалидов.
– Как проходят сами занятия с инвалидами? Как вы набираете группы?
– Набор у нас происходит в течение всего года. Есть разные по сложности группы. Начальная группа – реабилитационная, там новички и ребята с очень сложными диагнозами. В этой группе ребята вместе с педагогами и с волонтерами привыкают к обстановке, учатся слышать музыку, разучивают элементарные движения.
Если человек справляется и у него появился потенциал для роста, мы переводим его в более продвинутую группу. Еще дальше – уже инклюзивные танцы, то есть танцы инвалидов со здоровыми людьми, с танцующими волонтерами. Волонтеры выступают уже не в качестве помощников преподавателей, а в качестве полноценных партнеров по танцу.
– То, есть инклюзивный танец – это самая сложная ступень?
– Да, это уже более продвинутый уровень – совместное танцевальное творчество людей с инвалидностью и без инвалидности. Но инклюзивный танец у нас появился только в январе этого года. Как раз потому, что ребята доросли до него по своему уровню.
Могу сказать, что на данном этапе мы в каком-то смысле достигли потолка, потому что многие ребята уже могут танцевать самостоятельно. Конечно, в танце нет предела совершенству и шлифовать танец можно многие годы. Но определенного потолка мы все равно достигли.
– Тогда что же дальше?
– Для себя мы приняли решение, что наш следующий этап – это расширение инклюзивных форм танца, выход инвалидов из изоляции. Поэтому мы все-таки хотим сделать еще одну постоянную площадку в центре Москвы. Но все упирается в поиск места и аренду, то есть в материальную сторону.
– А помимо того, что ребята могут танцевать, есть еще какие-то результаты?
– Конечно, есть, и мы их видим каждый день. Когда ребята к нам только приходят, они похожи на ежиков. Все запуганы, зажаты, неуверенны в себе. А спустя какое-то время они раскрываются, свободно идут на контакт и не боятся этого.
У нас также своя эстетика на занятиях. Мы предъявляем требования к внешнему виду, к одежде – все должно быть красиво, и ребятам это нравится. В итоге они становятся похожими на нас, здоровых людей. Научаются общаться, выражать себя, перестают бояться людей.
Если, скажем, раньше за них все делали мамы – одевали их, говорили, куда идти и что делать, то благодаря постоянным занятиям ребята становятся более самостоятельными, сами начинают планировать что-то: «Сегодня я поеду сюда или одену вот это». Причем, наша цель не натаскать ребят, чтобы они как роботы что-то за нами повторяли. Мы все им объясняем, чтобы они понимали то, что они делают. Со временем это понимание все больше и больше развивается. Это, конечно, происходит не за один день, но все равно происходит.
И высший пилотаж – это когда мы делаем танцевальные ансамблевые постановки или ставим танцы, где ребята делают все сами, без какой-либо помощи волонтеров и педагога. Причем это танцы со сложными вариациями. Они сами выходят на танец, сами все регулируют, сами танцуют под музыку в паре. Обычные люди, которые смотрят на это со стороны, не всегда понимают, ценность того, что происходит. Для них более ярко – это танцы на колясках. Но это довольно просто по сравнению с танцами людей, имеющими тяжелые ментальные заболевания. Когда танцуют именно такие, ментальные инвалиды без чьей либо сторонней помощи и подсказок, без руководства – это высший пилотаж.
Есть и по-настоящему чудесные случаи. Например, к нам уже 11 лет ходит на танцы девочка с олигофренией, у которой был диагноз «необучаемая». У нее даже нет диплома о неполном среднем образовании. И вот спустя годы, проведенные у нас, я часто ловлю себя на мысли, что я сейчас с ней общаюсь, как с нормальным человеком. 11 лет назад я об этом даже и подумать не мог, что Танечка когда-нибудь сможет заниматься на занятиях сама без помощи и подсказок педагога, проводить для других ребят разминку, показывать движения, быть ассистентом педагогов.
– Получается, что то, что мы иногда считаем для человека приговором – слова «необучаем» – окончательным приговором на самом деле не является?
– Этой зимой мы проводили занятия, где обучали ребят очень сложным танцевальным шагам. Покажи эти шаги здоровому человеку и я уверен, что за час он ни за что не сможет их выучить и повторить. А Таня за этот час всему научилась. И родители, которые это видели, были просто потрясены, ее замечательная мама не могла сдержать слез. Это уже совершенно другая ступень развития. Но, конечно, все это результат колоссальной работы, которая требует терпения и сил, как от самих ребят, так и от педагогов.
А диагнозы – это во многом издержки системы, которая за главное берет набор признаков, а потом на их основании делает вывод – «необучаем». Мы считаем этот подход в корне неправильным. Нужно окружить человека условиями, которые помогут ему раскрыться. Мы не знаем, когда и как эти возможности проявятся, но они проявятся: человек может заговорить, если раньше не говорил, начать читать стихи, танцевать или просто найти друзей и стать более общительным.
– Откуда вы получаете материальную помощь на такие проекты, и, вообще, на какие средства существует центр «Одухотворение»?
– Нас поддерживает государственный «Фонд поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации», Союз волонтерских организаций и движений и другие организации, но их пока немного. Это организации, которые реально нам помогают.
Но, если честно, то мы все равно работает вопреки, а не благодаря, на грани наших возможностей. Да, есть государственные гранты, есть субсидии, но их все-таки недостаточно. Грантов очень мало, для России просто катастрофически мало, а конкуренция очень высока. Те средства, которые выделяются в виде грантов, они просто растворяются, как капли в море. Средний размер гранта 700 тыс. рублей. Ну что это для одной организации? А таких организаций много. Понятно, что государственные гранты не должны быть единственным источником существования НКО, но иных источников просто нет.
– А бизнес?
– Он пока не повернут в сторону НКО и благотворительности. За все время нашего существования от бизнеса мы не получили никакой помощи.
– Как вы думаете, почему?
– Мы, видимо, пока просто не доросли до понимания необходимости безвозмездно помогать людям. Лично у нас есть надежда только на представительства крупных зарубежных компаний у нас в стране, у них есть такое понимание. Сейчас мы через знакомых пытаемся как-то выйти на такие представительства. Но опять же – это все равно иностранцы, не наш бизнес. Например, я только недавно по поводу фестиваля переписывался со знакомой, которая работает в российском представительстве очень крупной и известной японской корпорации. Я написал им письмо с просьбой подержать, стать нашим спонсором. На что мне ответили, что могут дать нам 25-30 тыс. рублей, но с условием, если мы где-то у себя их пропиарим. Но это совершенно не наш формат, мы же не спортивный клуб. Я говорил со своей знакомой из этой же компании, чтобы она попросила российских топ-менеджеров переслать мое письмо в Японию, в головной офис. Лично я уверен, что японцы бы нам не отказали. Но знакомая мне ответила, что «маленькие русские не пойдут с этим письмом к своему иностранному руководству».
Мне кажется, очень метко и точно сказано – «маленькие русские». Мы пока по своему духовному развитию маленькие.
Так что на протяжении всех этих лет мы работаем и работали в основном за счет грантов и субсидий от государства и еще благодаря безвозмездной помощи волонтеров. В прошлом году наш бюджет был всего 1,5 миллиона рублей. На такую организацию – это очень мало, но мы стараемся максимально эффективно тратить эти деньги.
– И последний вопрос. Когда вы начали работать с инвалидами, вы были еще очень молодым человеком. Обычно в этом возрасте большинство молодых людей интересуется совсем другими вещами. Почему вы этим занялись? Что послужило толчком?
– Наверное, мой друг, который был и отается болен гемофилией. Мн всегда очень хотелось ему помочь, а он пригласил меня в Рязань, в местную организацию инвалидов, и там я увидел этих ребят.
А вообще, наверное, я просто должен был этим заниматься, я нашел себя в жизни. И ведь главное не то, что вот я, такой хороший, работаю с инвалидами, а то, что в этой работе я могу реализовать свой потенциал, навыки, то, что я умею. Сейчас я во многом завишу от этого центра, у меня нет другой работы, я здесь 24 часа в сутки, но мне это нравится. Моя жена мне помогает, она – замдиректора, и мы с ней стали уже как одно целое с наши центром.
