Как помочь беженцу: инструкция с комментариями

Что такое – синдром беженца? 

Руководитель Центра кризисной психологии, психолог Михаил Хасьминский:

Миллион людей – это примерно Воронеж или Омск. И этот миллион нуждается в еде, крове, но не менее – в адекватном отношении к себе и своей проблеме. Тысячи добрых людей откликались и оказали помощь беженцам: пускали их жить в свои дома, собирали деньги и вещи. А через некоторое время начинался конфликт, явный или скрытый. Сочувствие со стороны местных сменялось недовольством и осуждением, а беженцы еще больше  замыкались в своем кругу.

В чем же причина? В разнице менталитетов. Не поняв психологию беженца, оказать ему адекватную помощь будет непросто. Рассмотрим основные проблемы беженцев.

Посттравматическое расстройство психики. Беженцы, бежавшие из страны, где велись военные действия, почти поголовно (хотя и в разной степени) будут страдать посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Они в одночасье потеряли родину, дом, имущество, родных людей, работу, статус. Многие вышли прямо из зоны боевых действий, где рвутся снаряды, свистят пули, где убивают и умирают. То есть беженцы – люди с совершенно искаженной психологией в сравнении с человеком из благополучной, мирной жизни. Эта разница не всегда может быть очевидной, но она огромна. Поэтому судить беженцев по тем же правилам, что и людей мирной жизни, – невозможно.

ПТСР, по сути, – тяжелое заболевание, которое разворачивается с течением времени и сопровождается такими симптомами, как страхи, постоянное напряжение, неуверенность в себе, вина за то, что живы, а кто-то из знакомых и друзей мертв, приступы агрессивного поведения, чередующиеся с заторможенностью мышления и действий, навязчивые мысли и другими симптомами. Особенно страдают от ПТСР видевшие обстрелы и трупы дети.  Практически все дети, вывезенные из зоны боевых действий, уже будучи в безопасности, впадали в панику, услышав  резкие хлопки, увидев  в небе вертолет, и старались немедленно спрятаться.

Все это – нормальная реакция человека на ненормальные обстоятельства, но без специальной помощи выходить из ПТСР можно годами. Людям с ПТСР нужна эффективная реабилитация, но специалистов таких пока очень мало, а слаженной системы организации реальной комплексной реабилитационной поддержки нет совсем.

ПТСР характеризуется также психологическим инфантилизмом. Беженцы часто ведут себя, как маленькие больные дети. Это также нормальная реакция нашей нервной системы на травматичную ситуацию: мы как бы регрессируем в прошлое. Таким образом мы снимаем с себя ответственность за настоящее. Но, наблюдая такое поведение, – страхи, навязчивые мысли и агрессию, заторможенность, местные принимают все это за неуживчивость, лень, капризы, требовательность, не понимая, что это бессознательная помощь в утешении, поддержке и принятии. Допустим, больной ребенок попал в больницу – никто же не будет от него ждать выдержки и мужества, как от взрослого? Но местные-то видят перед собой взрослого человека и удивляются: почему бы не пойти работать, сделать хоть что-то в своем собственном лагере? А беженец обижается на всякую мелочь, жалеет себя, как ушибившийся ребенок гладит содранную коленку.

Отдельный пункт в ПТСР – кризис идентичности. Если раньше человек был кем-то определенным: шахтером, продавцом, учителем, имел гражданство, социальный и имущественный статус – то в мгновение ока он стал никем. В таком состоянии человек чувствует страх и неуверенность: имущества нет, жить негде, работы нет, будущее совершенно неясно. Люди полностью теряют представление о себе, о том, кто они, на что способны, поэтому никак не могут адаптироваться к новой ситуации. А местных это раздражает, они думают, что беженцы – такие иждивенцы, не хотят работать. Но если человек не был бездельником на родине, он в другой стране захочет работать, – но не может: он психологически парализован. И длится такой паралич в среднем не менее года.

Здесь также важно и место, откуда приехали беженцы. Например, если говорить об Украине, там народу уже в течение 24 лет планомерно буквально промывали мозги, меняя менталитет на крайне антирусский. А теперь им приходится просить и принимать помощь от «этих москалей».

Отсутствие условий для самореализации. У беженцев нет гражданства и законодательно обеспеченной возможности работать. Они не могут работать по привычной профессии. Они чувствуют, что не могут реализоваться, что влечет за собой пассивность и апатию. Это в свою очередь выливается в так называемые вторичные выгоды: когда человек ничего не делает, то первое время его это мучает, а потом он привыкает и даже находит плюсы. Делать ничего не надо, тебя кормят-поят, а ты можешь все время посвятить телевизору или компьютерным играм – отличный способ уйти от реальности с ее на данный момент нерешаемыми проблемами. Это называется социальное иждивенчество, но это   уже следствие проблемы.

Жизнь в маленькой, обособленной общине. Беженцев расселяют в большинстве случаев кучно, они общаются в основном друг с другом, и информационная среда у них достаточно своеобразна. Если говорить об Украине, люди идентифицируют себя с бывшими жителями этой страны. Им нередко свойственна агрессия по отношению к местным, которую они могут выражать и вербально: это вы виноваты! Это из-за вас война началась! Если бы вы не влезли, все было бы хорошо! Они кусают тех, кто помогает, а те, кто помогает, не понимают, почему их кусают. Те, кого укусили, жалуются на это дома, и их поддерживают – ах, они такие-сякие, неблагодарные.

Так разворачивается клубок недовольство и отношение к беженцам закономерно ухудшается, что дает им уже реальный повод не любить местных. Они все больше тянутся к своим и обособляются, местные начинают их отторгать, а значит, возможности адаптации и интеграции все меньше.

Конкуренция с местными на рынке труда. Далеко не все беженцы попали в крупные региональные центры, где худо-бедно вопрос с трудоустройством решить можно. Многие очутились в отдаленных уголках России, где и без них была конкуренция на рынке труда. Были случаи, что недобросовестные работодатели могли «кинуть» и без того обездоленных и беззащитных беженцев. В лагере беженцев об этом узнают и следуют обвинения в сторону местных. И все это также сказывается на тяжелый эмоционально-психологический фон.

Алкоголизм, игромания и наркомания в сообществах. Люди в крайне тяжелом психологическом состоянии хотят уйти от этой реальности, а нормальных способов для этого может не быть. Где тонко, там и рвется. Даже люди, которые раньше не пили,  могут запить горькую. Бывает, что семьи, попавшие в лагерь беженцев, начинали распадаться. Наблюдается и хулиганство, драки, воровство. Конечно, этим могут «похвастаться» и местные, но к этому привыкли,  а вот беженцев прощают менее охотно. Местные начинают обобщать частные случаи на всех беженцев в целом. Например, один беженец напился – тут же появляется среди местных миф, что все беженцы пьют.

Психосоматические заболевания. От перенесенных стрессов у беженцев могут развиваться не только соматические, но и  психосоматические расстройства. Но если они идут к врачу, те из-за  ограниченного опыта работы с таким контингентом могут и не найти никаких телесных проблем, и порой раздражаются, думая, что «беженцы – симулянты». Беженцы, получившие раздраженный «отлуп», еще больше замыкаются в себе и чувствуют, что их и лечить не хотят и никому они не нужны…

Клубок проблем затягивается, одна проблема тянет за собой другую. Все это приводит к тому, что иногда люди, если это возможно, уезжают обратно, на территорию, где ведутся боевые действия. Даже с риском для жизни, увозя с собой детей. Потому что жить под пулями им легче, чем среди местных жителей. И тогда местные воспринимают это как предательство – их с таким трудом вывозили, а они, неблагодарные, им все не нравятся, они уходят… Конечно, таких людей в целом не много, но они есть.  И причина в том, что  они просто не смогли адаптироваться на новом месте, не справились с комом проблем, и единственный выход, который они для себя видят, – вернуться назад.

Расконтакт

Конечно, всегда найдутся люди, кто готов приободрить, поддержать беженцев добрым словом. Но доброе слово не работает как системная помощь. Порой это также бесполезно, как утешать человека, у которого умер близкий, словами «не плачь, покойника замучаешь», «ты еще выйдешь замуж», «крепись, держись». Люди искренне хотят выразить сочувствие и поддержку, но  часто не умеют этого делать, поэтому получаются дежурные топорные фразы, от которых не легче. Мне нередко приходилось слышать от самих беженцев жалобы на то, что в случаях такого утешения им трудно было сдержать свою агрессию и не ответить резко. Конечно, сытый голодного не разумеет, человек, у которого есть работа и крыша над головой, которого никто не обстреливал, просто не в состоянии понять, что чувствует тот, кто все это пережил и все в одночасье потерял.

Что нужно беженцам

Беженцы нуждаются в жилье, трудоустройстве, медицинском обслуживании, но в первую очередь беженцы нуждаются в понимании. Если соцработник, врач, юрист будут помогать беженцу, не зная всего комплекса его проблем и его психологии, эта помощь будет малоэффективна.

Нужна системная психологическая работа с беженцами. Нужны специальные психологические центры по работе с беженцами, которые, конечно же, были бы для них бесплатными.

Если беженцам удалось устроить ребенка в детсад или школу, штатный психолог мог бы проводить для них занятия арт-терапией, – ведь с маленькими детьми только в такой форме можно проводить психологические сессии. В этой форме можно помочь ребенку освободиться от негативных впечатлений, воспоминаний.

Второй шаг – это планомерная системная работа по налаживанию отношений между местным населением и беженцами. Местным жителям, участвующим в помощи беженцам или в другом качестве контактирующих с ними, например, вместе работающих, необходимо говорить не о том, что «они – такие же люди, как и мы», а о той разнице, которая отличает беженцев и местных, о тех психологических и бытовых проблемах, которые  перед ними стоят. Говорить в красках! А интеграция в местную среду должна быть постепенной.

От непонимания психологии беженцев иногда даже активная  помощь превращается в свою противоположность. Например, в одном месте хотели помочь детям беженцев – собрали, отвезли отдыхать на море. Но оторвать от родителей маленьких  детей, травмированных и перепуганных – означало нанести им еще большую травму! Дети плакали, обострилась психосоматика, в общем, море не помогло.

Что могут сделать для беженцев простые люди?

Допустим, вы хотите помочь беженцам. Помочь опосредованно – деньгами, продуктами, вещами – способны все добрые люди. И это очень ценная помощь. Труднее контактировать напрямую – пустить их в свой дом, взять на работу или просто работать в одном коллективе, или в другой форме общаться.

Сами беженцы как раз очень нуждаются в общении с местным населением, стремясь выйти из круга таких же раненных людей, как и они сами. Поэтому очень важен будет даже самый простой разговор. Поговорите с ними, послушайте их. Ведь чем чаще человек говорит о пережитом, тем быстрее он переживет острые, травмирующие воспоминания. И здесь две задачи: во-первых, своим общением создать человеку безопасную среду для открытого разговора, а во-вторых – не мешать выговориться, не останавливать, если заплачет.

Если вы врач и к вам пришел беженец, постарайтесь увидеть не только его диагноз, но и «предисловие», обстоятельства его жизни. У беженцев крайне остро стоит проблема с медицинским обеспечением. Они нуждаются во врачах-добровольцах, которые помогали бы им, невзирая на отсутствие необходимых для полноценного медицинского обеспечения документов. Ведь ситуации бывают по-настоящему вопиющие, когда больные люди, у которых в стрессовой ситуации, естественно, обостряются заболевания, вынуждены по скайпу звонить своим врачам на Украину или в Новороссию, чтобы хоть таким образом получить консультацию.

Точно так же беженцы нуждаются в юридической помощи, на которую у них чаще всего нет денег – и это призыв к юристам-добровольцам, которые могли бы взять на себя хотя бы частично юридические проблемы беженцев из Новороссии.

Помогать беженцам можно в самых обычных бытовых вопросах, которые почти незаметны для спокойно живущего в родном городе и доме человека, но которые бывают совершенно неразрешимы для беженца. У вас есть автомобиль? Подвезите того, кому нужно куда-то отвезти документы или решить еще какой-то вопрос. Вы работаете в сфере трудоустройства? Потратьте свое время на то, чтобы безвозмездно помочь безработным приезжим найти своего работодателя.

Что может сделать для беженцев Церковь?

Среди приехавших в Россию беженцев не так уж много по-настоящему верующих. Но когда человеку тяжело, он нередко идет в церковь, даже если в благополучной жизни он про нее и не думал. И Церковь должна их встретить не строгими проповедями, не поспешным обязательным воцерковлением, а сочувствием, пониманием и деятельной помощью. «Сначала полюби людей, потом сделай, чтобы они полюбили тебя, а потом говори им о Христе», – говорил равноапостольный Николай Японский. А говорить о любви без дел любви – ненормально.

Сочувствующий беженцам священник, прежде всего, должен сам познакомиться с психологией беженцев, понять, – что они ощущают. А потом призвать своих прихожан – юристов, педагогов, врачей, соцработников – помочь попавшим в беду. Можно предложить беженцам принять участие в каких-то самых простых приходских мероприятиях: совместных чаепитиях, просмотрах фильмов, экскурсиях, паломнических поездках, – знакомясь с прихожанами, люди начнут выходить из изоляции. Это поможет им быстрее интегрироваться в новую среду, а местному населению – лучше понять проблемы изгнанников.

Можно организовать что-нибудь вроде приходского «детского сада», где беженцы могли бы оставлять детей, когда им необходимо заняться оформлением документов или пойти на работу. Можно предложить водить детей в воскресную школу – и дети под присмотром, и у родителей есть пара часов для своих дел.

Сегодня Церковь уже ведет большую гуманитарную поддержку беженцев по всей стране. Можно отметить уникальный опыт  работы в Ростове-на-Дону сестричества во имя Серафима Саровского, где уже более  пятнадцати лет священники, сестры и добровольцы помогают беженцам в окружном военном госпитале. Свой опыт сестричество приобрело еще со времен первой чеченской войны, сегодня там анализируют опыт по оказанию  психологической  помощи  и  беженцам,  и вынужденным мигрантам. Сестры даже проводят обучающие семинары. Сегодня там при поддержке митрополита Ростовского и Новочеркасского Меркурия создается первый в стране комплексный реабилитационный Центр, на который администрация области уже выделила землю.  Есть  хороший опыт в этом направлении и в Москве, и в Тарской епархии Омской  митрополии.

Европа, сейчас принимающая новые потоки беженцев с Востока, свидетельствует: миграция народов продолжается. Поэтому чем раньше и больше мы узнаем о психологии человека в изгнании, тем легче и безболезненней будет процесс совместного сосуществования.