История последнего письма с войны

На въезде в старинное село Кужбал Нейского района Костромской области стоят массивные развалины деревянной церкви Воскресения Словущего 1762 года постройки. Ржавая табличка «Памятник федерального значения. Охраняется государством» выглядит грустной насмешкой.

Через дорогу, напротив храма, невозможно не заметить большой и некогда крепкий деревянный дом. В этом доме жил священник Павел Иванович Краснухин со своей большой семьей – с матушкой Евлалией Никаноровной у них было девять детей. Красивые, образованные, этих людей ждало бы блестящее будущее – сколько они могли бы сделать для родного села и всей округи, если бы не страшные потрясения ХХ века, затронувшие судьбу каждой семьи в России.

Когда я впервые зашла в брошенный, когда-то теплый, живой, наполненный смехом детей и долгими вечерними разговорами огромный дом, я была потрясена увиденным. Вся площадь оказалась завалена письмами. Огромным количеством писем и бумаг. Они были везде – на полу, на повети, на чердаке. Письма 1930-х годов, треугольные фронтовые, письма-просьбы, письма-жалобы в райком, дневники, детские послания с наивными стихами.

На чердаке дома полностью сохранилась так называемая светелка – отдельная комната, куда переезжали молодые на летнее время. До сих пор там стоят отлично сохранившиеся кровать ручной работы, старинный шкаф и два больших сундука. И все завалено горами писем. Заглянула в один из сундуков и увидела картонную коробочку с надписью «Фото-пластинки. Хим-Трест Москва. Июль 1940 год».

Внутри оказались отснятые и проявленные стеклянные негативы, на которых была запечатлена мирная, уже  успокоившаяся после революционных потрясений жизнь взрослых внуков священника Павла Краснухина.

Фотографией занимался Владимир Сергеевич Краснухин, внук священника и единственный продолжатель славной фамилии. К сожалению, его имя теперь навсегда вписано в страшные списки погибших в войну 1941–1945 годов.

Владимир Сергеевич Краснухин родился в 1911 году в селе Кужбал Нейского района. Рос замечательным, добрым и умным мальчиком. После окончания школы крестьянской молодежи он поступил и окончил «Костромской лесной землеустроительный техникум». Работал на лесосплаве.

Затем поступил в Ивановский химико-технологический институт. Последний курс – дипломный – выпал на 1941 год. Их группу с номерной специальностью в апреле 1941 года направили в Ленинград, в химико-технологический институт для работы над дипломами – в Иванове не было профессоров-специалистов по темам их дипломных работ.

В Ленинграде ХТИ-студенты готовили свои дипломы – апрель, май, июнь…

Грянула страшная дата – 22 июня, началась война. В своем письме Володя сообщает: «О начале войны мы услышали в Петергофе».

Защита дипломов и присвоение звания инженеров-химиков состоялись уже в дни блокады. Девушки-инженеры из их группы успели выехать на места назначения на работу. А юноши-инженеры – их было 277 человек – остались в Ленинграде.

В открытке от 23 июля Володя Краснухин сообщает: «Окончил институт и 16 июля вступил в добровольцы в истребительный отряд г. Ленинграда».

А в открытке от 21 августа 1941 года он пишет: «…сегодня по радио зачитали призыв Ворошилова и Жданова о защите Ленинграда. Будем его защищать. Я пулеметчик, имею ручной пулемет. Ну, пока! До свидания!»

«Высокий. Стройный. С добрыми глазами. Аккуратный во всем: в одежде, в поступках, в каждом честном слове! Честен в отношениях к людям. К своим товарищам. Требователен к себе. За свою жизнь не сказал ни слова неправды. Скромный. Ласковый к детям. Любящий брат и сын. Вот таким был наш Володя», – вспоминает в своем дневнике его сестра Александра.

1 декабря 1941 года Владимир отправил свое последнее письмо из блокадного Ленинграда. А через год семья получила извещение, что «Краснухин Владимир Сергеевич, 1911 года рождения, стрелок истребительного батальона, проявив геройство и мужество в боях за Советскую Родину, умер 14 декабря 1941 года».

Первое письмо с начала войны

«24.06.1941 г.

Здравствуйте дорогие папа, мама и Люда. Ваши письма и перевод получил. Материалу на брюки и пальто пока не придется покупать, т.к. домой скоро навряд ли попаду, а хранить здесь негде. Вчера послал вам открытку.

Сегодняшней ночью разбудили в 2 часа ночи и предложили идти на выгрузку кирпичей из баржи. Работали до 8 утра. В институт не пошли, а легли спать. Часов в 12 дня принесли повестки, явиться в институт для получения распоряжения о направлении на работу, т.к. приказом по институту мобилизованы на специальные работы все мужчины с 5-го курса и других курсов, которые закончили экзаменационную сессию. Девицы остаются в институте. Из нашей группы все девицы записались на краткосрочные курсы медицинских сестер.

Завтра нужно будет явиться в Фрунзенский райсовет к 9-ти часам утра. Там скажут, когда и куда придется ехать. Может быть, оставят здесь в городе (тогда будем жить в общежитии) или же где-либо под городом. Уже сообщили, что работать придется по 12 часов в день.

Посылаю вам фотоснимок. Снимал в воскресение 22 июня в день начала Второй Отечественной войны. Там в Петергофе и слушали речь Молотова. Ездил туда с товарищами. Всего сделали 12 снимков. Все их проявили и отпечатали.

До свидания! Ваш Володя».

Последнее письмо с фронта

«1 декабря 1941 г.

Вчера проходил медицинскую комиссию; проходили ее все. Признали годным и в примечании указали, что подлежит аттестации в связи с тем, что окончил институт и имею высшее специальное образование. Уже скоро месяц, как живу на одном месте. Без всяких изменений. Несу службу. До сих пор ничем не болел, но вчера заболел очень сильно живот, были сильные рези. Плохо спал ночь. С больным животом был и на медицинской комиссии. Там и оказали соответствующую медпомощь. На сутки освободили от несения службы. Сегодня весь день и ночь был в помещении.

Очень часто думаю о вас. Сегодня под утро приснилось, что я нахожусь и сплю дома с такой отчетливой ясностью, что не мог предположить противного. Буду надеяться, что рано или поздно этот сон будет наяву и никакого разочарования, кроме радости, не будет. Стоя часами на посту, много думая, я пришел к мысли устроиться по окончании войны преподавателем химии и жить в Кужбале вместе с вами, мои дорогие папочка и мамочка, чтобы не оставлять вас одних и оказывать вам и материальную, и физическую помощь. Это помощь вам крайне необходима в ваши годы. Да и мне почему-то сельская жизнь стала больше нравиться. По-видимому, я стал стареть, и городской шум мне начинает надоедать.

Милые и дорогие, будьте здоровы и благополучны! Берегите всеми мерами свое здоровье: не простужайтесь, одевайтесь теплее, питайтесь по возможности лучше, не экономьте ни в чем, старайтесь больше отдыхать, не переутомляйтесь.

От Саши после ее отъезда писем еще не получал, от Ляли тоже. В последнем письме она писала, что, наверное, вскоре выедет.

Посылки от вас с теплыми вещами так и не получил.

Желаю вам, мои милые и дорогие папочка и мамочка, здоровья и благополучия.

Горячо любящий вас, ваш Володя».

Сестра Владимира, Александра, долгие годы искала сведения о последних днях жизни брата. Она переписывалась с оставшимися в живых сослуживцами. Один из них, Алексей Печенкин, в одном из писем рассказал подробности тяжелого перехода, в котором и погиб Владимир.

«20 августа 1941 года мы были направлены в состав 19-й погранзаставы 4-й отдельной погранкомендатуры по защите города Колпина под Ленинградом. В сентябре 1941 года застава подверглась бомбардировке – были потери бойцов.

В декабре 1941 года мы выполняли боевое задание, находясь близ станции Пороховых (пригорода Ленинграда). К середине декабря личный состав нашей заставы был погружен в неотапливаемые вагоны и вывезен в Ленинград.

В ту ночь был сильный мороз… Ехали поездом очень долго, очень медленно… Были мы с личным оружием, солдатскими вещмешками, в сапогах, обессиленные, голодные, фактически дистрофики. Прибыли ночью на Финляндский вокзал. Выгрузились из вагонов, затем с оружием и имуществом пошли на улицу Марата. Была темная морозная ночь. Шли медленно, без соблюдения полагающегося строя, в темноте, не зная города и маршрута следования. Строй сильно растянулся: все очень устали, шли, обессиленные голодом, ночным морозным временем, нагруженные, удрученные незнакомой обстановкой…

На улице Марата нас разместили в школе. Стали проверять, все ли прибыли, оказалось, что не было Володи Краснухина. Решили ждать. Надеялись, что он подойдет. Всех охватило беспокойство из-за его отсутствия, но пойти его искать не было сил. После тяжелого перехода все, войдя в помещение, буквально свалились с ног, и не было сил подняться…

Все мы надеялись, что Володя если не сегодня ночью, то придет утром. Но он не пришел.

Через день от истощения скончался наш товарищ из ИХТИ – Виктор Иванович Никифоров. В январе 1942 года вывезли почти умирающего от истощения Сергея Куликова. А я, Шапкин, Калабушкин, Корчагин были направлены в 20-х числах декабря на переформирование в мотострелковый полк.

Еще о Володе. В конце декабря 1941 года в эти дни, тяжелейшие дни блокадного времени, мы видели гибель ленинградцев от голода и холода (на улицах заснеженного Ленинграда, в холодных квартирах), и мы пришли к выводу: вероятно, Володя во время перехода с Финляндского вокзала на улицу Марата отстал от строя, решил передохнуть, выбившись из последних сил, – остановился, сел на ступеньки у какого-либо дома предельно уставший, впал в дремоту и при сильном морозе мог замерзнуть… Город ночью пуст от пешеходов – поднять его было некому. Утром, очевидно, нашли его безжизненным.

По имеющимся при нем документам установили личность, после чего его захоронили на Пискаревском кладбище. В те дни всех военных и гражданских, умерших в блокадное время, хоронили там.

В моей памяти Володя остается одним из прекрасных людей, которые всегда были примером для нас в те военные годы – его мощная красивая натура, высокий рост, уверенная походка, удивительно выдержанный спокойный характер, думающая голова, внимательность к товарищам и многие другие хорошие качества по сей день в моей памяти…

Я уверен, что если бы Володя был и дальше с нами, то он выполнял бы боевые задания с достоинством и честно, с какой выполняли все из группы добровольцев. Да будет вечна память о нем».

Сейчас администрация Кужбала и неравнодушные инициативные жители поселения своими силами пытаются законсервировать разрушающиеся дом и церковь. Люди бережно хранят память о семье Краснухиных. Молодая учительница Елена Дудина собрала и перенесла в сухое безопасное место все письма и артефакты, кропотливо упорядочивает и систематизирует архив, переписывается с родственниками, ведет аккаунт в инстаграме*, посвященный истории семьи, через которую можно проследить и историю трагического для нашей страны XX века. Кужбальцы не оставляют надежду со временем восстановить родовой дом Краснухиных и сделать в нем музей этой замечательной семьи. В Кужбале будут рады любой помощи по восстановлению дома. Писать можно Елене в директ ее инстаграма*.