Однажды, лет 10 назад я был в санатории для больных ДЦП, и у нас возник жаркий спор, как человека меняет болезнь. Кто-то считал, что физические ограничения, которые будут сопровождать человека всю его жизнь, сделают его почти святым. Другие доказывали, что тяжелая патология детей давалась родителям за неправильный образ жизни. Медицинских и рациональных аргументов в этом было мало, зато эмоций и попыток ответить на вопрос, почему это случилось именно со мной – хоть отбавляй.
Беседовали люди взрослые, привыкшие и к тому, что с детства на них косо смотрят и показывают пальцем, и к тому, что многие провели почти всю жизнь в четырех стенах и общались только с товарищами по несчастью. Лишь в санатории мы увидели, какие мы разные – и по степени ограничений, и по интеллекту, и по интересам. Объединяло нас лишь одно – все мы в той или иной степени плохо ходили.
Не могу сказать, что такое узнавание стало откровением лично для меня – в детстве я лежал в больницах, и видел многое. Один мальчик, которого травили соседи по палате, в буквальном смысле слова на наших глазах сошел с ума. Из одной больницы его забрали в другую, когда он ночью помочился на особо ненавистных ему подростков. В этих больницах были и довольно грубые шутки, и издевательства. Впрочем, все было довольно прилично, по сравнению с тем, что описано в книге «Белым по черному».
Разница же между детьми и взрослыми состояла в том, что у взрослых было намного меньше агрессии. Санаторий был хороший – двухместный номер с туалетом и душем, врачи, бассейн, спортзал, библиотека, телевизор. В общем, все, что нужно для реабилитации, если ты привез с собой из дома три вещи – кипятильник, сахар и чай с кофе. За кипятильники, как и во всех больницах, сильно ругали, но мы проявляли чудеса конспирации и прятали их до последнего. Кто хоть раз был в российских санаториях, пионерских лагерях, гостиницах и домах отдыха, легко меня поймет.
В этот санаторий я попал через год после травмы позвоночника, и почти всю первую половину дня я проводил в спортзале – мне нужно было хоть как-то научиться ходить. На раздумье оставалось послеобеденное время, а наблюдать можно круглые сутки.
Так вот. В этом самом санатории я видел настоящее разнообразие характеров, которым бы позавидовал автор легендарных «Характеров» древнегреческий философ и писатель Теофраст. Кандидат исторических наук Борис (имена изменены) был похож на ослика Иа-Иа: умный, но пессимистичный. Девушка Юля, наверное, в жизни прочитала не больше 10 книжек, писала с ошибками, но разговаривать с ней было чрезвычайно интересно. Замечательный мужчина Саша не мог ходить и самостоятельно выбраться из кровати, не знал, сколько стоит хлеб, зато с закрытыми глазами мог назвать состав московского «Спартака», наверное, лет за 30, а в его палате всегда толпились люди, которых он мог утешать не хуже любого психолога. Мне его методы не слишком нравились, поскольку он создавал людям неподкрепленные иллюзии, но самые долгие разговоры у меня были именно с ним. Мой сосед по палате Витя, который, как и я не выносил курильщиков, шума, любил свежий воздух и заразил меня любовью к настольному теннису и домино. Еще в санатории были лентяи, которые с удовольствием ходили на массаж и другие процедуры, но сами не делали ничего для своего тела. Впрочем, таких людей можно найти и за пределами больниц.
Одним словом здесь были люди, такие же, как и вы, мой читатель. Большинство из нас болезнь не превратила ни в святых, ни в негодяев. Она просто ограничила наши возможности, наложила отпечаток на характер, но при этом не сделала нас особенными. Не превратила в объекты, достойные поклонения или гневного осуждения.
Поэтому, когда какой-то волонтер или мама говорит о том, что все дети или взрослые, страдающие определенной болезнью, почти ангелы, не нужно сразу верить им на слово. Это разновидность «стокгольмского синдрома», которая очень мешает самим инвалидам.
Если ребенку с детства говорить о том, что он особенный, это может привести к разным последствиям. Инвалид начнет думать, что имеет право на какие-то дополнительные бонусы от всех, будет просить у волонтера подарить ему дорогой телефон или начнет плохо учиться в школе. Сам учил в школе девочку с астмой, чья мама протестовала против моих троек по русскому языку. С ее точки зрения, астма ее дочери должна была вызывать у меня такое сочувствие, что я должен был закрывать глаза на вариативность написания «жи» и «ши» в тетради школьницы.
Когда я был волонтером в Российской детской клинической больнице, то на многих примерах смог убедиться в том, что дети остаются детьми, несмотря ни на какие болезни или сиротство. Они могут употреблять нехорошие слова, воровать, драться, ломать вещи, быть неблагодарными, и к этому нужно быть готовым. Но нужно помнить еще вот о чем. Болезнь не убивает и хорошие качества человека. В РДКБ я встречал талантливых художников, умниц, красивых и добрых людей, которых болезнь не заставила замкнуться в себе. Я наблюдал примеры трогательной любви и трагедий, но при этом помнил о том, что волонтер – это не врач, не мама с папой, и даже не лучший друг. Он приходит раз или два в неделю в больницу, а потом имеет полное право жить своей жизнью.
Понял, я это далеко не сразу, заплатил за эти знания высокую цену, но об этом стоит поговорить уже в другой раз.
