В жизни настоятеля санкт-петербургского храма во имя Св. Мчц. Раисы Александрийской при Институте детской гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой иерея Андрея Битюкова церковное служение и медицина всегда были почти неразделимы. Как священнику удается выдержать постоянное присутствие рядом болезни и смерти? Отец Андрей делится своим опытом охотно, и его слова оказываются полезными не только для клириков, но и для мирян.
– Отец Андрей, как вы начали свое служение в больнице?
– о. А. Б.: Когда я пришел в Церковь и стал алтарником в Андреевском соборе, то встретил в этом храме замечательных врачей – по их совету я и стал обучаться медицине. Потом я начал работать в хосписе, помогал будущему священнику Артемию Темирову, клирику нашего храма. И всегда медицина мыслилась мной как возможность исполнения на практике евангельских заповедей. Наверное, самое главное, интересное в людях – их искренность. И вот эта искренность порождает удивительную глубину отношений. После хосписа я работал на «Скорой помощи». А сформировался как медицинский работник я после того, как окончил Духовную семинарию, и владыка Владимир рукоположил меня в священный сан. И тогда ныне покойный протоиерей Александр Швец пригласил меня помочь ему в окормлении часовни во имя Св. Влмч. Пантелеимона на кафедре госпитальной хирургии Санкт-Петербургского государственного университета им. академика Павлова. Эта часовня открылась в 1991-м году трудами отца Александра и профессора Нины Николаевны Артемьевой, ныне монахини Анастасии.
Мать Анастасия – удивительный человек, хирург с мировым именем, прихожанка Андреевского собора. Она как раз из тех людей, которые очень повлияли на мое становление в медицине. Это человек, который научил меня делать добро. Сама она не может делать добро наполовину. Многих людей она спасла от верной смерти – раньше делала очень сложные операции, отличалась колоссальной работоспособностью. Уже став монахиней, она продолжает консультировать как врач. В часовне совершались молебны, отец Александр крестил и причащал больных. Я вошел в этот труд, так как отец Александр уже не мог туда выезжать по состоянию здоровья. В 2003-м году мы довели количество молебнов до двух в неделю. И рядом с корпусом, где располагалась часовня, начал строиться Институт детской гематологии. В этом новом здании мы мечтали открыть храм – так и получилось. Руководство института приняло эту идею очень тепло, и мы постепенно освоили небольшое помещение на первом этаже, где в 2008-м году и открылся храм.
Все складывалось удивительным образом – начали находиться средства, люди сами приходили, предлагали помощь. Мы знали, что строим храм для больных детей и их родителей, которые изолированы от внешнего мира – ведь для того, чтобы пересадка костного мозга прошла успешно, ребенок и его близкие должны находиться в стерильных условиях. Из-за стерильности пациенты и их родственники в сам храм приходят нечасто, я поднимаюсь к ним на отделение, как положено, в маске и в халате и там причащаю, исповедую, провожу беседы. Но сложился и приход не из пациентов – ведь в храм можно зайти с улицы. Приход у нас молодой, семейный – много детей. Я сам счастливый семьянин и радость от своей семейной жизни пытаюсь реализовать в этом приходе. Эта радость передается больным и их родителям – когда они видят перед собой людей, которые счастливы не потому, что здоровы, а из-за своего образа жизни.
– В чем смысл вашего служения в больнице – просто поддержать страждущих? Или есть миссионерская задача?
– о. А. Б.: Задача евангельская. Мы узнаем об этом и из притчи о Страшном Суде, и из того, что делал Господь. Призыв делом доказывать любовь к ближнему – евангельский. И для меня этот призыв – ключевой. Иоанн Богослов говорит: «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Явил в том числе и своими делами. Поэтому миссионерский смысл служения в больнице состоит в том, чтобы делать добро людям. И люди, ощущающие на себе твое участие, твое сострадание, понимают, что они любимы Богом. Вот это самое главное: мы можем ощутить присутствие Бога через добрые дела других людей. Все остальное уже прилагается. Если священник в больнице занимается своим делом, если он, находясь с больными людьми, пытается приблизиться к бездне их страданий, если он не боится войти в нее, если у него не вызывает отторжения страдающий человек, то больной открывается священнику, у больного возникают вопросы о Боге, о духовной жизни. И именно тогда наступает момент для миссионерской проповеди.
– Бывает ли, что больные относятся к вам отрицательно?
– о. А. Б.: Да, конечно. Мужчины отрицательно относятся чаще. А вообще, это люди, которые никогда не чувствовали в своей жизни помощи Божьей, люди, которые считают свою болезнь ошибкой, какой-то страшной неудачей. Это уже проблемы медицинской психологии. Чаще всего такие люди считают, что Бог им не поможет, а священник нужен в больнице для того, чтобы строить некую иллюзию счастья. Но мне приходилось встречаться и со случаями изменения отношения к Богу и к священнику, когда все начиналось с неприятия, даже с агрессии, а заканчивалось очень интересным общением – человек встречает буквально бранью, а потом приходит креститься.
– Как к вам относится руководство больницы?
– о. А. Б.: Сочувственно. Потому, что священник берет на себя сложную задачу – общение с больным, психологическую реабилитацию. Например, если у молодого мужчины отнимают ногу, это событие требует серьезного осмысления и серьезной поддержки. И если больной открыт для диалога, то священник делает то, на что у врача нет времени, а порой и желания. Хороший хирург – не обязательно хороший психолог, и наоборот. В наших медицинских учреждениях служба психологической помощи развита очень слабо. Вообще, священник должен понимать, что служение в больнице должно формировать его самого. Нельзя идти в больницу и думать, что все знаешь и больному сейчас все расскажешь. Можно потерпеть и неудачу. Митрополит Антоний Сурожский говорил о том, что иногда надо просто слушать больного. Не надо бояться тишины у его постели, именно в этой тишине иногда больной начинает говорить. И что касается проблем взаимодействия с руководством больницы, то важен такт самого священника. Часто конфликты возникают, когда священник выходит за рамки своей деятельности, противопоставляет себя лечебному процессу. Но самый главный принцип здесь: интересы врача и священника сходятся у постели больного. Поэтому когда я встречаю в храме нового прихожанина из больных, я всегда говорю: «Запишите, пожалуйста, в вашей поминальной записке имя вашего лечащего врача. Вы даже не представляете, как вы ему поможете, как вы чудесным способом согреете ваши отношения».
– Но ведь есть такие области современной медицины, в которых интересы священника и врача могут действительно оказаться противоположными. Например, в том, что касается абортов.
– о. А. Б.: Насколько я знаю, сейчас в тех больницах нашего города, где присутствуют священники, и где люди получают лечение, а не удовлетворение своих прихотей, делается крайне мало абортов не по медицинским показаниям. И я знаю больницы, в которых крайне отрицательно относятся к абортам. А если женщина хочет совершить это злодеяние, она идет в профильный центр, где не ступает нога священника. И если священника приглашают освятить какой-либо медицинский центр, он всегда предварительно выясняет, планируется ли в нем проведение каких-либо противоречащих нравственным законам операций. И если да, отказывается освящать.
– Для всякого ли священника подобное служение необходимо?
– о. А. Б.: Для каждого священника присутствие у постели больного – это неотъемлемая часть служения. Даже если священник не служит в больнице, его все равно приглашают к больным на дом. Так или иначе он сталкивается с человеческими страданиями. Другое дело – личные качества самого священника. Многие люди в силу воспитания, в силу своей психологической организации просто не готовы к встрече с больным. Я считаю, этот пробел нужно обязательно восполнять при получении человеком духовного образования. Некоторые сферы деятельности, с которыми сталкивается священник после рукоположения, никак не затрагиваются во время его образования. Это и медицина, и делопроизводство, бухгалтерия. И поэтому священник часто оказывается безоружным перед какими-то ситуациями, оказывается некомпетентен. Как сказал отец Андрей Кураев, (признан в РФ иноагентом), прошло время, когда священнику прощали эту некомпетентность. От священника требуется хотя бы элементарная осведомленность во многих вопросах. А что касается человеческих болезней, то, конечно, священник должен знать, как общаться с больным, что можно говорить, что нельзя. Бывают случаи, когда священник входит в реанимацию, падает в обморок, и спасают уже и его тоже. Если священник столкнулся с такой своей немощью, думаю, ему надо поболезновать о себе, о том, что одна из самых важных для него групп людей оказывается вне его досягаемости. Надо как-то потихонечку привыкать, накапливать опыт общения с больными.
– Говорят, чтобы вынести постоянное присутствие рядом болезни и смерти, надо иметь «здоровую» долю цинизма. Так ли это?
– о. А. Б.: Цинизм – он в принципе нездоровый. Но есть человеческие эмоции. И нужно уметь подчинять себе эмоции, должно быть такое качество, как самообладание. Думаю, что при общении с тяжелым больным это качество необходимо. Мы должны сострадать больному, сопереживать ему. Любовь – это жизнь ради другого. Но эмоции переводят наши отношения с больным в совсем другой уровень – душевный. И очень часто они являются препятствием для реальной помощи больному. Когда в конце 1990-х я работал на «Скорой помощи», мы встречались с очень острыми ситуациями. Это были огнестрельные и ножевые ранения, опиатные комы, инфаркты, случившиеся на работе, тяжелые аварии. Если бы в какие-то из этих моментов бригада «Скорой помощи» начала бы эмоционально сопереживать больным, мы не смогли бы оказывать им помощь. Надо быть не то чтобы жестким, а просто не пускать свои эмоции вперед разума, души, любящего сердца. И это тоже можно в себе воспитать. Для священника главное – понимать, что ты пришел разделить с больным его страдание, тебя Христос послал. И когда общаешься с больным, особенно тяжелым – еще неизвестно, кто больше получает от этого общения, от этого сокровенного духовного опыта. Господь действует в нас, и это общение обогащает двух людей. Если больной умирает, и ты понимаешь, что смог проводить человека до этой грани, твоя вера укрепляется еще больше. Это мой личный опыт, многократно повторяющийся.
– Знакомо ли вам профессиональное выгорание?
– о. А. Б.: Да, я знаю, что это такое. Я боюсь этого и потому стараюсь как-то контролировать ситуацию. Священник должен быть здесь очень внимателен. Вообще, в отношениях с людьми надо постоянно держать руку на пульсе – и в семье, и с сослужителями, и с прихожанами, с больными. В отношениях с Богом тоже. Постоянно нужно спрашивать себя: «Люблю ли я их по-настоящему? Есть ли место в моем сердце?» Мне кажется, что самый лучший способ борьбы с выгоранием – это возможность испытывать радость и дарить ее другому. Поэтому я занимаюсь историческим музыкальным театром, в котором мы ставим русские и европейские исторические постановки, играем на старинных музыкальных инструментах, сотрудничаем со Школой старинной музыки. Ну, это больше мое семейное дело. Оно помогает донести до моих детей какие-то евангельские темы более отчетливо, детей это очень развивает. Вот эта радость позволяет держаться на плаву. Также поддерживает искренность, интимность в отношениях с человеком, когда больной, особенно умирающий видит тебя членом своей семьи. Он доверят тебе какие-то семейные тайны, разрешает с тобой семейные вопросы, когда его близкие воспринимают тебя в своем доме органично, когда они рады твоему приходу. Такими отношениями я очень дорожу.
– А какие отрицательные эмоции возникают в связи с больничным служением?
– о. А. Б.: Дело в том, что болезни, связанные с гематологией – это одни из самых коварных болезней. Как сказал один американский гематолог: «Самые несчастные люди – это родственники больных лейкозом». Потому что иногда тратится колоссальное количество сил, средств, времени, нервов, множество людей помогает, и вроде как результат достигнут, и все хорошо – а через какое-то время все идет прахом. Вот это очень тяжело пережить. Тяжело переживается уход ребенка. У меня есть свои дети, но я не могу сказать, что понимаю, что чувствует мать, потерявшая ребенка. Но вот что интересно: если родители ребенка во время его болезни духовно растут вместе с ним, то даже эту потерю Господь преображает в таинство. И у родителей находятся силы это пережить. Если человек проходит этот путь вдали от Бога, от Церкви, то все оказывается очень печально, холодно и плохо. А среди людей, с которыми у меня наладилось общение, я не видел еще ни одной смерти, к которой человек был не готов. Вот это чудо – одно из самых ярких.
– Много ли мирян соглашается на служение в больнице? Надолго ли их обычно хватает?
– о. А. Б.: В Санкт-Петербурге есть сестричества, есть общины, которые пытаются что-то делать, но в целом у нас эта система еще не очень хорошо отработана, в Москве это получается лучше. Нужен тесный контакт с руководством больницы и четкая организация внутри самого прихода, чтобы братство или сестричество было способно оказать серьезную помощь. А люди разные и по-разному приходят. Если человек, даже отработав в больнице месяц, получил от этого радость, не сломался, не выгорел – это уже хорошо.
Вот в хосписе был очень важный момент – переживание первой смерти. Когда впервые на твоих глазах человек умирает – это для тебя проверка. И многие люди, устроившиеся работать в хоспис, уходили оттуда после первой смерти, при которой им довелось присутствовать. Наверно, нельзя от человека, который хочет помогать больным, требовать сразу всего. Важно, чтобы мы понимали – человек идет на тяжелые личные затраты, и если он пока не научился их восполнять, получать радость от делания добра, то нужно особенно внимательно относиться к его душевному состоянию, вовремя давать ему возможность отдохнуть, расслабиться, сменить сферу деятельности, чтобы вот это желание помогать в нем не выгорело. А статистики никакой нет. Бывало, мне очень помогали люди, которые сами были тяжело больными – обходили три длинных этажа, чтобы сообщить каждому о том, что состоится молебен. Люди делали столько, сколько могли. И Господь посылал им исцеление, кому-то – чудо в виде рождения ребенка, которого они не могли родить в течение 14-ти лет. Важно понимать, что если человек решается на такое служение, Господь видит его труд. Это значит, человек выбирает следование за Христом, соответственно, все евангельские обетования для человека тоже открываются. Евангелие не должно восприниматься только в императивах: «Иди, делай…» Господь говорит и о том, что будет тем, кто идет и делает. Мы работаем не для награды, но не удивляемся, когда происходит то, о чем говорил Господь.
