Говори «я»

В издательстве «Теревинф» вышел перевод книги Ирис Юханссон, известного шведского психолога, консультанта и одной из самых известных в мире аутисток, победившей свой глобальный детский аутизм.

Книга И. Юханссон «Особое детство» относится к тому неблагодарному типу изданий, судьба которых упирается в возможности воспринимающей стороны. «Имеющий уши да услышит»: книги, подобные «Особому детству», наиболее коварны – своей автобиографической простотой они легко сбивают с толку тех, кто к этой простоте не подготовлен заранее освоенной сложностью. Перед нами – сборник автобиографических эссе замечательной и, в общем, уникальной женщины, имевшей диагноз ранний детский аутизм, который не улетучился при этом в раннем детстве, а странным (на первый взгляд – странным) образом преобразовался в социальную, коммуникативную и интеллектуальную полноценность. Пример Юханссон вдохновляет сотни тысяч родителей и тысяч педагогов. Но беда тем, кто не сумеет прочесть в книге того, что именно помогло девочке. А не заметить это очень просто. В этом, собственно, и состоит коварство книги.

Книга открывается главой, написанной от первого лица и стилистически (да и мыслительно) представляющей собой текст весьма инфантильный. В нем много содержательности, но при этом с первой строчки очевидно, что текст написан аутистом – подробное и обильное перечисление деталей, обстоятельств многосемейного дома, его обстановки и даже планировки, описательная череда членов семьи и их текущих занятий. В таком стиле 12-летние девочки пишут письма бабушкам, и ценность этих исповедей сосредоточена в субъективности и интимности бабушкиного интереса. Объективная же ценность это инвентаризационного, подростково-дневникового текста открывается позже.

Вторая глава «Ирис, девочка снаружи» – это рассказ взрослого, зрелого автора, растождествившегося с самой собой «детской». Юханссон повествует историю девочки Ирис так, как будто имела к ней отношение только в качестве наблюдателя. И удивительно, насколько острым, предвзятым, скрупулезным и компетентным был взгляд у этого наблюдателя. Читая этот текст, ты понимаешь, в чем был смысл предыдущего – для чего тебе, читателю, нужны были эти неоправданные подробности о том, какую комнату арендовал обувщик и к чему нужна информация о горбе некоего Свена.

Первый из важнейших терапевтических фактов, на которые стоит обратить внимание в истории исцеления Ирис, – это как раз ее семья и ее дом. Это большой крестьянский двор, в котором живут люди разной кровной узости – прямые и косвенные родственники, приходящий пастор, двоюродные дяди, родные братья и седьмая вода на киселе, имеющая при этом свою полноценную семейную позицию. Благодаря многоликости семьи и широте ее границ дом собрал под своей крышей некую модель человечества. В этой семье – как будто срез мирового порядка, кунсткамера с образцами гуманитарного разнообразия. Потому здесь изначально подвинуто само понятие нормы: старая однорукая тетушка Эмма с отсохшей в детстве рукой, уведшая в город корову с тем, чтобы, продав ее, отсмотреть весь доступный кинорепертуар, горбатый астматик Свен, туберкулезная мать Ирис, из школьной опеки над которой выросла любовь отца, взявшего больную девушку в жены, сумасшедший племянник, резкоголосая бабушка, параноидально стряпающая впрок и запрещающая есть свежую пищу прежде доедания вчерашней, сам отец Ирис, неудовлетворенный техническими доильными приемами и пытающийся договориться с коровами о надое словами, по-человечески, без подвязывания хвостов. Этот паноптикум домочадцев заведомо не только выравнивал в правах идеально красивых отцовских братьев с их горбатыми и безрукими родственниками. Здесь воцарилось негласное, рефлекторно принятое правило не считать никого ненормальным, но считать любое отклонение разновидностью нормы. Ирис, конечно, как и всякий аутист, даже для этой семьи была слишком экстравагантной, но все-таки не настолько, чтобы кто-то счел ее странность неизлечимой болезнью. И это было первым и главным условием той особой среды, которая, как ни странно, питала не особость Ирис, как настояли бы сегодня «квалифицированные психологи», а питала именно ее выздоровление, ее вочеловечивание. Ибо такая среда учит тому, что подлинно человеческое – это не набор социальных кодов, не комплект этикетных прикрас, не повсеместная вежливость, а приятие внешнего ради развития внутреннего.

Есть еще не менее важное наполнение у книги, которое невероятно актуально именно для русского читателя, и особенно для того, кто ищет в книге Юханссон объяснений и толкований «загадочного» диагноза. Это, конечно, та работа, которую проделывал ее отец, стараясь вытащить счастливую, но бесполезную человеческую хрупкость из панциря аутизма. Прошло немало лет, как знаменитый американский психоаналитик Бруно Беттельхейм написал 700-страничный опус под названием «Пустая крепость», работу об аутизме, в которой, попросту говоря, спроецировал свои личные проблемы детства и особенности неудачных взаимоотношений с матерью на весь несчастный аутистический род. По сути, он объяснял аутизм «холодностью матери». Но, слава Богу, прошло и немало лет с тех пор, когда все идеи Беттельхейма, принесшего много горя в семьи аутистов, в цивилизованных странах отвергнуты. На сегодня единственная концепция психокоррекции аутистов доказана в своей эффективности – бихевиористская. Прикладной поведенческий анализ – система модификации поведения, не трогающая личность, не влезающая в психогенные дебри и архетипические потроха, стала той спасительной коррекционной программой, которая помогает детям-аутистам возвращаться в ряды обычных детей. Отец Ирис отказался от услуг профессионалов, из глубины своего простого крестьянского сердца, полного любви и боли, он по сантиметру вытаскивал Ирис к «высотам» нормальности, просто изменяя ее поведение. Многочасовое стояние перед зеркалом и монотонное научение «это Ирис», «это я», «это ты», бесконечная тренировка глазного контакта, тренировка самого себя на предмет считывания присутствия или отсутствия внимания дочери, работа с имитацией без преждевременного углубления в смыслы тех или иных движений и моделей поведения, рациональный подход к эмоциям, преподнесение их как азбуки, – все это отличает поведенческую терапию, призванную бороться с аутизмом, а не с аутистом. Феноменальным чутьем отец пытался решить проблемы глубинного сенсорного дисбаланса – одной из ключевых проблем аутистов, собственно, и лежащей в основе всех их странностей: кричать на ровном месте, нежелании менять одежду и даже просто раздеваться (как Ирис), избирательности в еде, «глухоте» при остром слухе, толкании и кусании, самоагрессии, визуализации звуков, обонятельных пристрастиях. Он понял, что бесконечное обнюхивание предметов – это стимуляция, смущающая общественный вкус, и научил девочку «цивилизованной» замене, сдержанному обнюхиванию кончиков собственных пальцев. Он ничего не запрещал, он изо дня в день вытеснял один нежелательный модус приемлемым, веря в то, что придет момент, когда эти искусственные модусы наполнятся личностным смыслом для девочки. И этот момент пришел. И стал знаменательным не только для Ирис. Он стал тем пунктом, с которого началась довольно длинная дорога книги «Особое детство» к русскому читателю – запутанному теориями и голодному в знании о том, что есть аутизм и как, почти просто, его можно победить. Всего-то, «стоять перед зеркалом, показывая на себя и говорить, говорить, говорить, описывая себя, говорить: «я», «я», «я»».

Екатерина МЕНЬ