Есть вопросы, на которые в психологии не найти ответов

На дворе лето. Школьники разъехались по лагерям, дачам и курортам. Ушли или собираются в отпуск и многие родители. Но, даже отдыхая в самых тихих и отдаленных уголках, они денно и нощно продолжают думать о будущем своих детей. Кандидат психологических наук Александр Владимирович ШУВАЛОВ в своей практике ежедневно сталкивается с проблемами современной семьи, воспитания детей. Так как он возглавляет психологическую службы Центра развития творчества детей и юношества «Лефортово», разговор мы начали с роли и значения в развитии детей дополнительного образования

Справка: Шувалов Александр Владимирович – руководитель психологической службы Центра развития творчества детей и юношества «Лефортово», кандидат психологических наук, специалист по проблемам психологического здоровья. Окончил Московский государственный открытый педагогический университет им. М.А.Шолохова, отделение практической психологии; Российско-американскую психотерапевтическую школу, учрежденную Комитетом по делам семьи и демографической политике при Совете Министров РСФСР и Американской психотерапевтической академией. Прошел дополнительную подготовку по программе “Психотерапия пограничных состояний у детей и подростков” в Российской медицинской академии последипломного образования. Источник: сайт lefort.ru.

— Александр Владимирович, некоторые родители считают кружки и секции развлечением и готовы лишить детей этого «развлечения» за малейшие неуспехи в учебе.
— Это не развлечение хотя бы потому, что ребенок добровольно (а дополнительное образование добровольно по определению) вступает в некое нормированное пространство, в детско-взрослую общность и берет на себя конкретные обязательства. Если он решил посещать секцию или студию, то должен в определенный день и час приходить на занятия, следовать установленным там дисциплинарным и этическим правилам. Представляете спортивную команду или хореографический коллектив, где общий результат зависит от усердия и успехов каждого? Содержание занятий разное, но все они помимо приобщения к конкретному жанру, предполагают формирование чувства взаимной ответственности, воспитание трудолюбия, развитие самостоятельности. Дополнительное образование дает детям не только знания и умения, но и очень важный для дальнейшей жизни опыт. Поэтому рекомендую всем родителям использовать эту замечательную возможность.

— Достаточно ли в той же Москве таких учреждений?
— Достаточно, но их надо поддерживать. Во власти есть сторонники перевода дополнительного образования на коммерческие рельсы. Тогда большинству детей занятия в центрах станут недоступны. Мы считаем, что государство должно сохранить свою ответственность за такие учреждения.

— Но разве правильно насильно загонять ребенка на музыку или теннис?
— Это обреченная, но, к сожалению, распространенная попытка. В итоге либо ранимого, чувствительного ребенка доводят до невроза, либо более крепкий ребенок в конце концов заставляет родителей принять его нежелание. Чуткие родители понимают, что нельзя насиловать детскую волю. Важно разобраться, почему ребенок не хочет идти на занятие? Бывают ситуативные причины. Например, сами занятия ему интересны, но произошел конфликт. Такие проблемы преодолеваются при деликатном участии взрослых, и ребенок с удовольствием продолжает обучение. А иногда он принципиально не хочет, не нравится ему. Тогда можно поискать то направление, которое будет ему интересно. Здесь очень важно совпадение, чтобы и предмет нравился и педагог воодушевлял. Не секрет, что многие ходят именно на педагога.

— Вы консультируете только детей, занимающихся или собирающихся заниматься в Центре?
— Разумеется, нет, и это принципиальная позиция. Мы не делим детей на “наших” и “не наших”. Тем более что в результате успешно проведенной работы ребенок может захотеть заниматься в нашем Центре. Так было уже много раз. Как подразделение государственного образовательного учреждения мы обеспечиваем психологическое сопровождение образовательных процессов. С некоторыми структурами Центра сотрудничаем на постоянной основе. Если родители на распутье, какое направление наиболее отвечает склонностям их ребенка, мы вместе с педагогами готовы помочь разобраться в этом вопросе. Чтобы попасть к нам на консультацию, вовсе необязательно заниматься в Центре. Мы открыты для всех желающих получить квалифицированную помощь психолога, работаем с любыми возрастными категориями. Но приоритетное направление деятельности службы – консультирование по проблемам психологического здоровья и развития детей. Это всегда подразумевает семейное консультирование, так как ребенок неотделим от родителей, его душевное состояние очень зависит от “погоды в доме”. Справедливости ради замечу, что если раньше взрослые – родители и учителя – традиционно выступали в качестве ориентиров, были проводниками в большую жизнь (так было в моем детстве), то сегодня они ощутимо утрачивают свое влияние на детей. В то время как небывалый размах приобрела контркультура, дезориентирующая юные неокрепшие умы.

— В смысле массовая культура?
— Это разные вещи, и контркультура (или антикультура) намного опасней. Давайте определимся с понятиями. Есть высокая культура. Она выполняет человекообразующую функцию приобщения к духовным ценностям, идеалам Истины, Добра и Красоты, обеспечивает эффект облагораживания человеческой натуры, воодушевляет на благие дела. Она сопряжена с передачей в художественных формах образа героя со всей сложностью и противоречивостью его социальных отношений и внутренней жизни, ставит его (и меня, как приобщающегося к культуре) перед необходимостью нравственного выбора. Массовая культура ориентирует на потребление, разжигает и насыщает свойственные человеческой натуре пристрастия. Это средство эксплуатации человека, потому что хочется комфорта, новых зрелищ и развлечений, а за удовольствия постоянно нужно платить. Она не способствует развитию, а скорее притормаживает его, анестезирует и притупляет сознание, замыкает человека на себе. А контркультура… Контр- (или анти-) культура выполняет разрушающую функцию порабощения и деформации человеческой натуры, отчуждает нравственные чувства и добродетельные устремления, провоцирует возникновение и распространение личностной деструктивности. Ей сопутствует образ антигероя, ориентация на ложные, суррогатные ценности. И всё это, как правило, преподносится в очень привлекательном виде. Меня удивило, что Никита Сергеевич Михалков, вселяющий своим творчеством веру в возможность чистоты и достоинства человека, отозвался о «Бригаде» как о замечательном фильме. С позиции технологии кино это наверно так: динамично, эффектно, зрелищно. В гуманитарном отношении (с моей – субъективной – точки зрения) это история о противостоянии бесчеловечного с еще более бесчеловечным. Именно такие «шедевры» пропагандируют антикультуру и дезориентируют подростковое сознание. К явным формам антикультуры можно отнести криминалитет, экстремизм, сектантство, порноиндустрию, среду употребления и сбыта наркотиков. Существуют и скрытые формы культивирования установок и убеждений, препятствующих развитию дружелюбия и уважительных отношений между людьми. Например, культ успеха и карьеризм, культ достатка и стяжательство, культ силы и конкурентность, культ рацио и циничный прагматизм.

— Неужели от атмосферы в семье уже мало что зависит?
— Зависит очень многое. Нравы и отношения, царящие в родительском доме, оказывают глубокое влияние на развитие личности ребенка. Хорошо, если это чаша, из которой можно пить, и дом, в котором можно жить. К сожалению, так бывает не всегда… Неблагополучие (а иногда и уродливость) родительско-детских отношений часто связано с утратой взрослыми душевного равновесия, чувства цельности, полноты и перспективы жизни. Просчеты старших бывают вызваны искаженными представлениями о родительских функциях, целях и средствах воспитания. В таких случаях фокус психологической помощи перемещается на значимого для ребенка взрослого. Здесь профессионализм психолога состоит не в том, чтобы разоблачать родительскую несостоятельность, а в том, чтобы поддерживать взрослых в здоровом родительском самоопределении, в их стремлении быть заботливыми и разумными родителями, практически помогать людям выстоять в сложных отношениях с действительностью. Но если 10 лет назад я был уверен, что хорошая семья наверняка защитит ребенка от пагубного влияния и пристрастия, то сегодня всё чаще сталкиваюсь с ситуациями, когда дети благополучных родителей оказываются уязвимы. Например, попадают в зависимость: младшие – от игровых приставок, средние и старшие – от компьютерных игр и Интернет-развлечений. Так получается, когда взрослые, не находя достаточно времени на душевный контакт со своим ребенком, переключают его внимание на новомодные забавы, лишь бы был занят и не докучал. Подобное погружение обедняет жизнь ребенка, вытесняя из нее такие необходимые для развития занятия, как чтение, общение, прогулки, спорт.

— А больше ли стало по сравнению с 90-ми детей, растущих в неполных семьях?
— Я этого не заметил. Неполных семей и в 90-е годы было немало. (Говорю только о личных наблюдениях, возможно, по статистике их стало больше). Но проблема в том, что всё чаще и в полных семьях дети растут без мужского воспитания. Речь идет не о случаях алкоголизма отцов (это отдельная тема), а о мужчинах-добытчиках, работающих по 6-7 дней в неделю с утра и до вечера. Приходят, отсыпаются и опять уходят. Раньше школу называли женской епархией (учителей-мужчин давно единицы), а теперь и семьи превратились в женскую епархию, когда мужа и отца постоянно нет дома. Это отражается не только на мальчиках, но и на девочках. Во-первых, для ребенка чрезвычайно важно общение с родителем противоположного пола, во-вторых, в традиционной семье женщина олицетворяет собой заботу, а мужчина – дисциплинирующее начало. Это столетиями сложившаяся культурная норма. А когда женщина вынужденно берет на себя дисциплинирующую роль, она вольно или невольно становится менее заботливой. В результате ни дисциплины, ни заботы. Если же мужчина-добытчик начинает преуспевать, у него может произойти деформация личности. Большие деньги превращают его либо в деспота, либо в блудника, либо в запойного пьяницу. Одни начинают пить, чтобы снять стресс, другие – чтобы заглушить чувство внутренней опустошенности. Внешне люди добились многого, но ощущают то, что Виктор Франкл называл экзистенциальным вакуумом. Недавно супруга одного предпринимателя сказала мне, что в бизнесе, как в большом спорте, останавливаться нельзя. Я категорически с ней не согласился. Бизнес или не бизнес, человеку необходимы паузы для реабилитации, для рефлексии, для внутреннего прояснения: чем ты живешь, к чему стремишься, кто тебя окружает? Без такой душевной работы человек может впасть в окаянство либо выгореть. Вообще психоэмоциональное выгорание – одна из актуальнейших проблем не только для бизнесменов, но и для людей “помогающих профессий”. Наступает очерствение души, которое проявляется и на работе, и в семье.

— Александр Владимирович, а много ли среди обращающихся к вам верующих людей?
— Многие называют себя верующими (хотя на консультациях этот вопрос специально не ставится), говорят, что ходят в храм. Но по моим впечатлениям воцерковленных людей среди нашей аудитории не так много. Работать с такими семьями легче – есть опора, которая помогает и в решении психологических проблем. Да и сами проблемы в этих семьях чаще имеют природное происхождение. Например, синдромы ранней детской нервности, являющиеся следствием родовой травмы. Со временем, при терпеливом и последовательном воспитании, этот синдром благополучно преодолевается, но на каком-то этапе ребенку требуется психологическое сопровождение. Замечаю, что воцерковленные семьи более устойчивы под давлением массовой культуры и контркультуры.

— Неужели вы не сталкивались с ситуацией, когда воцерковление одного из супругов приводит к конфликтам в семье, травмирующим детскую психику?
— Были такие случаи, но я не назвал бы это воцерковлением. Правда, я сужу только по рассказам родственников. Сами «неофиты» ко мне не приходили, потому что большинство из них не доверяет психологам. Но, судя по описаниям, это скорее своеобразное проявление болезни, чем вера. Возможно, им требуется медицинская помощь. Думаю, что хороший священник это поймет и подскажет человеку обратиться к врачу.

— А к вам лично священники никого не направляют?
— Я хожу в храм не как психолог.

— Мы все ходим в храм не как профессионалы, но всё-таки… Например, при храме иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно по благословению протоиерея Георгия Бреева действует одноименный православный центр, в котором работают и психологи. И к ним некоторые священники (не только из Царицынского прихода) направляют своих прихожан.
— У нас светская психологическая служба, работаем с людьми разных мировоззрений.

— Так и в «Живоносный Источник» приходят люди разных мировоззрений. Моя некрещеная родственница ходила туда по моей подсказке и получила необходимую ей помощь. Православному же человеку гораздо легче найти общий язык с православным психологом.
— В «Живоносном Источнике» психологическая консультация действует при храме, а мы – подразделение светской организации. Приходят православные люди – я рад. Мне тоже легче найти с ними общий язык. Но таких связей, чтобы священники рекомендовали прихожанам обратиться ко мне, у меня пока нет. Не заслужил.

— Известны случаи, когда психологи и даже психиатры в неофитском рвении (а мы все неофиты) забывают о своей специальности, вместо консультации занимаются катехизацией. Представляете, приходит к врачу человек в глубокой депрессии, а тот ему не антидепрессант выписывает, а начинает говорить о грехах и требует, чтобы он причастился! Не было ли у вас такого соблазна?
— Я знаю такие прецеденты. И у меня бывает соблазн заговорить о грехе, когда сомневаюсь, как поступить в конкретной ситуации, не предусмотренной профессиональным этическим кодексом. Ведь я и к христианству осознанно пришел, когда понял, что психология – “скупая” наука. Многие проблемы, с которыми сталкиваешься в профессиональной практике, в рамках психологии решений не имеют. В какой-то степени этот дефицит восполняют философия, история, этика, антропология. Но только в какой-то степени. И постепенно (я это наблюдал и у своих коллег) идет эволюция сознания в сторону христианства. В христианской традиции я нахожу ответы на вопросы, которые мне не дает секулярная наука. Поэтому в некоторых случаях в дополнение к консультационной беседе я могу посоветовать православному человеку, прежде чем принимать какие-то важные решения, затрагивающие других людей, обратиться за благословением к священнику. Есть много людей пытливых, ищущих, искренних, но не религиозных. Им можно на примере их собственного опыта показывать, что жить по совести здоровее и вернее, чем следовать принципу “ничего святого”. А превращать консультацию в катехизацию – это значит признаваться в своей профессиональной некомпетентности.

— Александр Владимирович, а современная школа как-то влияет на сознание детей?
— Безусловно влияет, но качество школьного воспитания остается недостаточным. Никого не хочу обидеть. Есть замечательные школы, замечательные учителя, но в целом образование (не только среднее) оказалось на периферии социальных процессов. Педагогический долг – сеять разумное, доброе, вечное. В идеале образование должно аккумулировать культурные и духовные традиции, передавать их в дар детям, быть проводником (или подспорьем) в их ценностном самоопределении. По сути, образование – это выращивание и воспитание взрослыми нового поколения людей, которому можно будет доверить и страну, и собственную старость. Современная школа где-то сознательно, а по большей части бессознательно отступилась от воспитания и сосредоточилась на обучении предметам. Что получается в итоге? Родители вынужденно с утра до ночи работают, школа только обучает, а на моральный облик детей и подростков стихийно влияет авантюрное “параллельное образование” в виде индустрии досуга, зрелищ и развлечений, желтых СМИ, сомнительных интернет-сайтов. Взросление – дело трудное и даже болезненное. Если игнорировать развитие человеческих способностей, ребенок может превратиться в карикатуру на человека или чудовище. К сожалению, случается и такое. Если детскую душу ранить или оставить в запустении, воспользовавшись наивной неискушенностью вовлечь в пагубу, ребенок заболевает. В известных с детства сказках (будто написанных на злобу дня сегодняшнего) это называется порчей. Как тут не вспомнить Иванушку, который ослушался сестрицу, напился из болота и стал козленочком; персонажа сказки Андерсена – Кая, которому в глаз попал осколок разбитого дьявольского зеркала, и сердце его оледенело; братьев, по злой воле превращенных в диких птиц. Метафоричность потери человеческого облика будто списана с неутешительных реалий настоящего – стали привычными обобщения: наркоманы, “отморозки”, порченные. Я уже упомянул о профессиональном выгорании. Сегодня для образовательных учреждений – это серьезная, но пока недооцененная проблема. Кризис воспитания происходит не только потому, что коллеги не понимают или не хотят, но и потому, что они объективно пребывают в такой психологической форме, в которой очень трудно нормально общаться с учениками. Зачастую они просто не в состоянии заниматься воспитанием. На мой взгляд – это проявление более общей проблемы: во внутренней политике государства давно отсутствует установка на гуманитарную целесообразность.

— Что такое гуманитарная целесообразность?
— Существуют социально-ориентированные профессиональные сферы, которые одновременно решают узкопрофильные задачи (лечение, обучение, культурное просвещение) и выполняют гуманитарную миссию – сохранения, утверждения и приумножения “человеческого в человеке”. Врач может воспринимать пациента как объект, требующий его вмешательства, а может общаться с ним как со страдающим человеком. Учитель может целиком сосредоточиться на преподавании предмета, а может видеть в каждом ребенке подрастающую личность. Мне кажется, эти сферы можно признать полноценно социальными только тогда, когда они решают обе задачи – и специальную, и общегуманитарную. Для длительного выполнения такой задачи необходим запас прочности. Необходим минимум социальной защищенности, который обеспечивает специалистам возможность восстанавливаться и оставаться в профессии. Этого минимума бюджетники, да и люди труда в большинстве своем уже много лет лишены. В этой ситуации все, кто на протяжении лет без оглядки на себя находят силы честно выполнять свой профессиональный долг, заслуживают нашего уважения. Для меня большое счастье знать таких людей, соработать с ними, учиться у них.

— Наверное, проблема еще и в том, что многие люди приходят в профессию случайно. В 17 лет крайне трудно сделать правильный выбор. Помогаете ли вы старшеклассникам в профессиональном самоопределении?
— Старшеклассникам в течение учебного года мы предлагаем программы профориентационного тестирования «Чем пахнут ремесла?», индивидуального психологического консультирования «Между нами говоря …» и пролонгированный психологический тренинг «Личное мнение». Подробную информацию можно найти на нашем сайте: www.lefort.ru.

— Сталкивались вы с ситуацией, когда родители считали, что важно «зацепиться» в любом институте, а потом кровь из носа дотянуть до диплома?
— Сталкивался. С перспективой своей жизни молодой человек еще не определился. Учиться он не желает, ему трудно и неинтересно. Родители всеми правдами и неправдами пытаются перетащить его на следующий семестр, платят деньги, чтобы ему проставили сессию и чтобы он в конце концов добрался до диплома. Может быть, доберется, но квалифицированным специалистом вряд ли станет. Зато привыкнет жить за чужой счет и твердо усвоит, что всё продается и покупается. Это растлевающая, уродующая ситуация. Могу поделиться личным опытом. У нас в школе были прекрасные учителя математики и физики. Я легко поступил в Московский энергетический институт на факультет автоматики и вычислительной техники. Но особой радости от учебы не испытывал, с трудом сдавал экзамены. После первого курса ушел в армию (тогда почти во всех институтах отменили бронь), отслужил, восстановился, отучился еще 2 года. К концу третьего курса ощутил, что душевно умираю. Однажды по дороге в институт спонтанно принял решение, пришел в деканат, написал заявление и забрал документы. Испытывал ужасный внутренний дискомфорт. Мне было 22 года, мои сверстники либо заканчивали институты (кто в армии не служил), либо уже владели ремеслом. А я оказался без профессии и без учебы. Но так как ездил вожатым в лагерь, меня пригласили на работу в Дом пионеров Калининского района Москвы, правопреемником которого стал Центр “Лефортово”. Мы организовали музыкальный подростковый клуб. Через год я поступил на вечернее отделение педагогического института, закончил его экстерном. Теперь я психолог, занимаюсь интересным и любимым делом. Понимаю, что многие юноши и девушки в 16-18 лет оказываются не готовы к осмысленному выбору профессии. Мы на консультациях стараемся помочь: определяем склонность старшеклассников к техническим или гуманитарным сферам деятельности, анализируем многообразие вариантов. Но профориентация – это только этап на пути к профессиональному самоопределению. Окончательное решение каждому нужно принимать самостоятельно. А были случаи, когда ко мне приводили 15-летних абитуриентов! Ребят, которых родители в 12-13 лет перевели на домашнее обучение. Подсказать что-то им было чрезвычайно сложно. Они экстерном окончили школу, но психологически оставались детьми. Настоящий вундеркинд и в 15 лет четко знает, чего хочет. Только многие дети, экстерном заканчивающие школу, – вундеркинды по воле родителей. То есть это способные дети, старательные ученики, а родители, теша свое тщеславие, интерпретировали их успехи как особую одаренность и решили форсировать обучение в школе. Часто такие «вундеркинды» в институте испытывают серьезные проблемы с мотивацией обучения. В свое время они оказались обделены полноценным общением со сверстниками, поэтому начинают наверстывать упущенное. В подростково-юношеский период общение для развития человека имеет большое значение.

— Значит, вы против перевода через класс?
— Не против, но подходить к этому вопросу надо осторожно. Человек развивается одновременно на нескольких уровнях. Важно сохранить баланс. В погоне за дипломом, пытаясь убежать вперед в приобретении знаний, можно многое упустить в социальном и личностном развитии. В итоге молодые люди получают аттестат зрелости, по сути оставаясь незрелыми. Инициатива в принятии решения обычно принадлежит семье, поэтому порекомендую родителям тщательно взвешивать обоснованность и целесообразность такого шага, рассматривать связанные с ним риски, прислушиваться к мнению преподавателей и психолога.

— Вы упомянули, что служили в армии. Многие ли современные юноши готовы сегодня к службе?
— Все по-разному. Вот только к перспективе армейской службы большинство относится крайне негативно. Таково общественное мнение, и для него есть объективные предпосылки. Хватает в нашей армии беспорядка, чего греха таить. Да и потерять ребенка в непонятных войнах родители опасаются. Но несправедливо утверждать, что в вооруженных силах все негативно. Есть части, несущие боевое дежурство, совершающие реальный ратный труд. И мне довелось служить именно в такой части, охраняющей воздушные рубежи. На мой взгляд, для молодого человека благо познать свои силы, выяснить, что в действительности ценно, а что только кажется таковым. Многие вещи в жизни я сумел сделать только потому, что прошел армейские испытания. Именно там я научился работать и противостоять своим слабостям. Кстати, понял я это недавно.

— Но ведь есть юноши, которых армия скорее сломает, чем воспитает?
— Есть. И у меня были в консультационной практике случаи, когда я обращал внимание родителей на то, что их сыну в армии не место. В силу его нервно-психических особенностей она ему противопоказана, а медицинское освидетельствование должно это официально подтвердить. А вообще помню настрой свой и своих одноклассников в 1985 году, когда нас призывали в вооруженные силы. В армию мы не рвались, но нам казалось странным уклонение от воинского долга. Думаю, что это всё-таки правильная позиция. Потому что армия стране необходима, а здоровый армейский опыт воспитывает юношу как мужчину и как человека. Хочется, чтобы общими усилиями армия психологически выздоравливала. Как и школа, и семья, и общество.

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ