На сайте Совета Федерации опубликован текст законопроекта о добровольчестве (волонтерстве). Его появлению предшествовала бурная дискуссия в Совете Федерации, и несмотря на активный протест представителей волонтерских организаций, участвовавших в подготовке законопроекта, его текст принят к рассмотрению . Мы поговорили с одним из участников рабочей группы по подготовке закона о добровольчестве (волонтерстве), директором Союза волонтерских организаций и движений Владимиром Хромовым.
Расшифровка интервью:
-Давайте начнем с тезиса, Вы за этот закон, или против?
– Мы против этого закона
– А что сейчас происходит с этим законом? Поэтапно, начиная с самого начала. Когда его начали принимать, зачем и почему?
– Краткая история такова. Вопрос о том, нужен или не нужен закон о добровольчестве в России обсуждается с 1995 года. Это очень старый вопрос и были очень разные мнения, но он не принимался. В апреле 2011 года Совет Федерации создал рабочую группу по разработке этого закона. Она официально называлась «Рабочая группа по совершенствованию законодательства о волонтерстве», и они заказали написать концепцию закона известной некоммерческой организации «Юристы за гражданское общество». Известная организация, ее возглавляет Дарья Милославская, член Общественной палаты. У них хорошие юристы. И они написали некую концепцию. Она получилась на мой взгляд не очень удачной и совпала с моментом, когда в Крымске случилась катастрофа и туда хлынул поток волонтеров. И так совпало, что была очень большая критика этого закона со стороны волонтерских сообществ. Были конфликты волонтеров в Крымске с МЧС, с милицией, с исполнительными органами и это вызвало большой общественный резонанс. А эта рабочая группа Совета Федерации – она была кулуарной, никто про нее особо ничего не знал. Но после Крымска они пригласили в нее в том числе наш союз с целью услышать экспертное мнение обычных волонтеров из социальной сферы об этом законопроекте. Мы в эту группу вступили и в нескольких встречах участвовали. Дискуссии, которые там проходили – они не смогли достичь общего мнения. Мы приводили аргументацию против того, что закон нужен.
-Но вы выступали против принятия этого закона вообще?
– Нет, не совсем так. Вообще в мире есть разная практика регулирования деятельности добровольцев. Есть страны где вообще нет никаких правовых актов. Есть страны где достаточно жесткое регулирование. У каждой страны свой опыт. Мы выступали за то, что в той ситуации, которая существует сейчас в России, Закон о волонтерстве явно лишний, более того он может оказаться крайне вредным и никаких адекватных мер по поддержке волонтерского движения его принятие не принесет. И мы аргументировали эту точку зрения. Может быть через 5-10 лет, если вернуться к этому вопросу, такой закон будет нужен. Или не нужен. Мы практики, мы действуем из текущей сложившейся ситуации. В современной ситуации, на той стадии развития добровольческого движения, которое есть, в том состоянии взаимоотношений гражданского сектора и государственного сектора, которое сложилось де-факто Закон о волонтерстве не только не нужен, но он может быть очень и очень вреден для волонтерства.
– Мы к этому вопросу еще вернемся, а сейчас я хотел бы узнать: вот эта рабочая группа, там были представители НКО, кроме вас еще кто-то и все эти представители выступали против принятия этого закона? Они все разделяли Вашу точку зрения?
– Да
– То есть диалог у вас не получался, Вы говорили что закон нельзя сейчас принимать, а представители Совета Федерации говорили, что этот закон нужен. Т.е. вас пригласили для того чтобы вы посоветовали, каким этот закон должен быть, а вы выступали против него как такового.
– Я думаю, нас пригласили для того чтобы, во-первых, узнать наше мнение, с другой стороны, в случае если мы его поддержим – это будет большой шаг к легитимизации этого закона. Потому что сейчас, когда этот закон вынесен на всеобщее обсуждение, я не знаю ни одного волонтерского движения, не связанного с властью, которое бы его поддерживало. Потому что появление этого закона – это такая вещь, она в каком-то смысле знаковая. Она говорит о чем? Что есть некий спектр отношений – отношения волонтерской активности, которые государство с одной стороны жестко не регулирует, с другой стороны – оно его не понимает. При том, что этот закон – частная инициатива двух сенаторов: Воробьева и Борисова. Само появление этого закона отражает отсутствие диалога, отсутствие понимание и консенсуса между волонтерами и, например, исполнительной властью. И это действительно так. Очень часто волонтерам сложно взаимодействовать с властью, поскольку эти люди действуют по разным совершенно принципам и разговаривают на разных языках. Но мы знаем и другие примеры, когда волонтеры самостоятельно договариваются с представителями социальных учреждений – с больницей, детским домом и, получая некий кредит доверия, кому-то там помогают. И вот, например, два года такого позитивного взаимодействия приводит к тому, что люди понимают взаимные интересы, понимают что можно делать, что нельзя, формируют общие правила и никакой закон, собственно, в этом не нужен. Наша позиция в следующем: для того, чтобы волонтерская деятельность развивалась лучше чем сейчас, на каком-то этапе волонтерам приходится безусловно вступать во взаимодействие с государственными органами. Это факт. И не только на уровне социального учреждения, но и на уровне региона, федерации и т.д. Но это взаимодействие не может строится на формальной, описанной юридически базе. Вот примем мы закон и все изменится. Нет, конечно. Взаимодействие может строится только на паритетном взаимном диалоге. Когда две стороны: волонтеры и органы государственной власти поймут что у них есть точки взаимодействия и начнут разговаривать как две полноценные стороны.
– Ну, во-первых государство не может разговаривать без правовых актов. Должны быть акты, юридические в том числе, которые регулируют взаимодействие.
– Безусловно. Но эти акты правовые появляются после.
– А насколько после? Сколько времени должно пройти? Волонтерская деятельность существует уже достаточно давно. Уже года три как социальная активность населения у нас по-настоящему проявилась и стала заметной. Она была и до, но после пожаров…
– Не соглашусь что у нас социальная активность появилась после пожаров. По моим оценкам у нас идет подъем года с 2005-го, просто она больше проявлялась в социальной сфере и общество его замечало слабо. Я поясню о чем я говорю. Вот есть у нас такая организация – «Клуб волонтеров». Это более 2000 постоянных волонтеров, которые помогают детям более чем в 50 сиротских учреждениях в регионах. Как они действуют? Они приходят, например, в Министерство образования региона и говорят, – «мы хотим у вас в детских домах реализовывать такую-то программу, направленную на обучение детей социально-полезным навыкам». Дают им программу, дают описание своей деятельности, какие-то фотографии. Где-то они находят понимание, где-то нет. Вот там где они находят понимание они заключают с областью юридическое соглашение. Я напомню, что соглашение заключается на основании гражданского кодекса, где написано, что они имеют право делать, а что нет. И с этим соглашением они идут в детский дом. Для детского дома это основание больше доверять этим волонтерам.
– Да. Вы правильно сказали, находят или не находят взаимопонимания. А где-то они не находят взаимопонимания. Вот в этом законе есть пункт, который вызывает больше всего критики: о том, что в опасных местах организатором волонтерской деятельности может выступать только государство, волонтеры должны быть застрахованы и т.д. Вот после озвучивания этого пункта, главный тезис, который возникает, то, что Крымск для волонтеров теперь закрыт. А вот у меня возникает вопрос, а до того Крымск был открыт? Т.е. сейчас ничто не регулирует это взаимодействие, и волонтеров, приехавших в Крымск, слава Богу что их не выгнали. Могли бы точно также выгнать, причем на законных основаниях.
– На самом деле не совсем так. В Крымске, как мне рассказывали волонтеры, чрезвычайная ситуация не была объявлена. Юридически ее там не было. И когда им говорили что здесь ЧС, они отвечали, – «здесь нет ЧС, покажите документ где написано что здесь чрезвычайная ситуация, мы не уйдем отсюда». Вот смотрите, этот пункт, который вызывает действительно самую большую критику, причтем объективную, потому что этим пунктом убивается абсолютно взаимодействие двустороннее и выстраивается взаимодействие односторонне: то есть мы приказываем – вы подчиняетесь. Т.е. если орган организующий – этот орган государство, то те рамки которые оно выставит волонтерам, те они и обязаны будут соблюдать.
– Но это только в зоне ЧС, если говорить непосредственно про этот пункт.
– Там было написано, в зоне осуществления опасных видов работ.
– Ну да, конечно это тоже расплывчатая формулировка. Понятно, что опасными можно назвать что угодно.
– Любую работу
– Но я говорю о том, что есть сейчас. Вот Крымск. Объявлена там ЧС или нет, в любой момент к волонтерам может подойти полицейский и сказать, – «извините, а почему вы здесь расположились на газоне»? Я просто был в Крымске и там волонтеры жили в черте города, они разбивали палатки, жгли костры. Мог подойти полицейский и сказать, – «извините, но вы не имеете права здесь находиться с палатками в черте города» ,и был бы абсолютно прав. ДДИ, например, все связано с тем, расположено руководство или не расположено. Такое есть сейчас.
– Вот у этой медали есть две стороны. Есть и обратная сторона. Директор социального учреждения, пускающий к себе волонтеров, он рискует. Рискует чем? Что эти люди могут оказаться не совсем адекватными. Такое бывает. Что эти люди могут оказаться неподготовленными профессионально. Не понимать специфику заболеваний и тех границ, которые они имеют право переходить в отношении тех детей, например, с нарушениями развития. Он рискует, что в какой-то момент волонтеры вынесут какую-то информацию публично. Ну, например, напишут в СМИ, – «помогите собрать деньги на ремонт этого детского дома», и вместо того, что бы собрать денег на ремонт, директора просто снимут. Представители социального учреждения, администрация, пуская волонтеров – это некий кредит доверия. И тут процесс должен быть двусторонним. Это как раз и есть то нахождение компромисса. Я бы даже сказал, любви, которое помогает друг другу доверять и выстраивать взаимодействие. Вот делать это закон не поможет, а поможет это делать диалог и взаимодействие по конкретным вопросам. Это то, что случается в жизни обычно.
– Послушайте, ну если в законе оговорено, что волонтерская организация… А в этом законе, кстати, оговорено, что волонтерской деятельностью может заниматься не только организованная группа, но и неорганизованная, и более того, возможна индивидуальная волонтерская деятельность. Т.е. все эти книжки, единый реестр вакансий – можно обходиться без этого. Но при этом волонтерская деятельность подразумевает помощь всем людям, которым нужна помощь, в том числе в медучреждениях. Т.е. в этом законе есть пункт, который обязывает директора ДДИ идти на встречу волонтерам, которые приходят к нему и говорят, что мы хотим помогать, даже неорганизованным.
– Нет. Понимаете, может заниматься волонтерством – пусть занимается. Хочет приходить в социальные учреждения? Извините, у нас всегда есть правила, по которым человек приходит в больницу, обычный гражданин. Вот если Вы придете в больницу – у вас есть время посещения, вас пустят, если вы родственник этого ребенка.
В законе есть вещи, которые нам более не нравятся. Я еще раз повторюсь, в законопроекте. Это законопроект, и сам факт наличия государственного регулирующего органа, причем исполнительного федерального органа. Т.е. наличие такого государственного монстра, который будет пытаться этой системой управлять, нас очень напрягает. Объясню почему. Хоть авторы законопроекта и говорят что это не будет новый орган, это будет орган на основе существующего или министерства или агентства. Это собственно не очень важно. Чиновники мыслят очень просто и вертикально. Эта логика обусловлена спецификой государства, особенно в нашей стране. Если я чего-то регулирую – я устанавливаю правила. Если я устанавливаю правила, я могу спросить кого-то, а могу не спросить, тем более в любую секунду я могу их изменить. А вот уже что я пропишу в подзаконных актах… Как этот орган будет регулировать конкретно деятельность добровольцев – это уже вопрос десятый. Там написать можно что угодно. И есть еще одна вещь: это закон Федеральный, соответственно регионы будут обязаны принят свой региональный закон о добровольчестве и волонтерстве. Он может в чем-то отличаться от основного, в базовых вещах совпадая. И, соответственно, каждый регион напишет для себя подзаконный акт. Повлиять на то, что напишут регионы невозможно в принципе и это сильно зависит и от личности губернатора, и от того, были у него конфликты с некоммерческим сектором или нет, насколько у него выстроено взаимодействие с волонтерскими группами. Это очень большая опасность для нас, и это то, чего мы боимся больше всего. Мы боимся появления такого государственного органа, который подомнет под себя все, установит жесткие правила. А государство сейчас не понимает, кто такие волонтеры. Как они действуют, как они мотивированы, как они организованы. Почему для них важна самоорганизация и горизонтальные связи. Этот орган будет просто, как в мультике, – «замесить и нарубить». Ну вот, «замесят и нарубят» и будет все как будет.
– Ну да, это опасно, особенно зная практику правоприменения у нас в государстве, но опять же, возвращаясь к тому что существует сейчас. Сейчас деятельность волонтеров не регулирует ничто.
– Неправда. Это ложный тезис, который изначально почему-то разработчики законопроекта всегда выдвигали. Деятельность волонтеров сейчас регулируют следующие законодательные акты: гражданский кодекс, который позволяет заключать двусторонние договора между любыми участниками правоотношений; Закон о благотворительности и благотворительных организациях, где есть термин «доброволец», «добровольческая деятельность» и какие-то еще положения там прописаны. Т.е. если кто-то скажет, что он не знает, кто такой доброволец – я ему покажу Закон, там все прописано; у нас есть Закон о некоммерческих организациях, где установлена форма организации в т.ч. волонтерского движения; есть Закон о социально ориентированных НКО, где написано что добровольчество – это одно из приоритетных направлений, которое государство регулирует и поощряет и в этом смысле создан механизм, когда Минэкономразвития выделяет субсидии для регионов по этой линии; есть Закон о добровольцах города Сочи; есть Закон о чрезвычайных ситуациях, номер 151; есть концепция развития добровольчества в России, подписанная Путиным еще в 2009 году, где написано что государство поддерживает, стимулирует и т.д. Поэтому ссылки на то, что базы нет, или что чиновники не понимают, кто такие волонтеры – это просто профанация. Все есть и все понимают, просто сейчас нет такой глобальной системы, которая в любую секунду может установить любые правила и рамки регулирования. Это самое страшное.
– В этом Законе есть замечательная 16-я статья, которая говорит о преференциях волонтерским организациям. О том, что будет выделяться финансирование волонтерским организациям, что они будут освобождаться от налога на пользование госимуществом и т.д. Вот вам не кажется, что те ограничения, которые накладываются на волонтерскую организацию, а на нее накладывается всего две обязанности, кроме того, что ей нужно зарегистрироваться, и это может быть сложно, но кроме этого: вести волонтерские книжки и вносить данные в единый реестр вакансий. И если все это выполнять, в остальном волонтерская организация может действовать как угодно, но она получает преференции: она может получать финансирование, освобождаться от налогов. Вот не кажется Вам что плюсов здесь больше чем минусов?
– Некоммерческие организации, в т.ч. волонтерские, уже сейчас, по действующему законодательству, могут получать финансирование. Это может быть финансирование через Минэкономразвития на уровне федеральном, причем как на проекты, таки на инфраструктуру, на обучение кого-то и т.д. Это может быть финансирование на уровне региональном – через гранты, субсидии и т.д. Это все уже есть, и давно много лет действует. Ничего нового в этом плане Закон не дает. Дальше, по поводу того, что потенциально Закон может наложить на волонтерские движения: вот что такое вести волонтерскую книжку? Средний волонтер один-два раза в неделю что-то делает. Если у меня 100 волонтеров или 1000, сколько человек у меня должно этим заниматься? Но страшно, на самом деле не это. Если создается закон, а закон – это правовой акт, соблюдение которого обеспечивается принудительной силой государства. Значит, нормы, которые в нем заложены обязательны для исполнения. А что будет, если я эти нормы нарушу? По логике права меня должны наказать. Наказать у нас могут либо административно, либо уголовно. Причем как частное лицо, так и организацию. Если будет орган – значит он будет проверять соблюдение закона. Т.е. в любую волонтерскую организацию может прийти контролирующий орган и спросить, – «А где у вас личные дела волонтеров? А где у вас книжки? Все ли вы сведения подали в реестр?» В любую секунду меня могут проверить. Это то, чего раньше не было абсолютно. Это та сфера, которая не контролировалась жестко государством, и она не нуждается в таком контроле. От лишних проверок эффективность деятельности волонтеров точно не вырастет. Это любому человеку понятно. Мы боимся именно того, что под соусом поощрения на нас пытаются навешать не только лишнюю работу, но еще и возможность нас проверять.
Ну и по поводу имущественных и прочих льгот – это просто смешно. У нас уже были примеры из бизнеса, когда организациям, в которых количество работающих инвалидов превышало 50%, предоставлялись льготы. Тут же возникло множество организаций, в которых были липовые инвалиды, но льготы-то они получали вполне конкретные. Или были нормы прописаны, что волонтеры получают потенциальные льготы по оплате коммунальных услуг… Вот никто никогда не проверит, волонтер я или нет. У меня может быть десять книжек и в каждой написано золотыми буквами, что я сходил туда-то, убрал мусор, перевел бабушку через дорогу. Проверьте!
– Давайте будем продвигаться к концу. Вот как Вам кажется, что послужило толчком к принятию закона именно сейчас?
– Я думаю что это совпадение. Я думаю, это частная инициатива двух сенаторов: Воробьева и Борисова, которые увидели что есть некая незарегулированная область и создание механизма регулирования которой даст им лично какие-то бонусы. Я думаю так.
– Хорошо, будем думать что так. Если вернуться опять к рабочей группе, еще раз. Это не выглядело как демарш? Вот они собираются принять закон, они его в любом случае примут, и вас приглашают чтобы обсудить этот закон. Вы отвергаете его. Т.е. вы отвергаете диалог и ставите ультиматум – мы отказываемся от этого закона. Они тоже ультимативно проводят этот законопроект в Совет Федерации, не посовещавшись с сами.
– Я думаю, что изначально было желание хотя бы услышать нашу сторону, потому что изначально диалог был достаточно спокойный, мирный и без всякого давления. Но, вероятно, какие-то интересы перевешивают и, главное, у сторонников законопроекта не нашлось аргументов «за». В диспуте, в любом публичном диспуте они проигрывают, если нет крика и ора. Т.е. если мы спокойно садимся обсуждать законопроект, то его сторонники проигрывают, потому что аргументов «за» нет, они не действительны с точки зрения логики. Поэтому, уперевшись в это, поняв, что рабочая группа существует больше года, а «воз и ныне там», они решили в одностороннем порядке все-таки это вынести. И их попытки после этого сказать, – «а теперь давайте обсуждать»… Ну давайте обсуждать. Мы обсуждаем в публичном поле, аргументируем. Потом он будет вынесен Госдумой и будет сказано, вот, мы его уже вынесли, теперь уже приняли, давайте теперь по факту обсуждать. Ой, а уже орган создали, он уже правила сформулировал. А мы все обсуждаем. Ну, это из той же серии, что реального взаимодействия, диалога между активной частью гражданского общества и государственной властью в лице разных ее ответвлений, сейчас нет. И это самая большая проблема России. Очень разные интересы, очень разные механизмы реализации своих идей, и, безусловно, очень разное мышление.
– А вот если говорить о гражданском обществе, которое сейчас формируется. Оно формируется достаточно активно. Ведь волонтерская деятельность, люди, входящие в этот слой общества – они мыслят не про-президентски, их достаточно много, они достаточно активны, они объединяются в группы, появляются неформальные лидеры. Пока они разрознены, но это достаточно крупное движение и оно может сплотиться. И оно настроено, видя что происходит в государстве, оно не симпатизирует представителям власти. Что могут сделать представители власти чтобы как-то контролировать вот этот неконтролируемый и опасный для нее процесс.
– Ну во-первых я с Вами не соглашусь. Дело в том что волонтеры – это наиболее аполитичные люди. Это люди, предметная деятельность которых и эмоциональная мотивация которых сосредоточена вокруг вполне определенных, практических задач. Если я дружу с ребенком в больнице, меня совершенно пока не интересует политика. Меня интересует, как найти ему деньги на лекарства, или купить ему памперсы, или как с ним поиграть, его развлечь. Политика интересует волонтеров социальной сферы в последнюю очередь. Понимаете, здесь не надо воспринимать, что есть консолидированное, объединенное волонтерское движение. Пока есть только начаток этого движения.
– Да, только начаток. Островки. Но они очень большие и очень активные.
– Да. И не стоит воспринимать, что у нас есть государство. Я могу это публично заявить – у нас нет государства. У нас есть отдельные органы власти: законодательной, исполнительной, судебной, в которых, соответственно, множество разнообразных людей реализуют свои личные интересы. И те проекты, которые они запускают – это, в подавляющем большинстве случаев, «броуновское движение». И в этом сложность. Нет от государства определенной позиции, что делать с волонтерами и нужно ли с ними что-то делать. Но и волонтерам, если такая позиция будет выдвинута, сейчас нечего ответить, потому что процесс консолидации только начался. Он идет очень быстрыми темпами, безусловно, я думаю, что через пять лет у нас в России будет достаточно много неформальных волонтерских объединений, организаций, сообществ, где лидеры консолидируют свои движения для лучшей деятельности прежде всего. Т.е. объединяют опыт, обмениваются методологией, совместно делают какие-то проекты, тиражируют технологии в регионы и т.д. Сейчас это начаточное состояние, и наш союз, например, это как раз попытка объединить профессиональную деятельность и опыт. Поэтому, волонтеры – это люди, которые в последнюю очередь пойдут в политику. По меньшей мере, волонтеры социальной сферы, опыт которых мы представляем. И в этом смысле государству нечего бояться, это не протестный электорат. Протестный электорат на улицы вышел, попытался чего-то добиться, попытку можно только уважать – люди не испугались, высказали то, что они думают, но это совершенно другие люди. Очень много разных организаций, объединений, направлений. Тут нет такого – ткнули и показали, вот это волонтер. Есть совершенно разные люди, в разных сферах деятельности.
– Дмитрий Алешковский (признан в РФ иноагентом) сказал, что у нас 99,99 % волонтеров против принятия этого закона, потому что он на корню уничтожит деятельность как таковую. Я знаю, что Екатерина Чистякова, директор фонда «Подари жизнь», она не то что за этот закон, но она говорит, ничего страшного, нас он не коснется, мы как помогали, таки и будем помогать. Упомянутая уже на «Эхе Москвы» Яна Лантратова – это движение «Я доброволец», член «Молодой гвардии» – но это же тоже большое количество, я думаю, это больше чем 0,01%, как Митя Алешковский (признан в РФ иноагентом) говорит ,тех, кто лояльно относится к этому закону. А Яна Лантратова, судя по всему, относится к нему крайне положительно. Она, как говорит Александр Борисов, просила его разработать этот закон. Вы не знаете еще кого-то из волонтерской среды, кто либо лоялен, либо за этот закон?
– Вот если Вы возьмете любое движение, как бы оно не называлось, которое получает финансирование от государства. А я предполагаю, что «Молодая гвардия» все-таки получает финансирование. Я не знаю, какие механизмы, да это и не столь важно. Или, например, движения, которые живут полностью на гранты. Таких движений очень много, я могу парочку назвать но не буду, чтобы людей попросту не обижать. Безусловно они все за закон, потому что они вовлечены в эту властную структуру. Собственно они не занимаются какой-то серьезной деятельностью, они занимаются деятельностью акционной. Т.е. вышли в сад сто человек в майках «Я – волонтер», отпустили в небо шарики в честь победы в Отечественной войне 1812 года. Это деятельность, которая по сути ничего не меняет. У нее цели совсем другие. Может быть этим организациям такие цели и заявлены: отвлечь молодежь от протестных настроений; организовать себе базу поддержки, чтобы на дне города кто-то ходил с флажками; устраивать для пенсионеров на юбилей победы мытье окон. Это не плохо, я не говорю, что это плохо. Наверное, такие люди должны быть. Просто они почему-то существуют за мой счет, я – налогоплательщик, получают бюджетное финансирование и почему-то его проедают. Знаете, как есть шутка в волонтерской среде – как организовать волонтерскую акцию? Надо получить субсидию, нагнать 100 волонтеров, они помоют окна, а потом, когда ты все подсчитаешь выясниться, что на треть этой субсидии можно было бы нанять профессиональных мойщиков, они бы также помыли окна, просто в три раза дешевле. Поэтому, наверное, кто-то за закон. Более того, я скажу что, наверное для крупных Фондов или крупных волонтерских объединений – они переживут этот закон. Тем более, что в том виде, в котором он существует сейчас, он абсолютно не дееспособен, он не будет действовать. Ну да, будет бюрократизация, будут проверки. Ну хорошо, представьте себе незарегистрированное волонтерское движение. Пришли его проверять – они говорят, – «а у нас нет волонтеров, документов нет, офиса нет, проверьте нас».
– Более того, они имеют право жить не зарегистрировано. Без документов, без офиса.
– Да. А если зарегистрировано – хорошо. Я подал в реестр сведения на 50 человек, а кто проверит что у меня их 500? Т.е. закон, в том виде в котором он написан, он не конструктивен, он не исполняем. Он создает какие-то новые сущности, которые сами разработчики не могут описать. Ведь вот Вы видели обоснование этого законопроекта? Это одна страничка с одной цифрой – 80 млн. рублей. А почему не 81? Или не 82? Т.е. это очень низкий уровень работы для такого ответственного органа как Совет Федерации. Такие вещи удивляют. Вот если бы у чиновников была практика того, что плохо работаешь – тебя наказывают. Как в коммерческих структурах. Плохо работаешь – тебя увольняют. А тут, сделал плохую работу, и ничего не случилось. Ты знаешь, что тебе ничего не будет. Поэтому, наверное, кто-то за закон. Более того, я готов с этими людьми дискутировать в публичном пространстве. И мы можем уважать их мнение. Но давайте, друзья, все-таки дискутировать, а не принимать однозначные решения, правовые, что, дескать, ребята, мы вас всех уже посчитали, чего вы тут рыпаетесь? Но волонтеры все равно будут всегда помогать, независимо от того порядка регулирования, которое государство установит. Вопрос только опять в том, что заявили цель развития и поощрения, а в результате людям придется лишние препоны преодолевать.
– А как Вам кажется, незарегистрированные волонтерские организации, с введением этого закона, потеряют возможность получать гранты и т.д., которые получают сейчас?
– Сейчас, незарегистрированные юридически общественные объединения не имеют возможности получать грантовое государственное финансирование. Они не являются юридическими лицами, кому вы будете вручать гранты?
– Но есть зарегистрированные, НКО например.
– НКО, зарегистрированные юридически – это совсем другое явление. Они зарегистрированы в Минюсте, они проходят раз в три года проверки…
– Но они не зарегистрированы как волонтерская организация, по этому закону, например. Они не хотят связываться с книжками, их не внесли в реестр, вот у них пропадет возможность получать финансирование от государства, как Вы думаете?
|
– Думаю, нет. Это же две параллельные истории: волонтерская активность и финансирование. Финансирование выдает, например, Субъект Федерации: город Москва, или Кировская область. Если там сложились хорошие отношения – закон на это не повлияет, я думаю. А если отношения сложились плохие, то в этом случае можно закон использовать как дополнительный кнут. Т.е. мы пришли вас проверять… Но, опять таки, по практике работы в регионах, если отношения с губернатором или мэром сложились плохие, то грант вы не получите. Будет закон или не будет – ничего не изменится.
– Понятно. Ну давайте тогда резюмируем. Давайте Вы дадите проект того, чем все это скорее всего закончится и проект того, чем бы Вы хотели, чтобы это закончилось. Если совпадет – слава Богу, если не совпадет – скажите какие могут быть последствия, если закончится не так, как Вы бы хотели.
– Я все-таки оптимистично настроен. Я надеюсь что здравый смысл возобладает. Сейчас законопроект находится на экспертном заключении Правительства. Правительство, я надеюсь, более практически мыслящий орган государственной власти и оно поймет, что законопроект в том виде, в котором он представлен, не нужен, не конструктивен и вреден. Не говоря уже о том, что он съедает денежные ресурсы. И я надеюсь, что при лучшем развитии событий, вот эта неудавшаяся попытка законопроекта, надеюсь, что она не удастся, она приведет к более тесному диалогу, равноценному, государственных органов и волонтерских объединений.
Владимир ЛОМОВ
Наталья КАЛЕНЧУК
