Киев…
Мне пишут:
«Здравствуйте, Елизавета Петровна.
Сегодня поступил очень тяжёлый больной. О нём мы узнали от поликлиники ещё в начале недели, но не могли связаться — никто не брал телефонную трубку. Вчера утром звонит плачущая женщина и ничего не может внятно рассказать, предлагаем приехать к ним домой — отказывается, сказала, что приедет сама с документами. И вот приезжает приличная женщина с огромным кровоподтёком на лице.
Они с мужем приехали 3 месяца назад в Киев из Луганска к сыну. Приехали для обследования и лечения. Из дому забрали все деньги. Выставили диагноз — запущенный рак почки. Сын оказался полной сволочью — забрал у родителей все деньги за якобы лечение. Когда деньги закончились — сын и невестка избили родителей и забрали карточки для получения пенсий.
Сегодня мы госпитализировали этого пациента вместе с женой. Мать этой ночью сын в квартиру не пустил — она ночевала на лестничной клетке».
И через несколько дней — по телефону:
— Сегодня умер пациент, которого сын из дома выгнал с женой (я вам о них писал). После всех процедур — урну с прахом жена отвезёт на родину в Луганск.
— Что у нас еще?
— Ещё у одной пациентки сын вчера уехал в Америку — оставил деньги на похороны соцработнику, сказал, что приедет только через полгода после смерти матери — вступить в права на квартиру.
— Она жива?
— Кто?
— Больная эта.
— Да.
— Всё на сегодня?
— Нет. А у одной пациентки сын уехал в Нижневартовск даже не оставив свой телефон. Хоронить женщину будет соседка.
Я не знаю, что происходит с людьми.
— Я тоже.
Не в осуждение, не для обсуждения, не для выяснения, кто чего заслужил. Мир определенно меняется. И три года назад такие ситуации встречались. Но не три в одну неделю.
Ведь возможность попрощаться и побыть вместе не повторится. Будет и весна и лето, снова придут осень и зима. Их — больше не будет. На земле не будет. И будет две жизни — та, в которой, остались те, кого мы потеряли. И новая. Где можно жить, любя точно так же. Без чувства того, что мы не сделали чего-то очень важного.
Любовь не может кануть в Лету. Мы верим в это, правда?
… и Москва
Они звонили мне по очереди. Два врача с более чем тридцатилетним стажем.
— Вы поймите, мне её по-человечески жалко. Ей только 22 года. Мне нечем ей помочь. В онкологической клинике ее осмотрели в приемном покое и отправили обратно.
— Это не профильная больная для нашей клиники. Она слабеет на глазах. Ей всего 22 года. Вы приедете?
Два пожилых врача пытались положить на обследование больную. Им отказывали. Даже с пресловутым розовым талоном, который они для неё получили.
Больная, похоже, онкологическая. Подтверждения диагноза нет. Есть только клинические данные. Которых недостаточно для того, чтобы перевести больную в другую больницу, провести лечение или отказаться от него.
Причина — больная не имеет определенного места жительства. И документов у неё нет.
В палате она лежит одна. Выглядит лет на 16. Жила с матерью и отчимом. Ушла из дома четыре года назад. Родители сильно пьют. Оба.
На подоконнике — лак для ногтей, и кружка с холодным чаем.
— Ты хочешь чего-нибудь?
— А зачем хотеть? Ко мне никто не придет. Я и не хочу.
Из разговора с врачом:
— Я пытался сам купить ей фруктов, она отказывается.
Женщина с очень не простой судьбой, далеко не ангел, потерянная и никому не нужная в этом мире.
Никому. Кроме этих двух пожилых врачей, которые хотят бороться за её жизнь. Бесплатно. Отдавая своё.
Когда мы уходили, больная закрыла глаза плоскими ладошками и заплакала. Тихо совсем.
— Вы не заберете меня в другую больницу? Я здесь лежу с другой болезнью. Мне, наверное, в другую больницу надо. Не заберете… У меня документов нету.
