Волонтерская программа помощи детям из детских домов «Старшие Братья Старшие Сестры» ориентирована на поддержку взрослым ребенка, оказавшегося в трудной жизненной ситуации. Она призвана помочь детям из неблагополучного окружения раскрыть свой жизненный потенциал через профессионально организованное общение с взрослым волонтером-наставником. О том, кто и как становится для сирот наставниками, в рамках нашего проекта «Кто есть кто в благотворительности» мы поговорили с исполнительным директором программы «Старшие братья старшие сестры» Романом Склоцким, директором по связям с общественностью Илоной Филимоновой и куратором проекта Аленой Назаровой.
Появилась эта программа в США в 1904 году. За сто с лишним лет в нее включилось 13 стран, в том числе Россия. На сегодняшний день в программу вовлечено более 270 тысяч детей из неблагополучных семей по всему миру.
– «Старшие братья старшие сестры» зарегистрированы как межрегиональная общественная организация содействия программе воспитания подрастающего поколения. У кого возникла идея необходимости подобной организации в нашей стране?
|
– Организация появилась как обмен лучшими студенческими практиками. Началось все с группы профессоров из Перми и Йошкар-Олы, которые по обмену опытом побывали в Америке и там познакомились с программой наставничества для детей в сложной жизненной ситуации. Они привезли идею и постепенно стали реализовывать. Сначала это было не совсем то, что сейчас, но в любом случае, идея наставничества стала принципиально новым словом в социальной адаптации детей. Профессура работала по большому счету со своими студентами. Для широкого круга программа была закрыта.
С 2003 года мы зарегистрировались как общественная организация, а еще четыре года спустя появился офис в Москве. Теперь это не только околонаучная программа для студентов: будущих психологов, социологов и тех, у кого к этому есть профильный интерес. Это программа абсолютно для всех.
– Каковы ее цели? Программа больше ориентирована на студентов, или масштаб глобальнее: изменить ситуацию с сиротством в России?
– У нас цель простая. Конечно же, мы хотим, чтобы дети-сироты, выпускаясь из детских домов, были готовы к нормальной жизни: всем известно, что с этим проблема. Мы надеемся, что благодаря общению с волонтерами дети обретут определенные социальные, бытовые, жизненно необходимые навыки и представление о взрослой жизни, о том, что и как в ней происходит, что хорошо, что плохо…
– Кто вас финансирует?
– Много самых разных компаний, корпоративных доноров. У нас есть гранты. В большей степени это иностранные гранты, но есть и российские. Мы проводим крупные благотворительные мероприятия, принимаем частные пожертвования от обычных людей.
Вообще, если речь идет о компаниях, то финансирование и волонтерство здесь идут бок о бок. Компании заинтересованы финансировать те проекты, где задействованы их сотрудники. Часто случается именно так: мы приходим в компанию, предлагаем сотрудникам стать волонтерами, а через какое-то время, когда у нас появляется свое лобби внутри компании, мы получаем финансовую поддержку от руководства. Но есть и компании, которые просто финансируют нас – это часть их корпоративной социальной ответственности.
– Программа начиналась со студентов-психологов, теперь к вам приходят люди самых разных возрастов и профессий. В каком возрасте приходят волонтерами? Проходят ли отбор? Много ли таких людей?
– Тех, кто может стать волонтером наверняка больше, чем мы думаем, но не все о нас знают. К нам может прийти человек старше 18 лет, зрелый, ответственный, который любит детей и понимает, что участие в программе требует времени. Реально могут прийти люди от 18 и сколь угодно старше, хоть до 80 и еще старше. Но по факту у нас много молодежи 21-23 года, много студентов и молодых специалистов, у которых нет пока собственной семьи, зато есть искреннее желание помогать, есть время. Есть и волонтеры 25-35 лет с семьями, работой, детьми, но они способны выкроить время еще для кого-то.
Безусловно, у нас существует отбор. На первом месте для нас стоит безопасность детей и только на втором – социализация. Психологи проводят с будущим волонтером первое глубинное интервью, где выясняется какова его мотивация, зачем он сюда пришел. С ним говорят о его личной жизни, о детстве. Задают много важных, серьезных вопросов, которые помогают понять, с чем человек пришел.
Затем проводится психодиагностика. Это такое формальное тестирование, которое помогает составить психологический портрет. Потом человек приносит три рекомендации от коллег или от друзей. Нам важно, чтобы были некие внешние референции, чтобы мы убедились в том, что у волонтера есть знакомые, которые его знают и берут на себя ответственность заявить, что это хороший человек. Выборочно мы эти рекомендации проверяем.
Помимо этого нам нужно получить от волонтера справку от психиатра, а также из ОВД об отсутствии судимостей или же о том, какая была судимость.
И только потом начинаются тренинги. Тут уже мы рассказываем людям основу основ: про правила безопасности, про психологию детей-сирот, почему ребенок не знает, куда пойти учиться, почему он не умеет принимать решения, почему у него иждивенческая позиция, как сироты манипулируют взрослыми. Даем базу, чтобы человек понимал, с чем предстоит иметь дело. В этом смысле мы отличаемся от других программ, и это наше конкурентное преимущество. Мы за 15-18 лекционных часов пытаемся подготовить волонтеров, чтобы они пришли в программу замотивированными, умели выстраивать границы, знали как решать и вести себя в конфликтных ситуациях. Когда все эти этапы пройдены, формируется пара между волонтером и ребенком.
– На каком этапе и сколько человек отсеивается?
– Из 100 заявок до вступления в пару с ребенком доходят 20 человек. Это нормально: у наших коллег за рубежом те же показатели. Благодаря такому отсеву в программе остаются лишь те, у кого действительно устойчивая мотивация, а кроме того – достаточные для участия ресурсы. Много людей отсеивается на этапе получения справок. Если человек собирается каждую неделю на протяжении как минимум года ездить к ребенку в детский дом, но при этом не может съездить за справкой, то о чем здесь говорить?
– Кто приходит к вам в программу? Кому и почему интересно общаться с сиротами, с детьми из неблагополучных семей?
– У людей разная мотивация. Девушки, как правило, стремятся получить опыт общения с детьми, чтобы в дальнейшем, когда у них будут собственные дети, не допустить каких-то ошибок. Мужчины чаще стремятся приобрести нового друга, научиться вообще общаться с детьми. Во взрослых женщинах в большей степени говорят материнские чувства. Понятно, что мы не просим никого усыновлять. Но если женщине за тридцать, она не имеет семьи и детей, то как правило именно материнскую любовь ей хочется кому-то отдавать. Есть те, кто накопили много жизненного опыта, знаний, которым они хотят поделиться. Все это индивидуально.
– У человека есть своя семья, собственный круг, дети. Зачем ему еще и общение с сиротами? Ведь это общение не на один день, оно может быть пролонгировано?
– Когда мы смотрим на мотивацию волонтеров, то мы понимаем, что первично – желание помогать. И где-то рядышком возможность приобрести новых друзей, получить новый опыт, саморазвитие. В любом случае, наши волонтеры очень общительные люди, которые на встречи с подопечными «младшими» приводят и своих друзей, и детей, и родных.
Человек, который умеет правильно распределять свое время, в любом случае может выделить эти два часа для общения не в ущерб ни друзьям, ни семье. Но какого специального анализа мы не делали, очевидно, что каждый случай индивидуален.
– Нельзя сказать, что в программу идут неудачники, которым не хватает общения и они таким образом хотят само реализоваться?
– Люди с низкой самооценкой, конечно, приходят, но они и отсеиваются на этапе сбора справок. Они слишком много сомневаются, им тяжело. С ребенком из детского дома надо выстраивать отношения самому, надо проявлять очень много инициативы, потому что дети-сироты не умеют решать и выбирать. Те, кто становятся нашими волонтерами – достаточно активные, успешные люди (руководители и сотрудники крупных компаний). Все они реально суперзанятые люди.
– Возможно, для них волонтерство это имиджевая история?
– Я бы не сказал. Это скорее стиль жизни. Многие люди даже стесняются рассказывать родственникам и близким о том, что участвуют в программе, считая, что не нужно это выпячивать.
– Есть ли у вас какая-то система оценки эффективности вашей деятельности? В России программа существует с 2003 года, в Москве – с 2007. Что изменилось за это время? И сколько вообще в вашей программе волонтеров?
– На сегодня в программе в Москве участвует 179 пар волонтер-ребенок. Скоро открывается офис в Санкт-Петербурге. Надеемся, что программа там будет успешна.
Пока нам сложно судить о каком-то длительном социальном эффекте нашей программы. Дело в том, что оценку мы проводим только с 2007 года по специальным опросникам и тестам. На ее основании можно говорить о среднесрочных результатах: за последние два-три года мы убеждаемся, что программа помогает детям стать более уверенными в себе, повышается их инициативность, снижается уровень агрессии. В меньшей степени улучшается школьная успеваемость, потому что в программе много коррекционных детей. Но однозначно улучшается общее эмоциональное состояние.
Отмечаем и отложенный эффект: несколько сирот-выпускников программы продолжили общаться со своими наставниками уже выйдя из стен детдома. Это очень хороший результат, по сути наставники – единственные люди в мире взрослых, которым ребята могут доверять и обратиться за советом.
– Много ли тех, кто уходит из программы?
– Мало. Есть конечно те, которые на этапе знакомства с ребенком понимают, что общаться все-таки не готовы. Но когда человек сам все сделал, дошел до ребенка, то минимум на год он в программе остается. Есть те, кто общаются 5-6 лет. Для многих ребенок становится настоящим членом семьи, без него уже невозможно представить своего существования. Мы иногда с друзьями не общаемся так регулярно – раз в неделю.
– Что собой представляет система наставничества?
– Эта регулярная деятельность, осознанная, с поставленной целью и пониманием того, зачем это делать, о чем с ребенком разговаривать. Наставничество – не менторство. Это осознание взрослым человеком того, как и чем он может помочь ребенку. Каким опытом и знаниями лично может поделиться.
–С какими учреждениям вы работаете? Сколько их и как с ними удается договориться?
– В Москве таких учреждений семь: школы-интернаты номер 24,53 и 8, детские дома номер 12 и 71, приют «Отрадное» и Строительный колледж номер 26, где учатся дети-сироты, которые после 9 класса получают профессию.
Поначалу мы стучались в двери, а в последнее время учреждения сами нас находят.
Вообще, успешность программы зависит от того, открытое или закрытое учреждение. Если мы в Москве приходим в детский дом и видим там длинные темные коридоры и амбарные замки на дверях, где живут дети, и не оставляет ощущение, что пришел в тюрьму, то даже дойдя до директора понимаешь, что отношения не сложатся.
Но есть интернаты, где дружелюбие встречаешь на пороге. Такие с большей охотой вступают в программу.
В «наших» интернатах руководство понимает почему программа нужна детям. Но волонтеры для руководства детского дома и воспитателей – это общественный контроль, дополнительная нагрузка, дополнительное анкетирование со стороны наших психологов. Так что нужна очень высокая степень заинтересованности у руководства, чтобы все это спускалось вниз и персонал помогал нам в реализации нашей программы.
При этом мы не оказываем никакой материальной помощи детским домам, возможно в этом и плюс нашей программы.
– Как дети включаются в программу? Это им бонус от воспитателей за хорошее поведение? Ведь общение – это не только беседы, но и развлечения? Как это происходит?
– Когда мы приходим в новое учреждение, проводим презентацию, рассказываем о программе, и дети по желанию заполняют анкету. Потом другие дети, видя, что общение с волонтером это хорошо и интересно, ведь к тебе регулярно кто-то приходит, ты кому-то нужен, тоже просятся в программу.
– Среди детей существует система отбора?
– Естественно, мы обсуждаем с руководством детдома участие детей в программе в каждом отдельном случае. Есть же дети, которым это противопоказано и наше участие не сможет им помочь. Если это коррекционное учреждение, то у ребенка может быть дефект (он агрессивен, имеет тяжелую степень умственной отсталости), с которым обычный человек вряд ли справиться. Таких детей мы не берем.
Или, например, учреждение, в котором содержатся здоровые дети, но это социальные сироты, общающиеся с родителями. И если руководство понимает, что могут возникнуть проблемы с родителями, то отказывает в участии таких детей. На уровне администрации отсев определенный происходит. Но это не много – два-три ребенка.
– Бывают ли ситуации, когда воспитатели спекулируют положением: будешь плохо себя вести, тебе волонтера не найдут?
– Мы прислушиваемся к мнению воспитателей, но «заслуживает – не заслуживает» для нас не критерий отбора. Если мы понимаем, что этот волонтер подходит этому ребенку, то мы их быстро знакомим. Воспитатели скорее могут манипулировать в процессе: плохо себя ведешь, значит, с волонтером никуда не пойдешь.
Раз в неделю, как правило по выходным, происходят встречи. В реабилитационном центре «Отрадное» общение проходит только в стенах. В остальных случаях можно забирать ребенка на несколько часов погулять. Через полтора-два месяца, когда волонтер привык к ребенку, ребенок к волонтеру, воспитатели поняли, что все себя ведут адекватно, дается письменное разрешение на выход на несколько часов и расписка об ответственности за ребенка.
– Общение можно регламентировать, но можно ли обезопасить в нем детей от неосторожного слова, поступка, действия? Наконец, сегодня волонтеру интересно, завтра – нет времени и вообще надоело. Как решаются такого рода проблемы?
– Мы все можем отслеживать в рамках разумного. Но мы не можем гулять вместе с ребенком и волонтером, поэтому здесь приходится доверять. Все волонтеры прошли достаточно серьезный отбор и тренинг. Не раз на тренингах и супервизиях (встречах- сопровождении с куратором-психологом Ред.: не ясно, о чем речь – «во встречах с куратором-психологом» ) до них донесли, как вести себя в тех иных ситуациях, каких тем нельзя касаться. Например, с сиротами не говорят о родительско-детских отношениях, ведь лишение родителей всегда для ребенка травма. Крайне аккуратными волонтерам следует быть, отвечая на вопросы подростков на тему сексуальных отношений, чтобы общение не превратилось в пропаганду. Мы также предупреждаем, что волонтерам не следует навязывать своих религиозных убеждений.
Также подписываются документы, в которых оговорены обязанности и права волонтера и ребенка. Это четырехстороннее соглашение между волонтером, ребенком, куратором и директором учреждения о том, что пара обязана раз в неделю встречаться в течение всего года, например, с 31 мая 2013 года по 31 мая 2014.
Конечно, если волонтер решит выйти из программы, силой его удержать никто не сможет. Но кураторы много работают для того, чтобы этого не произошло.
В нашей программе по большому счету участвуют подростки, хотя мы заявляем детский возраст 5-17 лет. Реально принимают участие с 10-11 лет. Подростков в сиротских учреждениях физически больше.
Супервизии здесь единственный инструмент, позволяющий понять, как и что происходит в отношениях и как-то проговорить ситуации и скорректировать их.
– А существует ли программа общения? На этой неделе катаемся на роликах, на следующей – проводим курс страноведения, еще через неделю зоопарк и музей Пушкина?
– Через некоторое время после знакомства ставятся цели пары на год. Цели приблизительные и простые: стать близким другом ребенка, подтянуть русский и математику, начать заниматься языком, научиться кататься на роликах или освоить правила этикета. Конкретную программу общения мы не навязываем, пара сама выбирает, чем им заниматься. Бывает, что воспитатель просит посодействовать и позаниматься с ребенком чем-то.
Главное, чтобы в общении была польза, и обоим было интересно.
– Помимо общения с волонтерами у вас проводятся тематические тренинги для сирот. Что это такое?
– Мы придумали эти мастер-классы с чаепитием как дополнительную опцию для пар, которые давно общаются и не знают, чем еще заняться. Проходят они раз в месяц, участвует в них 20-30 человек по желанию.
Мы, например, делали мастер-класс по здоровому питанию. И говорили о том, какая еда полезная. Что овощи, например, полезнее чипсов. Вы же знаете, что раз в месяц детям в интернатах дают 200 рублей на карманные расходы. Они спускают их на чипсы, колу, сырые сосиски и лапшу доширак.
Есть определенные темы, которые мы пытаемся охватить в течение года. Например был тренинг по рациональному использованию денег: банковские служащие учили детей контролировать свой бюджет. Или мастер-класс по уборке и гигиене, где говорили о том, что ежедневно нужно стирать свои носки и трусы. Ведь для сирот, увы, это не очевидные вещи. Однажды проводили мастер-класс по уборке помещений в одной из пятизведночных гостиниц. Ребят учили убирать номер, мыть раковины, унитазы, протирать пыль. Две команды соревновались в уборке номеров.
– Многие дети-сироты вырастают совершенно не социализированными, не имеющими представления о действительности и пассивными потребителями. И практически все материальное, о чем они могут помыслить через волонтеров могут получить.
– Главная цель программы именно социализация и обучение простым бытовым навыкам: как выбирать продукты в магазине, убираться в квартире, готовить, но и попытка приучать их задумываться о том, чем они будут заниматься, когда выйдут из интерната.
Да, мы постоянно сталкиваемся с потребительской позицией поэтому в наших договорах прописано, что дети не должны просить подарков у волонтера. Это условие. Мы просим волонтеров очень жестко держать эту позицию, иначе они из друга легко превращаются в спонсора. И это происходит мгновенно: деньги на телефоне закончились, кофта порвалась, телефон потерял. Достаточно дать слабину один раз, чтобы ребенок начал к тебе относиться как к спонсору.
Мы очень много работаем по этому поводу с волонтерами, потому что у нас были печальные случаи, когда из-за этого распадались пары.
– То есть не все так радужно?
– Бывает всякое, конечно. Можно раз, и два, и три предостеречь, но если на волонтера сработали «жалобные глаза», он не смог удержаться и удовлетворил просьбу, купил то, что у него попросили, то финал неизбежен. Ребенок такого волонтера больше не ждет без подарков.
Мы много говорим о психологии сирот, разыгрываем ситуации. В том числе мы подчеркиваем, что наша программа не совсем типичный благотворительный проект. Мы просим пожертвовать свое время, а не деньги. Если бы речь шла о деньгах, думаю наши волонтеры обратились бы в другое место.
