Божьи прикосновения

Они кажутся мне порой тяжкими, почти непереносимыми, в особенности те, которые я «провалил». Но я все равно их жду, ищу, прошу о них Господа в молитвах. Потому что, как мне кажется, если они «прекратятся», значит, я погиб. Один батюшка почему-то называл подобные случаи «Божиими прикосновениями». Они для меня всегда неожиданны, они меня изумляют и трогают, я теряюсь и не нахожу нужных слов. А после говорю себе, что в следующий раз обязательно буду готов. Сколько же их было, этих «прикосновений»…

Алеша
Больничные собаки меня ненавидят. Может быть, за велосипед, но скорее за кошек, которых я прикармливаю и защищаю. Хоть в рабочей одежде, хоть в праздничной – собакам я противен.

Заметив это, одна из больных, встреченных мною во дворе, негромко, но так, чтобы я слышал, произносит: «Что-то, видать, на душе нечисто…»

Конечно, она права. Ее прозрачные глаза провожают меня до дверей пищеблока. Сколько блаженных Ксений в наш прагматичный век мученически расстались с рассудком под психотропным давлением закрытых лечебниц. Знакомый врач назвал меня мракобесом, но мне и впрямь по душе стародавний, «допетровский» подход. Это ведь Петр III наложил свою резолюцию на указ о «табеле о рангах», которая гласила: «Душевнобольные должны находиться не в монастырях, а в специальных «нарочных» домах, которые должны быть построены на манер иностранных государств». Так в 1762 году и монахов лишили многого, а больных, мне кажется, – главного…

Я, как обычно, пытаюсь читать молитвы за приготовлением больничной еды, но внимание рассеивается. Я собираю его вновь, однако меня окончательно отвлекает Алеша.
До больницы Алеша бродяжничал, потерял глаз и образ Божий, как мне раньше казалось. Попав однажды «по скорой» с приступом острого алкогольного психоза на Пряжку, он так и прижился при больнице, помогая на кухне, дворникам, охране. Этот человек работал наравне со мною, но, в отличие от меня, не получал за это деньги. Деньги ему были противопоказаны – он их немедленно пропивал, превращаясь в подлое, озлобленное существо. Крыша над головой да еда без ограничений – это составляло его заработок. Мой ровесник, добросовестный, отзывчивый и мною избегаемый. Я не смущался его вытекшим глазом, его нарочитою неопрятностью и мелкими денежными заимствованиями. Выносить одного я не мог.

Алеша непрерывно матерился, отзываясь на услышанные обрывки разговора, радиопередачи, просто звуки капающей воды или металлический звон. Он почти без пауз говорил сам с собою, изрыгая богохульства и клятвы. Остановиться он не мог, начальства попросту избегал, просьб не понимал вовсе. У меня темнело в глазах от мерзости, вылетающей из его рта, я бегал от него, как от ядовитой змеи. Однако мои обязанности требовали не единожды за день обращаться к нему за помощью. Я пел, декламировал стихи, молился вслух, чтобы только заглушить этот невозможный поток самых чудовищных ругательств, касавшихся всех без исключения святынь. В эти минуты я сам, наверное, не отличался от сумасшедшего. Порой казалось, что мои попытки укрыться в собственных звуках только катализируют взбесившуюся часть Алеши…

И первым, кто подошел ко мне в понедельник Светлой Седмицы, был именно Алеша. После Пасхальной службы и тихого семейного разговения я находился в известном, наверное, каждому православному состоянии «огромного сердца», в некоторой Пасхальной «ошалелости», и оттого с нарастающим ужасом смотрел на приближающегося Алешу. Он будто крался ко мне, оглядываясь по сторонам, и вдруг, покраснев, отворачивая мертвую глазницу, спросил:
– Христос воскрес, что ли, Володя?
– Воистину воскрес, Леш… – ответил я. На что Алеша неловко, от смущения, хихикнул и сказал уж совсем неожиданное:
– Я ведь понимаю все…. Только такой уж урод… Дед у меня был, Василь Дмитрич, воспитывал меня, – так он на Пасху пацаном все в церковь водил. Я, брат, очень о нем плачу до сих пор. Больше, чем по себе…. Прости… с Праздником тебя….

Он хватанул меня за плечо, шумно глотнул, не пуская подступившую к горлу матерщину, и выбежал прочь…

Потерпевшие
Всего несколько лет до того. Исправительная колония строгого режима. Мне передали «с воли» подарок – замечательно изданную книгу о Валаамском монастыре, альбомного формата, с подробной историей обители и великолепными иллюстрациями. Рассматривая ее в бараке, я почувствовал, что кто-то топчется у меня за спиной. Это был один из «петухов», людей самого нижнего звания в тюремной табели о рангах. Лет двадцати–двадцати двух, умеренно татуированный, независимого вида. Словно и не рассматривая перед тем украдкой обложку, юноша вежливо поинтересовался, что я читаю. Выслушав, попросил посмотреть. Я отметил его скрытое нетерпение, и, с внутреннею радостью, конечно же, дал.

Но прошло всего несколько минут, в течение которых невозможно было бы толком даже рассмотреть 600-страничную книгу, и юноша протянул мне ее обратно.

– Не понравилась?
– Не для интереса брал. Я ведь сижу как бы за них, за монахов. Думал, может, знакомых увижу…
– Что значит «за них»?

…Втроем они ворвались в церковную лавку подворья, где «золота – килограммы!», связали сторожа, вскрыли витрины. Оперативники уголовного розыска «взяли» их спустя неделю, на продаже утвари.

– Когда судить-то нас начали, монахи с самого монастыря приехали. И судье говорят – отпускайте! Если посадите, говорят, – грех на нас ляжет. А кто ж меня отпустит, если неделя только как освободился, и сидел перед тем опять-таки за разбой?..

И тогда монахи взяли святотатца на полное обеспечение. Дважды в месяц они слали ему продуктовые передачи, собирали постельное белье, одежду по сезону – в общем, все необходимое и много сверх того.

– И что ты про них думаешь?
– Молодцы, конечно. Таких потерпевших больше ни у кого нет.
И уважительно добавил:
– Они в натуре веруют, без дураков.
– А про Бога что?
– Тут я пока пас. Не созрел еще, – он отвел глаза, явно опасаясь ответить что-нибудь невпопад….

Через год он пришел в лагерный храм.

Христос воскресе!
Вторник Светлой Седмицы в психбольнице Николая Угодника. Надраивая гулкие внутренности котла после утренней каши, я вдруг услышал голос старшей поварихи: «О! Поп к нам идет. С яйцами, небось».

И действительно, вошел батюшка, молодой, высокий, густобородый, немного застенчивый, в сопровождении круглой шустрой бабы неопределенного возраста. Протянув в окно раздачи клетку фиолетовых яиц, священник твердо и доброжелательно назвал Пасхальный пароль: «Христос Воскресе, друзья!», после чего, не дожидаясь отзыва, да не особо, видимо, на него и рассчитывая, приготовился отступить. Но из разных пищеблочных закоулков, где работали люди, кормящие почти тысячу душевнобольных, послышались голоса: «Воистину Воскресе!»

Видимо, от переизбытка чувств, отодвинув неторопливого батюшку, в окно раздачи по пояс влезла его спутница и, тараща глаза, кулаком отмахивая перед собою ритм, завопила: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…» Гулкий зал со сводами, котлами и промышленными вытяжками, с металлическими столами и кафельными стенами в ответ гремел, стонал и дребезжал, раскалывая, умножая звуки, превращая слова ангельской песни в неразборчивый гул…. Все застыли в изумлении. В том числе и растерянный священник, замерший за спиною поющей.

Не чувствуя никакой неловкости, переводя напряженно-счастливый взгляд с поварихи на уборщицу, с уборщицы на мясника, с мясника на меня, и далее по кругу, баба вознамерилась петь в одиночку «как положено» – троекратно. Уже не изумленные, но иронические взоры коллег обратились на меня. Ничего другого мне не оставалось: как можно естественнее улыбаясь, я подхватил со второго: «и сущим во гробех живот даровав!» Допел с бабой до конца, радостно хохотнул ей в ответ по окончании и мимо сочувствующих взглядов выбежал в коридор к священнику за благословением.

Подходя к окошку раздачи, та самая больная с прозрачными глазами, что заметила нечистоту моей души, зовет меня «мой принц». Я стараюсь соответствовать. Над нами посмеиваются, но это ничего не меняет. Потому что и ее слова, и даже насмешки окружающих – это тоже «прикосновения». Я отчего-то в этом уверен.

Владимир Бовкун, бывший профессиональный преступник, проведший в общей сложности за решеткой более 11 лет. В настоящее время – слушатель 3-го курса Свято-Иоанновских богословских курсов, прихожанин храма св. вмч.Екатерины, кухонный рабочий в Психиатрической лечебнице св. Николая Чудотворца, актер кукольного театра «Виноград», беллетрист и переводчик. С 2002 года – член Межрегионального Союза Писателей Северо-запада. Отец двоих детей, проживает в Санкт-Петербурге.

См. также: Владимир БОВКУН. Кусочек рая сквозь тусклое стекло… пищеблока,
Фактор Бога,
Насилие в тюрьме. Не держи зла