В 30-е годы ХХ века в глухих болотах Ленинградской области в стенах закрытого большевиками монастыря Макарьевская пустынь размещался Дом инвалидов для женщин с психическими расстройствами. В нем проживало 300 человек с самыми разными диагнозами: шизофрения, умственная отсталость, синдром Дауна, детский церебральный паралич, эпилепсия.
Женщины жили простой и понятной жизнью по раз и навсегда установленному режиму. Принимали лекарства. Спали на железных кроватях. Одевались в одинаковые больничные халаты на пуговицах и обувались в одинаковые казенные тапочки. Слушали радио. Много было лежачих больных. Ходячие на огороде выращивали картошку и морковь, выходили на прогулки в деревню, которая была рядом.
А потом началась война.
Деревню возле Дома инвалидов заняли немцы и женщины стали бояться выходить на улицу. Продукты привозить перестали, запас медикаментов закончился и почти весь персонал разбежался.
Еще через несколько месяцев, зимой 1942 года, во двор монастыря въехали три подводы. Женщин куда-то увезли и обратно никто из них не вернулся.
Через какое-то время жительница деревни возле Дома инвалидов Евдокия Зюнина под большим секретом рассказала соседке, что видела своими глазами, как всех женщин из Дома инвалидов нацисты расстреляли и сбросили в силосную яму. И заплакала: ее ведь тоже заставили помогать.
Прошло больше 80 лет. И совсем недавно, в 2025 году, захоронение женщин-инвалидов было найдено.
Монастырь среди болот и лесов
Свято-Успенская Макарьевская пустынь хотя и находится всего в 60 км от Санкт-Петербурга, но по-прежнему отрезана от мира огромными болотами и непроходимыми лесами. Добраться до монастыря можно только зимой, когда болото подмерзает, в остальное время – только на спецтехнике. Сейчас, осенью, дорога к обители совсем раскисла, поэтому иеромонах Макарий (Тягловский) встречает нас с фотографом в поселке Обуховец на болотоходе.
Это внедорожник с огромными колесами и без крыши, больше похожий на телегу, чем на джип. Вместе с нами в монастырь едет дьякон Макарьевской пустыни отец Димитрий и паломница Ирина. Отец Макарий поворачивает ключ зажигания, и мы трогаемся с места. Лужи выпрыгивают из-под колес как полноводные реки и речушки, и время от времени колеса хорошо проваливаются в черную жижу.
– Свято-Успенский Макарьевский монастырь очень древний – основан преподобным Макарием Римлянином в XVI веке, – рассказывает мне по дороге отец Димитрий. – Сейчас в монастыре четыре человека. А до революции братия монастыря насчитывала около 100 человек. Действовало два храма, построили колокольню, братский корпус, гостиницу, хлебопекарню, кирпичный завод.
В 1932 году монастырь закрыли и создали в нем отделение Свирьлага. А в 1936 году на болота вывезли женщин с психическими и другими заболеваниями – это и был Дом инвалидов. Женщин поселили в братском корпусе. Когда началась война, их, конечно, хотели вывезти в безопасное место, но не успели: ближайшие населенные пункты Тосно и Любань были оккупированы уже в конце августа 1941 года. Так Дом инвалидов оказался в прифронтовой полосе, где хозяйничали немцы.
Во время войны в этих местах шли ожесточенные бои, и от зданий монастыря ничего не осталось, одни руины.
Болотоход выныривает из очередной ямищи и останавливается. Приехали.
«Сохранять явный очаг напряженности неприемлемо»
Зимой 1941 года в Макарьевской пустыни было холодно, ночью столбик термометра опускался до 37 градусов. Первый раз нацисты из 2-й пехотной бригады СС приехали сюда в декабре 1941 года.
По результатам поездки в Дом инвалидов штурмбаннфюрером СС Германом Хубигом был написан секретный рапорт командованию 28-го армейского корпуса, в котором он докладывал, что в помещении живут только женщины, их около трехсот человек, за ними следят лишь медсестра и санитарка. Часть больных – лежачие. Запас продуктов заканчивается и не исключена вероятность, что в скором времени инвалиды окажутся на свободе без присмотра, что нежелательно для немецкого батальона, расквартированного в деревне Макарьево рядом с Домом инвалидов.
Также в документе приводилась точка зрения врача 2-й пехотной бригады СС, штурмбаннфюрера доктора Блиса, который считал, что оказавшись на воле, женщины могут «нападать на других людей» и «заражать других своими болезнями», что, по его мнению, может представлять опасность для немецких солдат.
«Сохранять явный очаг напряженности в непосредственной близости от зимних передовых позиций и в зоне расположения войск представляется неприемлемым, – резюмировал Хубиг. – К тому же обитатели приюта с немецкой точки зрения уже не представляют собой объекты, достойные полноценного существования».
Отношение к людям, страдающими психическими расстройствами, как к объектам, которые не имеют права жить, в нацистской Германии практиковалось уже несколько лет. С 1939 года в стране действовала программа Т-4, предусматривающая планомерное уничтожение психически больных людей. И хотя программа была официально свернута в августе 1941 года, такие убийства на оккупированных территориях не только не прекратились, но и поощрялись немецким командованием.
Например, 26 сентября 1941 года начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер записывает в дневнике: «Учреждения для душевнобольных в районе группы “Север”. Русские рассматривают сумасшествие как что-то святое. Несмотря на это, больных следует умерщвлять».
Рапорту Хубига сразу был дан ход.
Вскоре в Дом инвалидов в Макарьевскую пустынь прибыл карательный отряд из 50 человек, в составе которого были финны и эстонцы. Мужчины в форме выгребли все продовольствие, которое оставалось на кухне и в кладовой, и уехали.
300 женщин остались без еды.
Через неделю каратели вернулись, чтобы узнать, решился ли вопрос с инвалидами. 50 человек умерло. Остальные находились в тяжелом состоянии.
Когда уже после войны Герман Хубиг неожиданно попал в Германии под следствие в связи с его деятельностью в составе частей СС, он сначала заявил, что ничего толком не знает о случившемся в Доме инвалидов и в целом слышал об этой истории только из разговоров сослуживцами. Однако его личный водитель на допросе вспомнил о том, что возил туда офицера, и рассказал, в каком состоянии они застали пациенток в тот день: «Они лежали в кроватях и производили странное впечатление. Вонь была чудовищной. Помещение было грязным, невозможно было описать эту картину».
Крест в лесу
Еще через неделю в Дом инвалидов снова пришли нацисты, а с ними местные из деревни Макарьево, которых заставили принимать участие в расправе над больными вместе с карателями.
Из рассекреченных документов военного архива: «Староста Кузнецов Иван по приказанию командира отряда запряг 3 лошадей, взял рабочих: Мейер Алексея Карповича, Уманцева Матвея, Рябых Василия, Рябых Гавриила, Быченкова Никифора и Зюнину Евдокию, которые стали выносить лежачих без движения людей из дома, грузили на подводы и отвозили на поле, где их сваливали, а каратели расстреливали людей из автоматов, таким образом немцами расстреляно 248 человек инвалидов. Тогда же немцы расстреляли медицинскую сестру Розу Семеновну, которая пыталась защитить инвалидов».
Мы нашли и поговорили с сыном одного из местных жителей, который просил не называть его имя. По его словам, все жители деревни Макарьево, конечно, знали о том, что произошло на болотах. Его отец мог быть одним из тех, кто видел, как расстреливают женщин – на тот момент ему было лет 12.
– Всех тех, кого посчитали свидетелями расстрела, нацисты привезли в Тосно, посадили в вагоны и куда-то увезли, но отцу и нескольким мальчишкам удалось бежать. Мы знали, что ему что-то известно об этой трагедии, но он до конца своей жизни ничего об этом не рассказывал. Только однажды, когда поехали за ягодами в Макарьевский лес, махнул рукой и сказал: «Вот там наш дом стоял». И идти дальше наотрез отказался.
А крестьянка Евдокия Зюнина через несколько лет после случившегося сошла с ума.
«Грузили на подводы и отвозили на поле»
Утром на литургии хочется помолиться за погибших женщин. Вот только до сих пор ни в одном архиве не удается найти их имена.
– Ничего, у Бога все живы, – утешает меня отец Димитрий. – Можно пока просто помолиться. Господь знает их имена.
После службы идем в лес на место работы поисковиков. Отец Макарий показывает, куда нам свернуть возле ельника, и объясняет, что место расстрела – совсем недалеко, метров 600 от монастыря. Сейчас здесь шумит лес, а во время войны было голое поле. Мы идем заросшей тропой, по которой зимним днем 1942 года на трех подводах везли на расстрел полуживых от голода женщин.
В лесу стоит большой деревянный крест, возле него уже собрались поисковики из отряда «Ягуар». Крест поставлен на месте первого обнаруженного захоронения, где весной 2025 года поисковики нашли и подняли на поверхность останки 94 женщин. Ребята предполагают, что рядом с уже обнаруженным захоронением находится второе. Здесь сегодня и будут вести поиск.
– Копаем в шахматном порядке, – руководит командир поискового отряда «Ягуар» Андрей Журавлев. Так копают для пробы, чтобы не пропустить нужное, но при этом не перелопачивать всю землю вокруг.
Андрей занимается поиском уже 16 лет. Когда-то он пошел в поисковики за сокровищами военного времени. Но после того, как перед ним, 18-летним парнем, дочь пропавшего без вести, уже очень пожилая женщина, благодарно встала на колени, понял, чего он хочет – он будет делать все, чтобы возвращать погибших домой.
Ребята в отряде все молодые – от 20 до 30 лет, но все уже опытные и бывалые, начинали «копать» со школы еще подростками.
– Поиск осложняется тем, что точных данных о месте захоронения нет. По немецким документам, нацисты здесь могли расстрелять от 240 до 304 человек. Если в первой яме нашли 95, то судьба остальных – пока загадка, – объясняет Андрей Журавлев.
Мы стоим на возвышении, поисковики в низине, вооружившись кто лопатами, кто – щупами.
– Первая яма была глубиной где-то метр восемьдесят, и добраться до нее оказалось легко: два штыка лопаты до верхнего слоя. Какими были другие ямы – неизвестно. – Андрей перехватывает лопату у одного из ребят и снова начинает копать. Спина его мгновенно сыреет.
«Начали копать, наткнулись на костные останки»
Андрей рассказывает, что широкомасштабные поиски женщин-инвалидов они начали в 2022 году. Ленинградская область участвует в проекте «Без срока давности», цель которого – сохранить историческую память о преступлениях нацистов в годы Великой Отечественной войны. Прокуратура области проделала большую работу, проанализировав архивные документы, материалы уголовных дел, кинофотохронику. Эта информация и стала отправной точкой для экспедиций их поискового отряда.
По Макарьевской пустыни информации было очень мало, конкретное место захоронения женщин было неизвестно. Отряд выехал на место, начал работать, но в тот год поисковики ничего не нашли, потому что искали, как выяснилось, в 230 метрах южнее. А весной 2024 года ребята вышли на эту яму, поскольку металлоискатель среагировал на железную миску в земле.
– Начали копать, наткнулись на костные останки, битую посуду керамическую, женскую обувь, – вспоминает Андрей Журавлев. – Нашли женские гребешки, костыли. Все говорю, стоп. Надо разбираться. А потом уже приехали копать сводным отрядом поисковиков из Ямало-Ненецкого автономного округа, Архангельской и Ленинградской областей.
Первое захоронение далось непросто, поскольку яма была в воде.
– Чтобы отвести воду, парни по периметру вырыли траншею, – рассказывает единственная девушка в отряде, Юля Колесник. – Когда яму раскрыли, увидели, что люди лежали в хаотичном порядке, добивали их, видно, уже в яме. Ребята наши на лагах лежали, и все по миллиметру расчищали, кости раскладывали на баннеры. На столы складывали гребни, остатки обуви, посуду. А еще нашли полуистлевший портфель, в котором лежала какая-то спрессованная от времени книжка. Это оказалась «Сказка о царе Салтане».
Спрашиваю Андрея, откуда в яме портфель со сказкой Пушкина?
– Трудно сказать. И портфель, и книжка со сказкой могла принадлежать кому-то из работников интерната, – замечает Андрей и опять берется за лопату.
А я думаю, может, это медсестра Роза Семеновна читала женщинам ее на ночь? Та самая медсестра, которая отказалась уйти из Дома инвалидов, когда это еще можно было сделать, чтобы спастись. Та самая, которая погибла, защищая своих подопечных, когда нацисты расстреливали их и сбрасывали в яму, с трудом выкопанную в мерзлой земле.
«Внимание! Рыхлый грунт»
– Рыхлый грунт, – говорит Андрей.
Все внимательно смотрят на него.
– Дима, возьми щуп.
Рыхлый грунт – это значит, что эту яму когда-то забрасывали землей, и здесь могут быть останки. Неужели нашлось второе захоронение?
Копать тяжело. Максим уже по пояс в земле. Они с Егором меняются, но так как яма уже глубокая, щуп проходит хорошо. Этот этап работы и называется «прощупыванием», он следует сразу после очистки местности.
– Что-то нащупал! – кричит Максим из глубины ямы и перестает копать.
– Аккуратно бери, – подсказывает Андрей.
Галоша. Маленькая, 34-й или 35-й размер. Хозяйка, наверное, была совсем небольшого роста. Как ребенок. Поисковики говорят, что точно такие же галоши им встречались в первом захоронении. Значит, в этой яме тоже погибшие женщины из Дома инвалидов в Макарьевской пустыни. Еще одно захоронение найдено. Значит, еще несколько человек можно будет похоронить по-христиански.
– Рука, – кричит Дима.
Небольшая плоская палочка размером около 7 см совсем не похожа на руку. Но поисковики серьезно изучают анатомию и из опыта знают, как что выглядит. Но их задача – не просто собрать кости, а сложить из разрозненных останков целого человека. Для этого нужно определить, что от этого человека, а что от другого.
Когда расчистишь все, то увидишь положение скелета. Потом косточки надо аккуратно перенести на баннер и сложить в отдельный мешок. Дима достает из земли кусочек металла и осматривает:
– Гильза. Эта, конечно, стреляная. Но их могли и гранатами…
– Так и было, – подтверждает Андрей. – То, что женщин в ямах взрывали прямо на месте, подтверждают небольшие металлические фрагменты в костных останках. Видите? Это, скорее всего, и есть осколки от гранат.
Солнце садится медленно, просачиваясь сквозь листву. Недалеко от раскопа горит костер, кто-то из ребят подкидывает дрова.
На сегодня работа окончена.
По дороге домой я думаю, как все было.
Стояла суровая зима. Лежал снег. За женщинами приехали каратели и крестьяне на трех подводах. Эти 600 метров от монастыря до места расстрела мертвых везли вместе с живыми.
Все были в своей больничной одежде – поисковики нашли потом много одинаковых лоскутков и пуговиц. Женщинам не дали время на сборы: на ногах у них были надеты или галоши, или тапочки, резиновые подошвы от них потом тоже находили в яме. Лежачих поднимали с кроватей, грузили на подводы, вывозили в поле и сбрасывали в силосную яму вместе с подушками и одеялами. Кто мог идти, возле ямы слезал с подводы, шел несколько метров сам.
Галоши, одетые наспех на босу ногу, застревали в сугробах, обессиленные и голодные женщины падали. Их заставляли встать. Кого-то тащила к яме крестьянка Евдокия Зюнина. Дальше нацисты сами подталкивали жертв к краю прикладами. Женщины цеплялись за землю, за сапоги мужчин в форме, кричали от ужаса и пытались спастись, не всегда понимая, что происходит. Когда яма была полна людей, по ним выпустили несколько пуль. А может быть, потом еще взрывали гранатами. А после немного присыпали землей, даже не закопав.
И уехали.
По данным современных историков за время войны в одной только Ленинградской области нацисты убили более 4 тысяч пациентов психиатрических клиник и домов инвалидов. Способы убийства были разными: инъекции специальных препаратов, расстрелы, сожжение заживо в зданиях, голод.
Многие подобные дела до сих пор засекречены и места гибели этих людей неизвестны.
