Молитва об исцелении: три удивительные истории

Наталья Лосева, заместитель главного редактора МИА «Россия сегодня»:

«Меня смущает, когда говорят „по вашим молитвам“. Это не кокетство, я действительно не чувствую особой силы своей молитвы, наоборот, – в молитве я беспомощна, может быть, даже инфантильна. Просто прошу – „пожалуйста, пожалуйста!“ Или, когда полное отчаяние, говорю как в Евангелии – „человеку невозможно, но Богу же возможно все. Господи, разрули! Я понимаю, что невозможно, но Ты можешь, ты сделай“. 

Было несколько случаев, когда невозможное действительно совершалось. Один наш родственник, которому уже должны были отключить системы жизнеобеспечения, пошел на поправку. У нас в семье все медики, все понимали, что его выздоровление невозможно, что если говорить об операции по поводу возникшего осложнения, то она все равно будет паллиативной. Врачи пошли на нее из сочувствия, и эта операция стала толчком к выздоровлению. Сейчас это совершенно здоровый, работающий человек.

А у моего единственного ребенка была травма в детстве – он получил серьезный ожог глаз. И все врачи в нашей стране и в других странах, куда мы посылали документы, отказывали, говорили, что спасти ему зрение невозможно. Я не могла находиться с Темой в больнице постоянно, это было запрещено. И когда нужно было уходить, я ехала в Донской монастырь. Просто сидела там и плакала. Это было такое состояние, когда идти некуда – потому что надо дождаться следующего приемного часа и вернуться в больницу к ребенку, и просить не о чем, кроме того, чтобы Господь дал хоть какой-то вариант, чтобы случилось невозможное, чтобы нашелся доктор, который спасет ему зрение.

И тогда действительно случилось чудо. Нам посоветовали профессора из Ростова-на-Дону. После обследования он сказал: „Есть такой вариант, такой вариант и такой вариант. В каждом варианте такая степень риска, довольно высокая. Давайте вместе брать на себя ответственность либо не брать ее. Я готов прооперировать вас сегодня в 14:00, а пока идите в храм, вот здесь, в 500 метрах. Помолитесь там, и какое решение вам придет, с тем ко мне и возвращайтесь“. Операцию сделали, и было очень большое улучшение. 

Эти истории, когда мы получаем невероятное, необъяснимое чудо, опасны, потому что после этого начинаешь ждать чуда всегда. А бывает такое, что чудо просто не может быть тебе выдано. Потому что есть другие задачи, законы, какие-то другие решения. 

С одной стороны, нам сказано – будьте как дети. Молитесь, и вам будет дано все, о чем вы ни попросите. А с другой стороны – нельзя же, наверное, быть капризным ребенком и топать ножкой, и просить то, что тебе не полезно, что тебе не нужно. 

И вот ты не знаешь – довериться, сказать как ребенок: „Господи, дай, пожалуйста, мне вот это, помоги вот этому близкому“ или говорить: „Господи, дай мне это, если это мне полезно“.

Мой опыт молитвы за моего венчанного мужа как раз об этом. Я очень хотела, чтобы Антон жил, чтобы он не умер. И когда уже все было понятно, когда врачи сказали, что этот тип заболевания неизлечим, я все равно говорила, что невозможное человеку возможно Богу.

Тогда я поехала к одному из своих самых любимых святых – к Луке Крымскому в Симферополь – и просила. И я помню то ощущение, когда я просила и в сердце почувствовала ответ. И ответ был – „нет“. Я понимала это. Конечно, не было никаких голосов в голове, но было понятно: „нет“. И нужно было принять.

Сейчас, спустя месяцы после ухода Антона, я понимаю, как много чуда в нашей семье и нашем окружении случилось за то время, когда мы его провожали. И его смерть тоже чудо – светлая, глубокая, с причастием, когда приехал его любимый епископ, его духовник был рядом, и вся семья была рядом. Было абсолютное ощущение рождения, а не смерти. Рождения дорогого человека в новую жизнь. Теперь я понимаю, что это было нам нужно. Что это был дар. 

Болезнь не была побеждена, но чудо все равно случилось. Мы были свидетелями  совершенно удивительной христианской кончины. 

Молитва – это ведь наши отношения с Господом. И это такой неимоверно простой и в то же время сложный вопрос. Простой, потому что все сказано: люби да молись. А сложный, потому что ты на самом деле никогда не уверен – то, что ты просишь, это правда нужно? Правда хорошо? 

Я не очень умею молиться, постоянно отвлекаюсь и не могу сконцентрироваться. И на ночь часто не молюсь, засыпаю и все. Я из тех молитвенников, которые горячо молятся, когда сильно прижимает. Тогда уже молишься по-настоящему и получаешь мгновения диалога с Господом». 

Марина Тихонова, преподаватель:

«Самым ярким опытом для меня стала молитва не за близкого, а за чужого новорожденного младенца. 

Когда мне было чуть за 20, я работала санитаркой в роддоме. Тогда я только-только пришла в Церковь и проходила все, что полагается неофиту, – и горячее желание молиться, и желание соблюдать все посты. Но самое главное – бесконечное, безоговорочное доверие к Богу. 

Свою православность я носила, наверное, как пионерский значок. Иногда за чаем коллеги спрашивали, кто я, откуда, зачем с высшим образованием пошла в санитарки. Я объясняла, а заодно говорила, что я неофит в Церкви, пою в хоре. Конечно, я считала себя очень умной, но старалась вещать безобидно и ненавязчиво.

Однажды в мою смену родился очень крупный ребенок. Скоро стало известно, что ему очень плохо. Я видела, что вокруг детской палаты суетятся, бегают. Особенно неонатолог. А потом меня позвала к себе старшая сестра и сказала: „Марина, вот такая ситуация. Малышу совсем плохо. Возможно, даже до утра не доживет“. Я удивилась – я-то здесь причем? Удивилась и сразу поняла, что от меня хотят на самом деле. Врач делала свое дело и все, кто мог, делали свое дело. Меня могли позвать по одной простой причине – помолиться.

Старшая сестра тогда сказала четко, по-военному: „Так, святая вода есть? Неси в палату все, что у тебя там есть, и вставай молиться“. Дело было ночью. Я позвонила мужу, он привез мне в роддом святую воду. При себе был акафист Пресвятой Богородице. Я вооружилась всем этим и пошла в палату.

Около палаты сидела мама малыша. Своих детей у меня тогда не было, но я представила себя на ее месте, и мне очень захотелось что-нибудь для нее сделать. Пару секунд я поколебалась, а потом сунула ей акафист. Сказала как можно мягче, что, мол, если вам от этого будет легче, пожалуйста, почитайте. Если нет – ничего не делайте, это необязательно. Она взяла и начала читать.  

Малыш был и правда крупный, чуть ли не пять килограммов. Когда я вошла в палату, он выглядел вполне нормально, но потом начал задыхаться. Я видела, что буквально у меня на глазах человек находится между жизнью и смертью. 

Я окропила кувез святой водой (навредить не могла – он полностью закрытый), встала рядом и начала молиться. Это было действительно горячо, от сердца. И немного по-солдатски, потому что я ощущала себя немного солдатом.

Так и стояла несколько часов. Наша неонатолог все это время делала свою работу, вся тумбочка рядом была просто уставлена пустыми пузырьками от лекарств, а я прочитала все молитвы, которые знала, молилась своими словами, потом снова наизусть, сбивалась, начинала заново. Я понимала, что совершенно неважно, что я говорю, потому что главное – не молчать. Смотрела на этого малыша и всем существом просила Бога, чтобы он выжил. И одновременно говорила: „Господи, да будет воля Твоя“. Это было очень трудно.

Даже будучи неофитом, я понимала, что молитва – это не заклинание. Я припомнила все свои грехи. Имею ли я право просить? 

Я все время смотрела на малыша. Смотреть и не бояться тоже в тот момент мне казалось частью этого важного дела. Я просила: „Пожалуйста, пусть этот ребенок сейчас выживет. Пусть он переживет эту ночь“. Мы знали, что утром его увезут в реанимацию в соседний город, где есть все необходимое. И ему надо дождаться.

Что Господь все время рядом, что Он вообще посреди нас – у меня в этом сомнений не было никогда. А послушает ли Он меня, ответит ли – вот это был большой вопрос. 

Малыш выжил. Утром его отвезли в реанимацию. Мама вернула мне акафист. Я не помню лица этой мамы вообще. Я вообще из той ночи помню только силуэты и ощущение тепла от всех. Словно все под Божьим покровом было… Да так и было! К утру состояние малыша стабилизировалось, и его довезли до реанимации живого. Что это, как не чудо?

В тот момент я поняла, что это нормально – вот так просить и вот так молиться. Есть молитвы, которые мы читаем утром, вечером, как-то „планово“ благодарим Бога или обращаемся к нему. А есть еще такое особое состояние – очень сильная молитва. Мне это раньше было неведомо, а тогда появился такой опыт.

Утром, когда мы узнали, что малыш жив, это была такая радость – как Рождество или Пасха. Мы поняли: Господь у нас тут побывал». 

Светлана Каменева, художник:

«Три года назад к нам приехал из Уфы друг моего мужа Марсель. У его дочери диагностировали рак. Она училась в МГИМО, сама поступила на бюджет, и вдруг – такое.

Он позвонил нам в полном отчаянии и сказал, что хочет хотя бы немножко отвлечься от всего этого. Конечно, мы позвали его к себе, мы тогда обосновались в небольшом приморском городе.

Марсель прилетел в пятницу, 16 ноября 2018 года, и мы долго-долго разговаривали у мангала. Он человек состоятельный, и, если бы не было квоты, у него все равно нашлись бы деньги на лечение. И он тогда сказал: „Никакие деньги не нужны, все это настолько тленно, настолько неважно, когда под угрозой жизнь твоего ребенка“. У него слезы на глазах были. И нам с мужем было очень горестно от всего этого. 

Тогда я была совершенно невоцерковленным человеком. Более того, я вела курсы по саморазвитию, медитации. Это было очень выгодно: многие люди хотят решить свои проблемы, не прикладывая особых усилий.

Когда мы проводили Марселя рано утром в воскресенье, я почему-то сказала мужу: „Слушай, а ведь сегодня воскресенье, в Церкви, наверное, служба. Пойду-ка я помолюсь“. 

В нашем храме есть чудотворная икона целителя Пантелеимона. Когда я до того случая единственный раз заходила и приложилась к этой иконе, Господь послал нам дочку. И в этот раз я пришла к этой иконе, просила, молилась. И в какой-то момент просто вся покрылась мурашками. Какое-то невероятное ощущение.

А во вторник или среду Марсель позвонил и от эмоций не сразу смог объяснить, что произошло. Только повторял: „Ребята, это не рак!“ Оказалось, что дочке сделали операцию и рака не нашли. Прошло уже три года, у девочки все хорошо.

У меня словно все в единую цепочку сложилось, как пазлы в картинку. Было понятно, что я не имею права не прийти, не поблагодарить Бога. Я пришла в храм в субботу, помолилась, сказала „спасибо“. Потом стою и думаю – может, исповедаться? Взяла и исповедалась. А потом священник мне говорит: „А вы на причастие?“ Нет, говорю, я не готовилась, даже не думала. А он мне сказал: „Знаете, вы подержите пост несколько дней и приходите, причаститесь“.

Со следующей недели начинался Рождественский пост. Я никогда его не держала и вообще считала каким-то мракобесием что ли. Как это? Будет Новый год, а я ничего вкусного съесть не смогу? Ну нет! А в тот раз меня затопила такая благодарность, что я просто не могла иначе.

То, что произошло с дочкой нашего друга, было настоящим чудом. И это чудо стало и нашим тоже чудом, которое изменило нашу семью и всю нашу жизнь. Год спустя воцерковился мой муж, и мы уже не мыслим себя вне Церкви.

Теперь я знаю, что Господь нас слышит всегда. И когда мы молимся, а наши беды никуда не деваются, Он тоже слышит. И проходит через все вместе с нами». 

Коллажи Татьяны Соколовой