«Не лги, не будь никогда праздна, не вреди никакому животному и не озлобляй его»
Воспитательное общество благородных девиц (позднее – Институт благородных девиц) – любимый благотворительный проект Екатерины II, которыми так богата начальная пора правления этой императрицы, считавшей себя последовательницей французских просветителей.
Оно было основано в мае 1764 года по образцу французского пансиона Сен-Сир, созданного супругой Людовика XV мадам Ментенон. Еще Петр Великий интересовался этим образовательным учреждением и посетил его основательницу во время своего пребывания в Париже в 1717 году. Но только полстолетия спустя аналогичный замысел был осуществлен в Санкт-Петербурге.
Заведение было предназначено для девочек из дворянских семей, которым предлагалось передать свое дитя пяти-шестилетнего возраста на попечение государства, бравшего на себя всю заботу о его воспитании, образовании и содержании в период обучения.
Родители давали согласие не требовать дочь обратно до истечения 12-летнего срока пребывания в Воспитательном обществе, свидания были крайне редки.
Одной из господствовавших в то время педагогических идей была изоляция едва вышедшего из младенческого возраста ребенка от возможных неблагоприятных влияний извне, которые нарушали бы чистоту эксперимента по образованию «новой породы людей», полезных обществу.
Обучение делилось на четыре «возраста» – по три года в каждом. Девочки носили форменные платьица разных цветов, соответствующих «возрасту»: коричневые у самых маленьких («мои кофушки» – звала их Екатерина), голубые – во втором возрасте, серые – в третьем и белые – в старшем, последнем.
Разместилось Воспитательное общество в корпусах недостроенного Смольного монастыря, который знаменитый Растрелли возводил для императрицы Елизаветы Петровны, намеревавшейся провести там остаток лет. Этого не случилось: Елизавета умерла, а Екатерина нашла монастырским зданиям новое применение. (От бывшего на этом месте прежде Смоляного двора и монастырь, и институт переняли свое наименование.)
Заметим, к слову, что, не желая нарушать волю своей предшественницы, Екатерина все же основала здесь и настоящую монашескую общину, сестры которой помогали в уходе за девочками. Из двух малых домовых церквей были освящены две – одна для воспитанниц, другая для монахинь.
(Иконостас и детали убранства Екатерининской церкви можно видеть на выставке рядом четырьмя декоративными панно, содержащими нравоучительные надписи на русском и французском: «Не лги», «Не вреди никакому животному и не озлобляй его», «Не будь никогда праздна», «Не делай зла и не досаждай никому».)
Девочек обучали языкам и разным наукам, но главный акцент ставился на искусствах – танце, музыке, театральном мастерстве. Ведь одной из главных сфер приложения сил выпускниц была придворная жизнь: по окончании заведения девушки становились фрейлинами большого и малого дворов.
Наиболее успешные ученицы отмечались шифром – специальным знаком – золотым вензелем императрицы на полосатом банте.
О том, какое значение придавала своему проекту Екатерина, говорит ее личное участие в судьбе заведения и воспитанниц, с некоторыми из которых она состояла в переписке, и беспрецедентный заказ изображений воспитанниц Смольного восходящей звезде русской живописи – Дмитрию Левицкому, недавно возглавившему портретный класс Академии художеств.
Семь портретов, созданных мастером в период с 1772 по 1776 год, являются, пожалуй, самыми знаменитыми образчиками парадного портрета в русской живописи XVIII столетия.
Любимицы императрицы
Документов, излагающих программу заказа, не найдено, но несомненно, что в замысел входило: во-первых, показать воспитанниц разных возрастов, во-вторых, те занятия («упражнения»), в которых девочки совершенствовались в стенах заведения. В-третьих – изобразить наиболее успешных учениц и любимиц самой императрицы.
Открывает всю серию двойной портрет воспитанниц двух младших «возрастов» в форменных платьях соответствующих цветов – Анастасии Давыдовой и Феодосии Ржевской. Самый простой по замыслу – девочки здесь не заняты какими-то специальными упражнениями, они просто позируют – он в то же время и самый обаятельный, поскольку являет зрителю чудесный мир детства.
С задорной, лукавой улыбкой смотрит малышка Давыдова на свою старшую подругу, которая обращается прямо к зрителю, жестом руки словно приглашая перейти к следующим полотнам, демонстрирующим процесс образования и его плоды.
На втором портрете Екатерина Хрущева и Екатерина Хованская разыгрывают перед зрителем сценку из комической оперы: вальяжный кавалер (Хрущева) ведет шутливый диалог с робкой пастушкой Нинеттой (Хованской), скромно опустившей глаза. Сколько очарования и легкого юмора в этой пасторали, представленной 10-летними воспитанницами! Театру отводилась особая образовательная и воспитательная роль в системе искусств Просвещения, Екатерина сама составляла репертуар для Воспитательного общества.
Следующие портреты – «сольные» и представляют воспитанниц старшего возраста. Здесь навыки, приобретенные в стенах училища, достигают кульминации, и вновь царит театр. На одном из отчетных балов 15-летняя Екатерина Нелидова покорила публику живостью, грацией и непосредственностью, представ в образе Сербины в опере Перголези «Служанка-госпожа». Именно в этой роли и запечатлел ее Левицкий на своем блистательном полотне.
По костюмам художника изучают моду XVIII века: точность, материальная убедительность, «достоверность» его кисти и стихийный реализм, минующий все стилевые шаблоны эпохи, делают его портреты особо ценными как для историков, так и для любителей живописи.
Александра Левшина также изображена в театральном костюме, исполняющей танец в роскошной зале, – возможно, в роли Заиры из одноименной трагедии Вольтера. «Моя черномазая Левушка» – так ласково называла из-за смуглого цвета кожи Левшину императрица. Эта девушка, даже внешне подражавшая своему кумиру, Екатерине II, пользовалась ее особой любовью, известны их шутливые послания друг другу.
Завершающее трио портретов словно являет зрителю живые аллегории Науки, Театра, и Музыки в образах старших воспитанниц. Екатерина Молчанова, отличавшаяся среди подруг серьезностью характера, единственная из всех, демонстрирует научные занятия: она показана сидящей за столом рядом с физическим прибором (вакуумным насосом), с книгой в руке. На девушке белое шелковое парадное платье воспитанниц старшего возраста. Наталья Борщова в бархатном театральном платье, танцует на открытой террасе с видом на регулярный парк. И, наконец, Глафира Алымова в белом бальном шелковом платье, с газовой накидкой на высокой прическе, музицирует на арфе.
Первый выпуск Воспитательного училища состоялся в 1776 году. К нему принадлежали старшие из изображенных на портретах девушек; все они окончили заведение с шифром, то есть с отличием, и стали фрейлинами большого и малого дворов. Любимую «Левушку» императрица взяла к себе, Нелидова, Борщова, Молчанова и Алымова были определены во фрейлины супруге наследника престола Павла Петровича.
Но не одних успехов на придворном поприще вправе ожидать зритель от героинь галантного века, воспитанных на спектаклях, главной интригой которых были любовные перипетии и трудности, преодолеваемые возлюбленными на пути к счастливому браку. Какие роли суждено им было играть в реальной жизни?
Роман века Просвещения. Алымова
Смолянок держали в изоляции от нескромных взоров и вредных влияний, воспитание их было полумонастырским. Однако к заведению и воспитанницам изначально было приковано большое внимание: даже редкие выходы на прогулку в Летний сад или спектакли на отчетных балах становились предметом живого обсуждения в свете, поэты воспевали достоинства воспитанниц в стихах.
Вскоре было замечено, что сам куратор Смольного Иван Иванович Бецкой питает особые чувства к одной из учениц – той самой прекрасной арфистке Глафире Алымовой, искусно владевшей этим сложным инструментом и отличавшейся необычайной миловидностью и приветливостью нрава. В год выпуска Алымовой было 18 лет, Бецкому – 72 года. Алымова оставила воспоминания, в которых написала: «он перестал скрывать свои чувства ко мне и во всеуслышание объявил, что я его любимейшее дитя, что он берет меня на свое попечение, и торжественно поклялся в этом моей матери, затеплив лампаду перед образом Спасителя. Он перед светом удочерил меня». (Девочка была 19-м ребенком в семье полковника Алымова, родившимся уже после смерти отца.) При этом Бецкой шутливо спрашивал: «Кем Вы меня хотите видеть – мужем или отцом?» По собственному признанию Глафиры Ивановны, Бецкой имел на нее неограниченное влияние и «мог делать из меня все, что вздумается», однако он так и не стал ни отцом, ни мужем девушки. Иван Иванович повел себя как «собака на сене»: увез воспитанницу в свой дом и поставил условие, что она будет жить у него и дальше с будущим мужем, но в действительности страшно ревновал ее и пытался расстроить готовящийся брак с Алексеем Ржевским. В итоге супруги все же сбежали из-под опеки докучливого старика в Москву, где зажили счастливо, воспитывая пятерых детей.
Но на этом история Глафиры Алымовой не закончилась: ее личная жизнь еще раз взбудоражила общественность 30 лет спустя. После смерти первого супруга новой любовью уже достаточно почтенной дамы стал француз, переводчик басен Крылова и Хемницера, Ипполит Маскле. Он был на 20 лет моложе Глафиры Ивановны и не имел дворянского титула. Однако, чтобы получить благословение на этот мезальянс, Алымова добилась аудиенции у Александра I, и вот как она передает слова императора: «Никто не вправе разбирать, сообразуется ли такое замужество с нашими летами и положением в свете. Вы имеете полное право располагать собою и, по-моему, прекрасно делаете, стараясь освятить таинством брака чувство, не воспрещаемое ни религией, ни законом чести». Звучит несколько фантастично, но, согласитесь, красиво. А главное – Глафира была по-прежнему счастлива; она успела добиться дворянства и ответственных постов для нового мужа. Умерла в Москве в возрасте 68 лет, похоронена на Ваганьковском кладбище.
Наперсница Павла. Нелидова
Екатерина Ивановна Нелидова, столь живо изобразившая в опере озорную служанку Сербину, окрутившую своего хозяина, так и не вышла замуж. Назначенная в свиту сначала первой, а затем второй супруги Павла, Нелидова заняла место камер-фрейлины по восшествии императора на престол и стала одним из самых близких и доверенных к нему лиц. Характер их связи не был любовным. Сам Павел характеризовал их отношения как «дружбу священную и нежную, но невинную и чистую», что предопределило ее сближение и с Марией Федоровной.
Нелидова умела оказывать благотворное влияние на Павла, спасая многих от вспышек его гнева. Заступничество за императрицу, а также появление при дворе новой фаворитки Анны Лопухиной, привело к тому, что сама Нелидова впала в немилость и удалилась в Смольный. Некоторое время она жила под Ревелем у своей подруги и однокашницы Натальи Алексеевой-Буксгевден, внебрачной дочери Григория Орлова, которая также подверглась в это время опале, затем вновь вернулась в Петербург.
Известие о смерти Павла I глубоко потрясло бывшую фаворитку; она оставалась верной Марии Федоровне до конца ее жизни, помогая в управлении воспитательными учреждениями, перешедшими под начало вдовствующей императрицы. Нелидова, по словам мемуариста, сохранила и в старости «своеобразный пылкий ум, продолжая пленять своей беседой, но в то же время доставляя много неприятностей близким своей ворчливостью и требовательностью». Умерла в 82 года на руках племянницы и была похоронена напротив любимого Смольного на Большеохтинском кладбище. Дневник Нелидовой забрал после ее смерти Николай I, с тех пор его судьба неизвестна.
Одна счастливы до старости, другие умерли молодыми
Самую долгую и, по всей видимости, счастливую жизнь прожила Наталья Семеновна Борщова, подруга Нелидовой, бывшая не только фрейлиной и гофмейстериной двора, но доброй супругой и мачехой многочисленного потомства ее мужа-вдовца, Клавдия Мусина-Пушкина. Во втором браке Наталья была замужем за генерал-майором бароном фон дер Ховеном, скончалась в возрасте 84 лет, похоронена на Смоленском кладбище Петербурга.
А вот Александра Петровна Левшина, вышедшая замуж за капитана Измайловского полка Петра Черкасского и уехавшая с ним от двора в Москву, умерла совсем молодой, 26-летней. Ее брак был бездетным. Похоронена на Донском кладбище.
Ржевская, Хрущова и Хованская, смолянки второго выпуска, покинули стены Воспитательного общества в 1779 году. Федосия Степановна Ржевская, в отличие от многих своих подруг, происходивших из малопоместных обедневших дворян, принадлежала от рождения к столичной знати. Названа она была в честь бабки по отцу – Феодосии Наумовны, дочери адмирала Синявина, матери четырех генералов, – на которую внучка была очень похожа. После окончания Смольного Феодосия с сестрой-погодком Прасковьей вернулась в отчий дом. Позже она вышла замуж за Михаила Голицына, ставшего впоследствии ярославским губернатором. Умерла в возрасте всего 30 лет, похоронена вместе с дочерью на кладбище Толгского монастыря.
В Ярославле позже окончила свои дни и «пастушка» Хованская, княжна, вышедшая замуж за поэта, статс-секретаря Павла I Юрия Нелединского-Мелецкого, почетного опекуна Воспитательного дома. У них был богатый собственный дом в Москве, в Бобровом переулке, но перед нашествием Наполеона супруги покинули первопрестольную и больше туда не вернулись. Екатерина Николаевна скончалась в эвакуации в 1813 году.
Меньше всего мы знаем о самой маленькой из героинь портретов Левицкого – Настасье Михайловне Давыдовой, происходившей из княжеского грузинского рода. Ее отец был губернатором Тамбова, когда девушка окончила институт в 1782 году. По некоторым сведениям, она принимала активное участие в местных театральных постановках. Позже ее следы теряются.
За кадром
Среди выпускниц Смольного (в списке первого выпуска числится 54 девушки, второго – 62) были и другие примечательные личности, хотя им и не суждено было стать моделями Левицкого.
Так, вместе с Алымовой, Молчановой, Нелидовой и Борщовой с шифром закончила институт Елизавета Васильевна Рубановская, одна из трех дочерей чиновника Главной дворцовой канцелярии. Предвосхитив подвиг декабристок, она отправится в Сибирь вслед за сосланным туда за свое вольнодумное сочинение «Путешествие из Петербурга в Москву» Александром Радищевым, мужем ее старшей сестры Анны. Александр Николаевич к тому времени овдовел, оставшись с четырьмя детьми на руках. Бывшая смолянка поехала в добровольную ссылку – воспитывать племянников и вскоре стала второй супругой писателя. «Сибирский роман» Радищева закончился там же: при возвращении из ссылки в 1797 году Елизавета простудилась и скончалась в Тобольске. У них было трое общих детей.
С Хрущовой и Хованской училась Александра Алексеевна Дьякова, в замужестве Капнист. Выйдя замуж за известного поэта, Александра приобщилась к знаменитому «львовскому кружку», объединявшему ведущих поэтов и художников, связанных дружественными и родственными узами: на сестрах Александры были женаты сам Николай Александрович Львов, выдающийся архитектор, музыкант и поэт, и Гавриил Романович Державин.
Смольный после Екатерины
В 1796 году Воспитательное общество благородных девиц перешло под начало Марии Федоровны. Императрица ликвидировала самый младший возраст, считая негуманным брать от родителей столь маленьких детей, теперь девочки принимались с 10-летнего возраста, а срок обучения сократился до девяти лет.
В 1806 году институт переехал в новое здание, построенное специально для него Джакомо Кваренги. В XIX веке число женских образовательных учреждений, созданных по образу и подобию первого воспитательного училища, стремительно растет. Менялись времена и образовательные стандарты, но Смольный оставался своеобразной эмблемой женского образования в царской России и закончил свое существование вместе с ней.
Последние смолянки вместе с их начальницей княгиней В. В. Голицыной уехали в октябре 1917 года в Новочеркасск, где вскоре состоялся последний выпуск института. Последние воспитанницы и начальство покинули Россию вместе с Белой армией.
Жизнь смольнянок в начале XX столетия запечатлена на фотографиях Карла Буллы, представленных в небольшом зале ГИМа рядом с портретами Левицкого, – начало и конец большой истории первого российского учебного заведения для женщин.
Судьба портретов
Все портреты «Смолянок» уже в XVIII столетии находились в Большом Петергофском дворце и не покидали его стены почти век. Только в 1862 году встал вопрос об отправке избранных картин Левицкого на Всемирную выставку в Лондоне, где они немедленно завоевали успех. Один из критиков назвал Левицкого «Гейнсборо, Ромни и Рамзеем» в одном лице, справедливо сравнивая мастера с лучшими представителями английской портретной школы. На обратном пути портреты были показаны впервые в Москве. С 1917 года они поступили в Русский музей, где хранятся поныне.
Выставка в Государственом историческом музее продлится до 14 февраля включительно.
