Армия: страшно, полезно или страшно полезно?

«Не могу не возмутиться статьей, посвященной альтернативной гражданской службе. По-моему, говорить про нашу армию в наше время, что это благородное дело — чудовищно. Говорить, что люди не хотят служить, потому что хотят “балдеть” и не любят рано вставать и питаться по часам, — ложь. Люди боятся умереть (не за родину, а просто так, ни за что), люди хотят жить как люди и иметь чувство собственного достоинства, истребление которого — главный итог службы в армии. Страшно подумать, что будет, если какие-нибудь интеллигентные православные мальчики послушаются и из высших побуждений отправятся служить на общих основаниях, поскольку идеалистам, очевидно, приходится хуже всех».

Такое письмо мы получили от одного из читателей в ответ на статью «Альтернативная служба: православный взгляд», опубликованную в «НС» №10. Чтобы найти ответ, мы решили обратиться к православным людям, отслужившим в армии.
Уклонение от срочной армейской службы стало сейчас распространенным явлением, особенно среди «культурной» молодежи больших городов. Теперь скорее вызывает удивление, что юноша из «интеллигентных кругов» пошел служить в армию. Поэтому первым вопросом, который мы задали нашим собеседникам, был такой:
«А как вы, собственно, оказались в армии? Неужели хотелось? А “откосить” не приходило в голову?»

Диакон Александр ГУМЕРОВ:

Редактор издательства Сретенского монастыря. Служил с 1997-го по 1999 год. Сначала в Подмосковье, в Куркине, в Первой бригаде связи. «Под самый дембель — в августе 1999 года — я был отправлен в командировку, в Северокавказский ВО, участвовал в боевых действиях: сначала в Дагестане, а потом и в Чечне. Увольнялся в запас я из села Самашки, что в восьмидесяти километрах от Грозного».

— После школы я поступил в Православный Свято-Тихоновский богословский институт, но поскольку он тогда не имел государственной лицензии, то я в законном порядке был призван в армию. Пойти в армию было моим осознанным желанием. Правда, еще за полгода до службы у меня не просто не было никакого желания, но даже, наоборот, была активная неприязнь к самой мысли об армии. Но под влиянием необходимости — ведь все-таки существует закон и его надо выполнять — я довольно быстро смирился с этой мыслью. В армию шел спокойно. Возможность «откосить» есть, наверное, у каждого человека. Или хотя бы потянуть время. Была такая возможность и у меня, но я посчитал для себя меньшей нервотрепкой и большим благом спокойно отслужить. Мой духовник одобрил такое решение. Да и отец мой, священник, тоже был доволен этим. Он и сам служил в армии после окончания философского факультета МГУ.

Иеромонах САВВА (Молчанов):

Заместитель председателя Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами. Служил во Внутренних войсках МВД СССР с 1985-го по 1986 год. «Я профессиональный музыкант — дирижер, домрист. В армии мне сразу же предложили пойти в ансамбль. Но через год его расформировали, и полгода я дослуживал в конвойной части».

— Нет, совершенно не хотелось. Ну представьте себе: мне было уже 26 лет, я только что окончил Гнесинский институт — по специальности я оперный дирижер, мне нужно поступать в аспирантуру, продолжать занятия. Ведь дирижер только над партитурами работает по шесть-восемь часов в день, а я еще и на инструменте занимался, я домрист — это русский народный инструмент такой, домра. Да тут двухнедельный перерыв — это уже откат назад, а полтора года! Меня еще и в институте оставляли дирижировать и преподавать. Так что какое уж тут желание. Но у меня не было никакой возможности, да и желания «откосить» от армии. Вот я и пошел, хотя и совершенно, как говорится, подневольно. Ведь на все воля Божия. Знаете, иногда, бывает, дети говорят: не хочу идти в храм. Но ведь нужно! А нужно — значит иди. Так и в жизни: Господь устроил так, чтобы я пошел в армию, вот я и пошел.

Петр ТОПЫЧКАНОВ:

Выпускник Института стран Азии и Африки, индолог. После окончания института служил 1 год в артиллерийском полку Кантемировской танковой дивизии рядовым. «Когда я попал в армию, я в какой-то степени даже собой гордился. Потому что у меня все дедушки и прадедушки были военными, и старший брат служил. Так что это как бы семейная традиция у нас».

— Это была скорее случайность, чем осознанное желание. В армию я попасть не стремился, но и не скрывался от нее. Возможность «откосить», наверное, была, но я как-то не суетился по этому поводу и не воспользовался ею. Когда стали приходить повестки, я на них не реагировал — просто потому, что занимался, писал диплом, потом работать пошел, не до этого как-то было. Но однажды утром ко мне прямо домой явился участковый и забрал меня. К вечеру я уже был в Кантемировской дивизии. Сопротивления внутреннего не было: во-первых, из-за внезапности, а во-вторых, потому, что было абсолютно ясно, что теперь мне уже никак не выбраться отсюда, а тогда чего нервничать?


Но ведь армия — это же грубость, муштра, физические перегрузки, жесткий режим, подневольность. А вам что было труднее всего в армии?

Иеромонах Савва (Молчанов) :
— Я бы сказал, что самое трудное в армии — это личностные взаимоотношения, точнее, даже целый набор личностных проблем. Никакие физические сложности были не трудны, хотя я был и остаюсь сугубо гражданским человеком, а в армию шел совершенно не подготовленным — ни физически, ни внутренне. Физические трудности — это не страшно. Конечно, иной раз бежишь кросс или марш-бросок и кажется — сейчас упадешь и не встанешь. Но после таких нагрузок чуть отдохнешь, и так хорошо делается, так на душе спокойно! Все это можно перенести без труда.
Гораздо серьезнее внутренние проблемы. Самую большую трудность человек создает себе сам: мы все горазды заранее обвинять во всем не себя, а других. Все плохие, а один я хороший. Таким был в то время и я, хотя тогда этого не видел. Я неправильно относился к трудностям, никак не мог представить себя солдатом, продолжал ощущать себя гражданским человеком, а это вносило внутренний диссонанс. Думаю, что так же бывает у всех тех, кто идет в армию «из-под палки». У меня, кроме того, была еще и проблема отношений с товарищами. В армии очень ярко выделяются некоторые отрицательные стороны человека — и в этом, кстати, огромная ее ценность. После нескольких конфликтов я понял, что часто бываю неправ в отношениях с людьми, и постарался исправить свои ошибки.
А если говорить об объективных трудностях — грубости, матерщине, — то, как говорит Писание, «для чистого все чисто». Для чистого человека и армия будет чиста. Он только будет укрепляться в армии.

Петр Топычканов:
— Самое трудное — привыкнуть к армии, войти в ее ритм, принять ее порядки. Все, что было на гражданке, здесь исчезло, здесь все по-другому, здесь начинаешь жизнь с чистого листа. Кто-то из ребят тяжело привыкал к армейской еде, кто-то к ранним подъемам. Но для меня ничего особенно трудного не было. Физические нагрузки, другой распорядок дня, еще что-то — это все ерунда, это данность, с которой надо жить. Конечно, трудна разлука с близкими, с друзьями, но тоже до трагизма, до петли, как бывает иногда, у меня не доходило. Сейчас, по прошествии года, пожалуй, никаких особых трудностей я не припомню.

Диакон Александр Гумеров:
— Пожалуй, самое трудное было — не физические нагрузки, например, во время походов, марш-бросков или тактических учений. Обычно такого рода трудности воспринимаются с юмором. Другое дело — непривычная обстановка. Приспособиться к новой жизни иногда очень непросто. Что я имею в виду? Например, необходимость находиться круглосуточно в определенном, не тобой выбранном коллективе. Далее, очень непросто принять, подчиниться целому своду непривычных для тебя правил — это касается не только устава, но и неписаных каких-то армейских правил.

Хотелось бы остановиться именно на этих «неписаных армейских законах». На юридическом языке они называются неуставными отношениями, а в народе их давно именуют «дедовщиной» — слово, от которого начинает поеживаться любой, даже уверенный в своих силах призывник. А вам пришлось столкнуться с дедовщиной? Как вы переносили ее? Приходилось ли вступать в конфликт с дедами? А сами вы случайно не «дедовали»?

Диакон Александр Гумеров:
— Конечно, у нас была дедовщина, куда без нее. Но не очень лютая: часть была подмосковной, элитной. Заключалась она в том, что старший призыв не работал или работал по минимуму, в то время как младшие работали вовсю. Кроме того — небольшой набор обычных номеров: например, «настрелять» для «деда» сигарет. Но, надо сказать, именно эта сфера — выполнение личных дедовских пожеланий — была сведена до минимума.
Конфликтов с «дедами» у меня было очень мало. Пару раз. И оба заканчивались для меня синяками. У нас с рукоприкладством было довольно строго, и во избежание проблем на свою голову «деды» старались не доводить дело до драки.
Пользовался ли я благами дедовщины? Ну, могу сказать, что, когда я стал старослужащим, работать пришлось гораздо меньше. Никакими побоями и принуждениями я, конечно, не занимался. Но поскольку под конец службы на мне лежала определенная ответственность и в подчинении у меня был кое-какой личный состав, то иногда приходилось принуждать подчиненных к выполнению их обязанностей.

Иеромонах Савва (Молчанов):
— Была дедовщина, особенно поначалу, когда я служил в ансамбле. А в этом ансамбле как раз собрались настолько, как вы говорите, «интеллигентные люди», что и развлекались над молодыми они по-интеллигентному. Помню, ставили ночью на проход в казарме магнитофон с записанным голосом одного из старослужащих: «Рота, подъем!!!» — и включали на полную мощь. Мы, молодые, как угорелые вскакивали и строились, а деды стояли и смеялись. В это время невидимый магнитофон объявлял: столько-то раз отжаться и бегом, по счету «раз-два-три» опять по койкам. Не успеете — снова построение. Когда мы укладывались по койкам, магнитофон вкрадчивым, интеллигентным голосом объявлял: «Не успе-е-ли». Впрочем, смешно было и нам самим.
Когда я стал старослужащим, я пользовался правом не работать. В этом нет ничего унизительного для молодых солдат. Я никого не трогал, не бил, не унижал, старался вести себя по-христиански. Но прерогативами старослужащего тоже пользовался, в конфликт с армейскими порядками не вступал.

Петр Топычканов:
— В моем подразделении дедовщины не было. Может быть, мне повезло, а может, это вообще не так страшно, как рассказывают? Вообще-то Кантемировская дивизия — привилегированная, уставная. Много комиссий, проверок, Москва рядом — вот и следят за дисциплиной. Так что негативных проявлений у нас не было. Но вообще-то дедовщина имеет право на существование. В каком плане? Это можно видеть даже в классической литературе, например у Толстого. Когда приходят молодые солдаты, кто их научит, как кровать застелить, как вещмешок упаковать, — не обращаться же по каждому вопросу к офицеру. Для этого есть солдаты, отслужившие больше. Они делятся своим опытом с молодыми, и так было всегда. Без такой системы офицеры не смогут организовать обучение молодых. В этом и есть смысл дедовщины. А издевательства, избиения, вымогательства — это лишь ненормальное ее проявление.

Полковник Владимир ЧУМАКОВ:

Полковник юстиции в отставке, 25 лет проработал следователем военной прокуратуры. Последняя должность: начальник приемной главного военного прокурора России. «Кадровый военный, армейские проблемы я знаю не понаслышке, за 25 лет работы в прокуратуре много перевидал. С 90-х годов сотрудничаю с Комитетом солдатских матерей России. Сейчас консультирую там военнослужащих».

— Дедовщина ничуть не страшнее в армии, чем на гражданке. В любом садике, в любой школе она есть. Убийств, преступлений, наркомании, пьянства — всего этого на гражданке больше, чем в армии, и неизвестно еще, где спокойнее за молодого человека.
Неуставные взаимоотношения были и в царской армии. Другое дело, что в современной армии такие отношения иногда выражаются в причинении тяжких увечий и даже убийствах… Но такая агрессивность, по-моему, тоже характерна для нынешнего времени: ведь по телевизору и в кино столько насилия показывают, а дети, будущие солдаты, все это с пеленок впитывают.
Сам я срочную службу служил давно, в 1966 году, и тогда дедовщины практически не было. Ну разве что, помню, принимали мы «присягу» довольно своеобразно: в караульном помещении старослужащие били шомполами молодых солдат по заднему месту определенное количество раз. Но ведь это такая традиция была, это все в шутку превращалось, не доходило до сломанных челюстей и ребер.
Сегодня все несколько иначе. Вы знаете, когда я служил в Главной военной прокуратуре, мы проводили исследование на эту тему, изучали настроения призывников. Выяснилось, что более 70 процентов тех, кто идет в армию, зная из телевидения, газет и книг о дедовщине, готовы ее принять. Они сразу говорят: да, первый год я буду подчиняться, а потом отрываться на других.

Иеромонах Савва (Молчанов):
— Вы знаете, у меня сейчас в Синодальном отделе лежит письмо, написанное Комитетом солдатских матерей и адресованное патриарху. Они жалуются на дедовщину. А я вот что скажу: никогда такое письмо не придет от матерей тех солдат, которые прослужили полтора года. Ни одна не возмущается: мой сын — дедушка, он вместе с другими дедушками издевается над своими ближними. А пока издеваются над ними — они пишут. Как только их сыновья сами начинают издеваться, пишут уже другие. Проходит год — следующие и так далее. А все дело тут в том, что эта проблема коренится еще в семьях, еще там, на гражданке.

Но согласитесь, одним солдатам служить легче, другим труднее. Одних дедовщина трогает мало, других калечит. Какие свойства личности помогают, а какие, наоборот, мешают ребятам спокойно служить?

Полковник Владимир Чумаков:
— Все, кто служил в армии, подтвердят мои слова: испокон веков там не любили москвичей, ленинградцев и украинцев. Знаете почему? Москвичей и ленинградцев — за то, что они, будучи воспитаны в более высоком культурном уровне (музеи, выставки, метро), были всегда очень заносчивы. А когда нужно нести бревно или копать канаву — их нет, они все в санчасти: то мозоль, то еще что-нибудь. А ведь армия так устроена, что тут больше всего ценят трудяг, людей, способных к элементарному труду. В армии ведь все сами все делают. А украинцев не любили за карьеризм, за властолюбие. Как говорится, за лычку маму продаст. Тоже, конечно, не все такие были.

Диакон Александр Гумеров:
— Для того чтобы спокойно служить, не нужны какие-то особые физические данные или особая выносливость — никаких сверхнагрузок в армии обычно не бывает. А вот что необходимо — это коммуникабельность. Человек может и должен оставаться самобытным, оставаться личностью «со своими тараканами в голове». Но он должен входить в коллектив органично. А если он в общении с людьми ничего, кроме этих личных тараканов, не может себе представить, то вот тогда ему случается в армии очень тяжело. Зачастую таких людей очень жалко, именно потому, что они не способны от своих тараканов немножечко отстраниться. Лучшее качество в армии — умение вписываться в коллектив и при сохранении своих личных качеств давать людям то, чего они ожидают.

Полностью материал можно прочитать здесь