Портреты бездомных. Наташа: «Москва – это яма. Понимаете?»

Я одна всегда здесь, в одиночку. Никого у меня нет. В Самаре мама у меня, и сыну 9 лет. Маме 87 лет уже.

Мне было 37 лет, когда я начала пить пиво. Даже глушила его ящиками. Ну, каждый из-за чего-то начинает пить, как бы там ни было. Но об этом так не скажешь.

Я-то воюю, я дерусь. Меня здесь никто не трогает, и поэтому уважают.

Когда пацаны подходят, они со мной как с мужиком здороваются. А когда узнают, что меня Наталья зовут, такие «ой, девушка, пожалуйста, извините». Я не люблю, чтобы кто-то на меня глаз положил.

В Самаре мама меня из квартиры выписала. С алкашкой даже не хочу общаться, говорит. Она меня из дома выгоняла. Я в собственном подъезде спала. Мама верующая. Она сюда приезжала, пыталась меня на работу устроить.

Мама говорит: «Наталья, сделай внука на старость, а сама где хочешь, там и мотайся». У меня мама молодец. Это я вот, шалава, здесь мотаюсь.

Я больше и ближе люблю деревню. Коровы, огороды там. Специальность у меня швея-мотористка и наладчик. Но больше люблю землю. Коровы, огороды.

Я вам скажу, что 4 дня я уже не спала. Спать охота. Я вот думала, куда бы лечь.

Я не только на снегу спала. Я спала в подъездах, там, где обливают кислотой. У меня две ноги кислотой облиты.

А как, как возвращаться? Москва – это яма, понимаете?

Даже когда мне 10 копеек дают, я всегда желаю человеку здоровья. И говорю: не дай Бог вам попасть вот в это положение, в какое попадаем мы. Но мы сами в этом виноваты.
А скажите, сейчас кто не пьет? Девочки, мальчики. Сейчас все пьют!

Я перед мужиками сильная. А в своей душе, перед собой, я слабая.

Что такое любовь? Надо полюбить, чтобы узнать это, понимаете? Да мне годов уже полтинник. Куда влюбляться-то? Да и в меня кто влюбится-то, ё-моё?

Мне, как женщине, будет стыдно. Тут туалет бесплатный, я туда захожу, все свои дела делаю, причесалась и пошла.

Вот я иногда к одной бабушке хожу. Она работает в туалете. Вера Александровна, хорошая женщина. Ей 96 лет. Я там у нее помоюсь, постираюсь, телевизор посмотрю. Она мне говорит: «Наташ, так дальше нельзя. Потому что если я отсюда уйду, то ты уже сюда не приедешь».

Я шила чехлы на машины и автобусы. Мне дали аванс 20 тыщ. Думаю, без пива не могу. Пошла в Пятерочку за пивом. И под машинкой пила, потом опять работать. Чувствую, мне хорошо, но мало. Пошла, еще взяла. И все. И понеслась. Там еще швеи сидели, работали. Сдали меня. Раз сдали, два, три. Начальник пришел. Хоть ты и хороший, говорит, работник, но пошла отсюда. И пошла я опять сюда. Теперь я бомжую. 4 года бомжую.

Я могу мужикам и покушать принести. Я там прогуляюсь по Клондайчику, это магазинчики такие, помойки, ребят накормлю. И никогда здесь в переходе не ложилась. Я лучше в снег лягу.

Надо сначала уметь подойти к человеку морально. Объяснить ему, что такое хорошо, что такое плохо. Но надо сначала рассказать, что такое хорошо. Мне кажется, что каждый человек это знает. Но если уж полезет, там уже маши кулаками.

Никогда не надо бить лежачего человека. Подними его хотя бы. Посмотри в лицо, кого ты бьешь?

Я сама себя сюда привела. Никто не виноват.

Думаю, Господь пьянку не прощает. Он нас не простит за то, что мы опустили руки, нет силы воли, чтоб подняться.

Хотелось бы не видеть этого всего, этой грязи. И чтоб полиция не выгоняла.

Я о смерти вообще не думаю. Я вот знаете, о чем думаю? Честно вам сказать, мне маму мою жалко. Маму и сына.

Предыдущие выпуски:

Портреты бездомных. Константин: «Я 20 лет бичую, меня не надо рекламировать»

Портреты бездомных. Александр Валерьевич: «Стал семье не нужен»

Портреты бездомных. Иван Заболотный: «С 1988 года в скитаниях»

Портреты бездомных. Володя: «Я ушел в прадеда»

Портреты бездомных. Гафур: «Я только с дочкой и мамой разговариваю. Они лишь бы думали, что я живой»

Портреты бездомных. Александр: «Оставил ключи, все оставил, ушел в лес»

Портреты бездомных. Витя: «После ранения тут в Москве остался»