Как топ-менеджер ABBYY стал директором школы: рассказ о внутреннем долге

Вице-президент компании ABBYY Арам Пахчанян принял решение уехать в Ереван, чтобы занять там пост директора школы «Айб». Наш сегодняшний рассказ – о необычном решении и необычной школе

Арам Пахчанян окончил Московский физико-технический инситут, факультет молекулярной и химической физики. В 1993 году начал работу в компании ABBYY. С 1999 по 2004 год г-н Пахчанян был вице-президентом ABBYY по корпоративным проектам. С лета 2004 года является вице-президентом компании ABBYY. В июне 2014 года Арам Пахчанян, занимавший также должность директора департамента продуктов для ввода данных, принял решение посвятить себя образовательному проекту в Армении. Он возглавит созданную в рамках этого проекта школу «Айб» в Ереване. При этом Арам оставит за собой пост вице-президента ABBYY и будет представлять компанию в различных общественных организациях.

-Школа «Айб» была создана два года назад вашим образовательным фондом «Айб». Почему вы вообще пришли к идее создания школы?
– Мы собрались тогда ввосьмером, в Москве, у моего друга Давида Яна, основателя ABBYY, и решили обсудить, как нам вернуть долги. Ведь все, чего мы добились в жизни, мы добились за счет образования, но прошло время, ситуация в образовании стала сильно хуже, и мы хотели дать следующему поколению ту же школу, те же шансы. Мы начали думать, как это сделать.

Сначала мы пошли в нашу родную школу в Ереване, которую мы окончили. Мы успешные состоявшиеся люди, и мы хотели помочь. Подумали – дадим школе средства. Но погрузившись в это, поняли, что идея помощи государственной школе, уже слаженной и работающей, неочевидна. Не факт еще, что вы не сломаете тот порядок, который уже сложился, не разрушите коллектив учителей. Да и у школы есть определенные бюджетные и социальные обязательства. Там потрясающий директор, но даже он за пределами своих обязательств мало что может сделать.

Тогда мы попробовали предложить частным школам стать их соакционерами, вложить деньги, и помогать в развитии. Мы пришли как инвесторы, но нам отказали. Почему – не хочу сейчас строить предположения.

И тогда мы решили построить свою школу. Причем в этот момент мы осознали, что школа не может быть бизнесом. Тут другое целеполагание. В итоге нашим клиентом в нашей школе являются не родители и не дети, наш клиент – общество. Школа готовит будущих членов общества, выполняет заказ для общества. Поэтому требования к ребенку должны в первую очередь учитывать интересы общества, а не школы или родителей.

– Тогда каждая школа будет готовить разных детей, ведь интересы общества для каждой школы, видимо, разные?
– Вы правы. И мы как раз подумали: а какое общество мы хотим видеть? И, исходя из этого, определили восемь основных качеств, которые мы бы хотели в учениках нашей школы воспитать. Например, критическое мышление, нравственность, гражданская позиция, целеустремленность, креативность, умение думать, умение учиться. Мы оцениваем детей с позиции наличия этих качеств – когда принимаем их, когда они учатся, когда мы их выпускаем. В такой структуре родитель, который привел к нам ребенка, – он уже не заказчик или клиент, он наш партнер по осуществлению миссии по подготовке члена общества. В этой логике мы работаем, и она не может быть бизнесовой. Мы не можем рассматривать родителя как человека, который платит, а мы на этом зарабатываем.

Поэтому наша школа по сути некоммерческое образование, и создана она нашим фондом, который не преследует коммерческих целей. Обучение платное, потому что общество не готово пока оплачивать качественное образование. И поэтому мы нашли значительную группу людей, сейчас это 150 человек, которые являются спонсорами школы. И это не родители. Они совершенно не имеют отношения к этим детям, просто они сочли, что их долг – помочь стране создать качественное образование.

– Какая у них мотивация?
– Изменение общества, видение будущего страны как общества, в котором живут свободные, творческие, умные, активные люди. В основном наши меценаты – это люди, которые состоялись. Разные, они вовсе не дают нам по миллиону долларов. У нас, кстати, был принцип, чтобы не было какого-то основного спонсора школы – нет, это сообщество людей, которые поддерживают идею на равных. Они члены фонда и через фонд помогают школе.

– Что за дети и на каких условиях поступают в вашу школу?
– У нас высокие требования на выходе, поэтому у нас и при поступлении у ребенка уже должен быть хороший уровень – скажем, английского языка. После экзаменов дети проходят собеседование, которое имеет половину веса при решении о приеме. Мы пытаемся выяснить, насколько ребенок любит учиться, как серьезно подходит к образованию. Чтобы понять, заложены ли в нем те 8 принципов и качеств, о которых я упомянул выше. Вопросы в лоб мы не задаем, конечно, но долго беседуем. Спрашиваем, как бы этот ребенок поступил в той или иной конкретной ситуации. Вопросы бывают для них сложными, – они начинают переживать, даже иногда плачут. Ребенок переживает за того, кто оказался в этой воображаемой ситуации.

И это не плохо, наоборот, это идет им в зачет. Но мы не загоняем детей в жесткий разговор, все происходит по-дружески, с улыбкой. Потом каждый из нас ставит свою оценку, а потом эти оценки сводятся. Чаще всего те дети, которые хорошо сдали экзамены по предметам, хорошо показывают себя и на собеседовании: то есть тот, кто хорошо учится, имеет и высокие нравственные навыки. Конкурс у нас примерно 2-3 человека на место. Сейчас в школе учится около 300 детей, есть старшая и младшая школа, а сейчас открываем среднюю школу. У нас 12 классов, обучение начинается с 6 лет.

Прежнее поколение – и это та проблема, которую мы хотим сейчас решать в нашей школе – получали знания, но не умеют учиться. У них проверяли формальные знания, которые быстро устаревают. Если люди после окончания школы захлопнули учебники и поклялись их больше не открывать, а когда их посылают на тренинги, они ноют и возмущаются, зачем это им надо, – это обреченные люди. Они останутся на обочине. Они не будут нужны обществу, которое быстро меняется. И только те, кто активно стремятся учиться, они найдут себя, они всегда нужны, они легко адаптируются, погружаются в новые знания.

– Видимо, в вашей школе особенным образом строите процесс обучения? Так, чтобы ваш выпускник был готов к современному обществу?
– Мы не должны отбить у него желание учиться. Для нас ребенок – тоже партнер. Он тоже участвует в миссии школы. И он чувствует отношение к нему. Есть некоторые символы такого отношения. К учителю можно обращаться по имени, чтобы не было социального разделения. В школе нет звонков: дети с самого начала должны сами организовывать свое время, следить за ним. Нет дрессировки, мы учим их навыкам, которые они должны иметь. И они идут дальше, становясь креативным элементом в общей структуре, выбирают тот способ обучения, который им удобен.

Общее пространство школы подстроено под детей. Мы реализовали их мечты. Допустим, дети всегда любят сидеть на подоконнике, а их гоняют. У нас это разрешено. Или – дети любят кататься по перилам: пожалуйста, у нас вместо перил большие трубы, в них можно залезть и поехать вниз. Дети любят поваляться: у нас актовый зал построен ступеньками, на них лежат большие подушки, там можно посидеть и даже поспать, никто тебе не будет мешать. В итоге ребята видят, что это их пространство, их место, где они реализуют себя и сами творят свое образование.

Вообще, у ребенка есть естественная потребность в получении новых знаний: спрашивать и узнавать. Врожденное любопытство нельзя остановить – но его можно сломать. Мы даем возможность им организовать способ получения этих знаний. А педагоги им в этом помогают. Задача учителя не диктаторская, не чтение лекций на уроке, а образовательная. Научить ребят учиться.

Есть, кстати, элементы самоорганизации, которые нас поражают. Например, понятно, что не у всех одинаковая успеваемость. При этом, даже если у тебя 10 из 10 баллов по литературе, но ты не имеешь семи баллов по физике (в Армении 10-балльная система оценки), ты вылетаешь из школы. И ребята придумали такую вещь: каждый, кто силен в каком-то конкретном предмете, олимпиадники, садится в кафетерии с табличкой, на которой написан его любимый предмет, и к ним их товарищи подходят за помощью, садятся и занимаются. Это была их инициатива. Мы такие вещи поощряем, подхватываем, даже сами учимся у них. Это такой большой процесс самообразования в коллективе. Дети, закончившие нашу школу и уже поступившие в университеты, приходят к нам, что организовывают, придумывают, и нам это очень нравится.

– Кто преподает в вашей школе?
– Попечительский совет решил, что из уже существующих школ мы возьмем не более 20-ти процентов учителей. Чтобы не обескровить существующую образовательную систему. К тому же, если бы у нас большинство преподавателей были с традиционным подходом к обучению, мы бы превратились в обычную школу. Но у нас даже здание – архитектура будущего, и со старыми стандартами мы не совместимы.
Мы знали из опыта и Армении, и других стран, что лучшие школы те, где преподавала элита нации, яркие личности, писатели, поэты, ученые. Оттуда выходили гениальные дети, которые потом определяли развитие общества. Мы хотим, чтобы профессия учителя была одной из самых почитаемых в социуме. В школы должны прийти люди, выполняющие свою миссию, которые бы мечтали посвятить свою жизнь учительству. В итоге мы и привлекли таких людей, которые даже и не думали, что когда-то будут преподавать. Я ведь тоже пришел к директорству, а раньше и не думал, что буду этим заниматься. Наши педагоги – действующие экономисты, ученые, то есть люди, раньше в школе не работавшие.

До открытия школы мы собрали ядро педагогического коллектива, и в ходе нашего брейнсторминга мы придумали программу школы, подобрали самые лучшие учебники, ездили в другие страны набираться опыта, отрабатывали программу на школьниках, приглашая их на бесплатные подготовительные курсы. И все они после этого поступили в сильные вузы.

– Но в Армении есть государственная программа. Как вы соответствуете ей?
– У нас статус экспериментальной школы, поэтому мы можем так работать. Но государственный стандарт нужно менять. Он должен строиться на других принципах. Вот это наше централизованное тестирование, аналог российского ЕГЭ, – оно проверяет просто формальные знания. Причем даже с точки зрения логики проверки знаний там много абсурда. Ненужные цифры, даты.

У нас, например, дети учат язык как нужно, а параллельно вынуждены готовиться к экзамену, который не проверяет знания, там сплошная формалистика. Или история: наши дети изучают ее как книгу, проникаются аналогиями, событиями, последствиями, им это очень интересно! А экзамен на выходе дает такие вопросы, как, скажем, количество солдат в армии какого-то полководца, и так далее. То есть экзамены не соответствуют духу самого процесса обучения.

Во время обучения дети верят нам, получают радость от успеха, а потом мы отправляем их на такие экзамены. Зачем заставлять детей зубрить – чтобы отвратить их от желания получать знания?! При этом наша школа дает отличные результаты по этим экзаменам, но нас это не удовлетворяет, так нельзя.

Однако проблема состоит в том, что социум поддерживает это. Да, он критикует ситуацию, но попытки ее изменить встречают сопротивление общества. Общество думает, что это поставит детей в неравные условия: мол, дети из элитных школ будут легко сдавать экзамен, а ученики обычных школ, которые не получают таких глубоких знаний, не смогут их сдать. Пусть, мол, лучше будет тупой экзамен, но для всех.

-Вы хотите изменить стандарты образования не в отдельно взятой школе, а системно?
– Наша цель сейчас – не полностью изменить традиционную модель образования, но дать альтернативу. Чтобы правительство Армении признало нашу платформу как полностью альтернативную, чтобы институты признавали результат наших экзаменов наравне с ЕГЭ. И чтобы у других детей при их желании была возможность сдавать экзамены по нашей модели. Президент у нас мудрый, он поддерживает нашу платформу. Он, кстати, присутствовал при открытии школы, и президентский фонд является одним из спонсоров. Министр образования Армении тоже поддерживает наши идеи. Большая система должна двигаться в эту сторону, но никакого авторитета министра не хватит, нужна поддержка общества.

При этом менять традиционную школу нужно безболезненно. Ведь там тоже работают люди, которые сумели сохранить систему, знания, и мы должны быть им благодарны. Но теперь нужно просто сделать еще шаг вперед, использовать апробированные новые методы. К тому же не мы их придумали – точнее, как выяснилось, их параллельно придумывали и в других странах. Например, похожие подходы мы увидели в Финляндии, в Казахстане. Потому что все это уже витает в воздухе, это заказ общества.

– Почему вы все же решили уехать в Ереван и возглавить школу Айб?
– Наша школа – вершина айсберга, мы занимаемся многими вещами, которые требуют времени и сил. Мы поняли, что иначе не справимся. Директором школы был Давид Саакян, который параллельно возглавлял наш Фонд. Когда школа была главным проектом Фонда, это было правильно. Но надо развиваться, у Фонда появилось много других задач.

Например, мы создали Центр мастерства учителей, он поддержан правительством, на него будут выделены бюджетные средства. Учителя, прошедшие там обучение и получившие сертификат, будут получать из бюджета и фонда прибавку к своей зарплате. Мы хотим повысить авторитет профессии учителя, и это уже госзаказ. В этом направлении мы будем работать с Кембриджем, вместе разрабатывать процесс обучения и сертификации. В итоге сможем разработать новый стандарт образования, по которому эти преподаватели и будут работать в школах. Мы надеемся, что стандарт будет сертифицирован Кембриджем – а значит, сданные по нему экзамены будут признаваться и в международных вузах.

Кроме школы «Айб» в Ереване у нас уже работает и школа в Дилижане. А еще есть проект сельской школы в селе Цахкунк. Этому проекту уже два года, цель в том, чтобы внедрить в школьный процесс мировоззрение сельского человека. Чтобы люди воспринимали себя не на периферии жизни, а понимали, что сейчас аграрный сектор очень активно развивающаяся область, интересная, и там есть чем заняться. У детей есть лаборатории, где они проводят исследования, выращивают что-то на специальных площадках, осваивают новые технологии, чтобы они потом стали современными фермерами, и развивали сельское хозяйство. Тогда дети будут видеть перспективу для себя. Мы разговариваем с ребятами, и многие уже не собираются уезжать в город, хотят остаться у себя и там работать.

В итоге и было принято такое решение – возглавить школу «Айб», чтобы разгрузить эти процессы. В ABBYY я был директором департамента, руководил развитием линейки продуктов, с этой позиции я ухожу, потому что совместить невозможно. Но я остаюсь на позиции вице-президента, остаюсь лицом компании, потому что АВВYY делает многие проекты, которые мне близки. Философия нашей компании – это большая социальная ответственность, мы участвуем и в подготовке законопроектов, и в любых проектах, которые помогают стартапам. Это моя задача, и мы будем продолжать этим заниматься. Мне это близко – помогать своим опытом, знаниями. Наша компания активно работает на международном рынке, и это нужно поддерживать.

– Пару лет назад главный редактор «Эсквайра» Филипп Бахтин оставил свой пост и ушел в организацию детских летних лагерей. Многие известные люди занялись благотворительностью. Видите ли вы в этом тенденцию, когда люди бизнеса или глобальных проектов уходят в другие сферы – образование, благотворительные фонды?
– Я вижу несколько тенденций, которые меня радуют. Во-первых, я вижу повышение градуса доброты в обществе. Садишься за руль, едешь по Москве – и все совсем иначе. Скажем, пропускают пешеходов, и это уже не обязаловка, а приятный поступок и для водителя, и для пешехода. Внутренний долг. Перестали подрезать, пропускают, дают проехать в пробке. Водители стали вежливее, это стало нормой. Люди начинают уходить от злости.

В бизнесе тоже тема благотворительности из темы маргинальной, темы для чудаков, стала мейнстримом. Мало кто остался непричастным. Во многом благодаря тому, что какие-то знаковые люди показали своим примером, что этим нужно серьезно заниматься. И вообще, достаточно один раз попробовать. Попробовал – и понимаешь, что это на всю жизнь. Это все равно, что ты полюбил классическую музыку и уже не можешь к ней равнодушно относиться. Это становится важной частью духовной жизни.

При этом есть страх в обществе, паника от деградации образования. Люди уже не просто сокрушаются, а говорят об этом с ужасом в глазах. Люди перестали грамотно излагать мысли, это не из вина, их не научили учиться. И в итоге мы понимаем, как важно образование. Когда в моем окружении узнали, что я иду на пост директора школы, посыпалась, как ни странно, волна активного добра: молодец, как здорово, как я за тебя рад. А еще люди жали руку и говорили: «Как бы я тоже хотел пойти на такую работу, как я тебе завидую!». А раньше бы сказали – хм, а что, в бизнесе не получается? Зачем тебе это надо? И меня это очень радует. Нам далеко, скажем, до уровня образования в Финляндии, но понимание того, что и как нужно, стало намного ближе.

– Какие пути выхода образования на новый уровень вы видите?
– Я не хочу вдаваться в политику, но все же очень много зависит от государства. Мне очень нравится, как в Казахстане Нурсултан Назарбаев относится к сфере образования. Его отношение не декларативно – он разобрался, вник. И следит за этим неустанно, ему это важно. Поэтому и министр образования для него в правительстве не проходная, а знаковая фигура.

В Армении, несмотря даже на определенную косность власти, олигархическую структуру, президент страны тоже вник в сферу образования, и хорошо разбирается в этом.

В России, к сожалению, пока не достучались до первых лиц те, кто в авангарде образования. Я вижу, что Владимир Владимирович обеспокоен ситуацией в образовании. Но решения не эффективны. Давайте повысим зарплату учителям – ну да, но это как временное обезболивающее. Для существенных изменений нужна вовлеченность первого лица. Так же, как он вовлечен в экономику, в оборонную отрасль. Пока прогресса в российском образовании нет. Но ростки уже есть – они все равно должны прийти снизу.

– Ростки у нас есть, и школы сильные у нас есть. Но пока эти ростки пробиться не могут.
– Потому что российская национальная элита пока не загорелась этой идеей. Не поняла, насколько это важно. Не подхватила, не донесла до власти, не сделала повесткой дня. А изменения в образовании нужно лоббировать, в хорошем смысле, ведь власть служит системе, и система должна продвигать эти свежие идеи. Нельзя надеяться, что их дети будут учиться в Британии, в Америке – это позор для страны, если дети первых лиц страны уезжают учиться за рубеж.

А пока группы входят в конфликты, видят друг в друге конкурентов, не хотят объединяться, и это губит всю идею. Нужно добиться того, к чему пришли мы – в Армении через идею сообщества, в Казахстане через мудрость руководителя, – к тому, что образование это не бизнес.

А в России пока за образование дерутся, потому что это бизнес, это деньги, а значит – дачи, машины, яхты. Директора же школ – люди подневольные, они бы и хотели что-то поменять, но бороться с системой не могут. Это должна сделать национальная элита, которая бы имела надличностные интересы. В России она еще только формируется. Пока эти люди делают то, что могут, создают благотворительные организации, помогают садам, школам, но пока не набралась критическая масса, чтобы добиться поддержки государства.

– Вы не планируете построить школу вашей модели здесь, в России, в Москве?

– В среднесрочных планах эта идея есть. Но путь реализации лежит через идею создания – сначала – образовательного стандарта, затем построения школы полного цикла, от начальных и до выпускных классов, и, наконец, международной сертификации. Когда все это будет сделано, и мы поймем, что умеем учить, мы готовы будем прийти и к вам.