Домашнее насилие: Церковь видит, что беда есть, даже если слова нет

Круглый стол по теме «Церковь и проблема домашнего насилия» прошел в рамках Рождественских чтений. По мнению собравшихся, насилие порождается дефицитом навыков проявления любви а главный дефицит в области помощи семье — нехватка поддерживающих услуг.

Изображение с сайта с сайта minsknews.by

Собрались… а слова нет

Три часа, шесть докладов, описание приютов для пострадавших, методических пособий для социальных работников, видеоролики и психологические рассуждения. Множество людей в Церкви профессионально занимаются профилактикой домашнего (семейного) насилия и помощью пострадавшим, ищут средства для работы горячих линий, учатся преодолевать хозяйственные и юридические сложности при организации приютов и убежищ…
Оказалось, что не все участники секции в курсе, что Патриаршая комиссия по вопросам семьи, защиты материнства и детства (ее представители в работе секции не участвовали) считает нежелательным какое-либо использование этого термина (и аналогичных ему терминов «семейное насилии», «семейно-бытовое насилие», «домашнее насилие» и т.п.) в нормативных правовых актах любого уровня».
Напомним, что отдельные законы о домашнем насилии действуют в Украине, Казахстане, Молдове, Литве, Израиле, Австрии, Великобритании, Испании и многих других странах — кроме России, где такого понятия пока нет даже в уголовном кодексе.
Что же обсуждали на конференции более чем три часа?

Съемная трёшка — тайное убежище

Елена Зенкевич, исполнительный секретарь Союза сестричеств милосердия Белорусской Православной Церкви, описала опыт организации горячей линии для жертв домашнего насилия и убежища для пострадавших в небольшом (около ста тысяч жителей) белорусском городе Лида. Приют открылся в 2009 году, в 2010 году в бегущей строке Лидского телевидения постоянно шла реклама «Социальная помощь жертвам домашнего насилия – у нас можно переночевать» и телефоны. В 2010 году 96 женщин попросили приюта вместе со своими детьми, в 2011 году на время приютили 126 женщин и 59 детей. С июля 2012 года по ноябрь 2014 в приюте были размещены 204 женщины и 110 детей, в среднем каждый жил по 6-7 дней, итого получилось 2448 дней; на горячую линию поступило 494 звонка.

Попутно сестричество в честь преподобной Евфросинии Полоцкой г. Лида проводит просветительские семинары, информирует людей о проблемах домашнего насилия и способах его профилактики, оказывает экстренную социальную помощь, перенаправляет жертв насилия к медикам, психологам и государственным социальным работникам, готовит специалистов для церковных социальных служб. Сестры издали целый учебный модуль для сотрудников социальных служб «Мир дому» и создали сайт, записали диск с огромным количеством статей, методических материалов и видеозаписей.

Проект волонтерский, полностью заняты в нем, строго говоря, три человека, да и весь приют — это съемная трехкомнатная квартира в центре города. Приходится, конечно, покупать белье и продукты, ведь, убегая из дома, женщина, скорее всего, не сможет захватить с собой необходимое. Причем если беда случится ночью, пострадавшую заберут на машине и отвезут в приют.

— Церковные организации должны участвовать в помощи пострадавшим, потому что многие люди не доверяют ни государству, ни общественникам, и только через Церковь могут прийти за помощью. У нас можно не называть себя, можно назваться вымышленным именем — никто не будет ничего проверять. А в государственных службах нужно еще и прописку предъявить, — поясняет Елена Зенкевич. — Адрес приюта нигде не опубликован, мы берем с женщин обещание о неразглашении, и пока ни один разгневанный муж не появился под дверями этой неохраняемой квартиры, хотя на горячую линию звонят часто — агрессивно требуют выдать им их женщин. Правда, как раз тех самых женщин чаще всего у нас в приюте в этот момент нет.

По словам Елены Зенкевич, большинство женщин из убежища возвращаются обратно в свою семью. Поскольку помощь оказывается анонимно, часто невозможно выяснить, что происходит в их жизни дальше. Многие поступают повторно: например, одна женщина раз в месяц стабильно появляется вся синяя от побоев, дня три-четыре отлеживается, а потом радуется, что муж «позвонил и попросил прощения» или даже «купил шубу», и возвращается к нему.

Лишь некоторые (по прикидкам — менее 5%), взяв в приюте тайм-аут и посмотрев на ситуацию как бы со стороны, радикально меняют свою жизнь. Конечно, часто «радикальная смена жизни» означает развод. Но некоторым удается прекратить насилие (по крайней мере физическое), сохранив семью. Иногда муж, поняв, что женщине есть, куда пойти, что она не безраздельно в его власти, изменяет поведение; иногда женщины после консультации с психологом умудряются так поговорить с мужчиной, что побои прекращаются.

Если насилие уже стало цикличным, обычно не в силах волонтеров, даже психологов, его остановить. Насилие — это всегда вопрос самоутверждения, власти и контроля: тот же муж, который дома бросается с кулаками на зависимую жену, в офисе — прекрасный коллега и исполнительный подчиненный, отмечает Елена Зенкевич. Агрессор просит прощения, но это вовсе не значит, что он готов меняться, даже с помощью специалистов. Скорее всего, за примирением последует «медовый месяц», а затем новый срыв. Оказанию помощи жертвам также мешают стереотипы типа «бьет значит любит» и «нельзя выносить сор из избы».

Елена Зенкевич

— По крайней мере, мы даем женщине возможность выжить, спастись от тяжелых травм и больниц, или хотя бы отключиться от ситуации, отдышаться. Много обращений под длинные выходные, когда мужчина неизбежно выпьет — женщины готовы набиться к нам и спать хоть на полу, лишь бы не на вокзале. Жертвы психологического насилия к нам также обращаются, хотя чаще им достаточно консультации по телефону. Но однажды в приют попросилась прекрасно одетая женщина. На ней не было ни царапины – но не было и лица, ее приняли, ночь она проплакала и пролежала лицом к стене, а днем ушла, — вспоминает Елена Зенкевич. — В каждой ситуации помощь оказывают индивидуально, большинство проводит у нас в приюте несколько дней, но можем продержать и несколько месяцев, если женщине некуда пойти. Через 2-3 недели пребывания в убежище проводится консилиум специалистов, составляется индивидуальный план реабилитации, через полтора месяца подводятся промежуточные итоги пребывания в убежище.

Женщинам помогают при необходимости восстановить документы, оформить льготы, получить регистрацию, найти жилье и работу. Сестричество преподобной Евфросинии Полоцкой нередко упрекают, что они подталкивают женщину к разводу из-за банального конфликта.

— Ничего подобного, просто нужна просветительская работа, чтобы люди знали, чем отличаются конфликты – неизбежная часть развития семьи — от насилия. В конфликте две стороны равны, конфликт — это эпизод, он может быть конструктивным. В ситуации насилия один человек зависит от другого, — поясняет Елена Зенкевич. — У нас идет эскалация насилия из поколения в поколение: ребенок, даже если он только наблюдает, как бьют мать, получает травму и впитывает неправильную модель поведения. Но даже если женщина хочет что-то радикально поменять, мы не предлагаем ей готовых решений — выбор она должна делать сама.

Проблему различения семейного конфликта и домашнего насилия поднимала и Ирина Матвиенко из национального центра по предотвращению насилия «Анна»:

— Ссоры и конфликты существуют в любой семье, но насилие – не в любой. У конфликта всегда есть конкретная причина, а у насилия – стремление подчинять и контролировать. Чтобы понять грань между конфликтом и насилием в каждом конкретном случае – нужен специалист. В случае конфликтов должен работать семейный терапевт. При возникновении насилия семейная терапия противопоказана: может стать только хуже, женщина попадет в больницу с тяжелыми травмами. В случае насилия женщину и мужчину нужно консультировать только отдельно.

Алена Садикова, директор женского кризисного центра на подворье Новоспасского монастыря (работа центра началась летом 2013 года), также упомянула о возвращении пострадавших женщин в семью:

— У нас нет задачи разрушать семьи. Максимум пребывания в нашем центре – шесть месяцев. Потом мы обзваниваем наших подопечных – выясняется, что большинство остались в семьях. Когда мужчина понимает, что женщине есть, где получить помощь, обе стороны корректируют свое поведение, и больше половины тех, кто обращался к нам за помощью, остались вместе.

Реабилитация агрессоров и незрелых

Директор благотворительного фонда «Диакония» Елена Рыдалевская (Санкт-Петербург) рассказала об опыте реабилитации нарко- и алкоголезависимых. Матери и жены зависимых людей, алкоголиков и наркоманов, очень часто жалуются на их агрессию.

— Надо помочь зависимым ребятам стать ответственными. Одна из причин насилия – то, что мужчина не занимает в семье настоящей позиции, которую желательно, чтобы он занимал. Нужно сформировать у молодого человека потребность отвечать не только за себя, но и за свою семью и будущих детей. Наши подопечные начали употребление наркотиков или алкоголя в возрасте 15-19 лет и остались внутри, несмотря на брутальность, детьми – в них явно проступают черты незрелой личности, либо недолюбленной, либо наоборот избалованной. Нужно помочь им созреть, стать более взрослыми, — говорит Елена Рыдалевская.

Черты зрелой и незрелой личности можно записать в две колонки, как дебет и кредит. Незрелая личность пытается приспособить других людей к себе, особенно всех ближайших женщин (жен, мам) – попросту чтобы давали деньги и можно было за их счет удобно устроиться. Он должен понять: это я сам сделал свою жизнь безобразной, я когда-то сделал этот выбор, но значит, я же могу развернуться и пойти другим путем, в более созидательном плане. Незрелая личность пытается изменить обстоятельства – а зрелая старается приспособиться к ним, не ходит в чужой монастырь со своим уставом.

Зрелая личность устраивает дела и тем самым приобретает независимость. А незрелая личность пытается устроить личную жизнь, забрасывая дела, и попадает в зависимость. У незрелой личности огромные потребности, и созависимые люди готовы эти потребности поддерживать (мама готова покупать сыну роскошные вещи по капризу – а надо, чтобы он был доволен тем, что имеет, а его потребности вытекали из его конкретных успехов и дел). Незрелый человек манипулирует другими, чтобы они удовлетворили его потребности, сами не осознав этого. А зрелый человек управляет собой, а не другими, и потребности свои удовлетворяет сам. В итоге он может позволить себе быть самим собой, конкретно и без обиняков формулировать свои запросы.

Зрелый человек меньше переживает о том, как он выглядит, и больше делает, чем пытается привлечь к себе внимание. Незрелый человек сначала принимает решение, потом подгоняет факты под это решение. Зрелый собирает факты и на их основе принимает решение. Незрелый хочет занять положение и пользоваться правами, не занимаясь личным ростом; зрелый занят личным ростом, а положение приходит следом. Незрелость личности приводит к тому, что человек не может самоутвердиться в семье иначе, чем насилием.

— Важно, чтобы реабилитант учился принимать решения, чтобы постепенно его свобода и ответственность возрастала, — говорит Елена Рыдалевская. — Например, если он решил покинуть центр до окончания срока реабилитации, он подгоняет причины под это решение: надо проведать дом, зайти в банк или еще куда-то. Его можно попросить на листок выписать факты: что случится, если он прервет сейчас реабилитацию и уедет в город, а что будет, если останется. Нужно, чтобы он сознательно остался, как независимый человек. Ведь если переключить зависимость реабилитанта на себя, как бывает в сектантских центрах, чтобы он нуждался не в наркотике, а в нас – это смена шила на мыло.

За год через центр БФ «Диакония» в Санкт-Петербурге прошли 124 человека. Елена Рыдалевская показывает видеозаписи: молодые мужчины, прошедшие реабилитацию, создали семьи и родили детей, и перед нами — семьи без зависимости и насилия. Ведь готовность к родительству включает представление о себе как о зрелом ответственном человеке, принимающем самостоятельные решения и управляющем своей жизнью.

Желание любить при неумении дает насилие

Сотрудник благотворительного фонда профилактики социального сиротства, психотерапевт Сергей Борзов считает, что одна из основных причин семейного насилия — дефицит любви в семейных отношениях.

Сергей Борзов

— В семье ребенок учится любить, но при этом любовь существует не абстрактно, а в проявлениях. Научить любить могут только родители – не детский сад и не школа. Родитель своего пола учит ребенка любви к себе и возможности проявлять любовь к другому. Нельзя научиться любить других без любви к себе, ведь любовь — всегда нечто «от избытка», а от недостатка возникает только зависимость, — считает Сергей Борзов. — Родитель другого пола формирует способность принимать любовь. Когда я принимаю – я становлюсь беззащитным, а это не у каждого получается. Реализация этой задачи — обучения любви — делает человека сильным, самостоятельным и добрым, но в нашей российской семье эта сторона жизни семьи страдает.

По словам психотерапевта, главная потребность взрослых в кризисных семьях – быть хорошими родителями. Условная девушка Катя, которую мама могла приласкать только за экстренные успехи, а чаще унижала, не верит в свою безусловную ценность, в то, что она достойна любви. «Голод» по любви и ласке постоянен, и Катя бросается за мужчиной, от которого может добиться ласки потому, что он не самодостаточен и сразу начинает зависеть от нее. «Я землю буду грызть, но мои дети не будут жить так, как я жила», — думает Катя, но у нее не получается дать детям ощущения безусловной любви, которого не знала она сама.

— Отчасти это следствие истории нашей страны в целом, когда на протяжении ХХ века погибли около 60 млн жертв разных конфликтов. В кризисной ситуации меняется поло-ролевое поведение. Мальчики и девочки выросли, видя сильную маму и слабого папу, которые не смогли выполнить свои роли. Ребенку сложно научиться у своего отца принятию себя и любви к другим, ведь ни общество не принимает его отца как состоявшуюся личность, ни мама не принимает его, — указывает психотерапевт.

Когда в семье не хватает любви, ребенок обучается зависимому поведению. Он ведет себя не так, как хочет, а так, как нужно, чтобы получить внимание и поддержку. Для ребенка исключается возможность быть плохим или хотя бы несовершенным.

— «Если я не буду соответствовать ожиданиям родителей – я останусь один, в изоляции, никому не буду нужен» — этот страх неуспеха блокирует рост личности, — говорит Сергей Борзов. — Когда же дети в силу неизбежных возрастных особенностей поведения фрустрируют своих родителей, ощущение взрослых «я не смог стать хорошим родителем» ведет к тому, чтобы добиваться этого — «хорошести детей» — любой ценой, в том числе насилием. Невозможность проявить себя как эффективный и хороший родитель ведет к отчаянию, а огласка этого в социальных службах и карательные меры органов опеки вместо услуг поддержки ведут к тому, что детям становится еще хуже. Нужно разделить в человеке намерение (любить) и поведение (насилие, которое необходимо менять). Насилие порождается желанием любить и дефицитом навыков проявления любви. «Я не знаю, как это сделать, и от беспомощности становлюсь злым», — так описывает Сергей Борзов механизм возникновения домашнего насилия.

Нужна поддержка вместо карательных мер

Психотерапевт Сергей Борзов считает, что главный дефицит в области помощи семье — нехватка поддерживающих услуг. Он привел историю: мама с тремя детьми и выпивающим папой почувствовала, что не справляется, и пришла в соцслужбы, но ей не помогли. Тогда она пришла в церковь, батюшка сказал ей: это за твои грехи, молись, ты в этом всем виновата. С батюшкой ей не повезло, но она об этом не знает — она-то думает, что он выражает мнение всей Церкви. Женщина пошла к психологу, а он ей объяснил про ее низкую родительскую компетентность и неспособность удовлетворять потребности детей (которых она воспитывает одна, а их трое). Она чуть не покончила с собой, потому что была уже выжата, а ей сказали, что добилась она лишь того, что она никто и звать ее никак. Героиня этого рассказа в конце концов попала к хорошему психотерапевту, который ей помог.

— Ни у батюшек, ни у психологов часто нет навыка разделять поведение человека (насилие) и его желание (любить). Каждый специалист начинает решать проблему по-своему, и эффективных случаев поддержки оказывается мало. Священник или социальный работник – не Бог, он не может сделать всё, ему необходимы ресурсы. Выход – во взаимодействии и объединении ресурсов и усилий всех заинтересованных сторон, — уверен Сергей Борзов.